Кононов Варвар - Михаил Ахманов

До Храпова, с интересом следившего за свалкой, было три шага. Близко, совсем близко! Кононов поднялся с грозным ревом, одним прыжком пересек разделявшее их расстояние, швырнул качка в траву, занес пудовый молот. «Не убивай!» – пискнул Трикси. «Гуманист хренов…» – пробормотал Ким, но молота не опустил, ткнул упавшего носком в живот и, вращая над головой кувалду, направился к сараям, разбросанным поленьям и копошившимся на земле телам.

Гиря его не заметил – увидел Щербатый, сидевший у стены с рукой на причинном месте.

– Это что еще за хрен припадочный? Это…

Ким легонько стукнул его в висок, проломил стену ударом молота, сунул обмякшее тело в дыру.

– Этот хрен тебе не по зубам. Полежи, приятель, отдохни…

Он повернулся, перехватил свое оружие посередине рукояти и огрел ею Шурика по хребту. Может быть, не Шурика, а Егора – они стояли рядом на коленях, пытаясь связать Варвару, а та сопротивлялась молча и отчаянно. Ким опустил кувалду, схватил насильников за шеи, стукнул лбами, потом, глядя в мертвеющее лицо Гири, медленно произнес:

– Что, узнал фраера с Президентского? Чахоточного спидоносца? Вижу, узнал… Ну, на этот раз я погляжу, какого цвета у тебя печенка! Может, протухла и не годится на паштет… Ты, братан, циррозом не страдаешь?

Он надвигался на бритоголового, усмехаясь, поигрывая мышцами, еще не решив, что сделает с ним – то ли и правда вырвет печень, то ли переломает ноги или оставит без ушей. Достойную кару он еще не выбрал, но был уверен в своей силе, в неуязвимости и в том, что может эту кару совершить. Кровь Нергала! Кто этот хмырь, чтобы тягаться с киммерийским варваром? Прах и пепел – а больше ничего!

Он не увидел, как поднимается сзади Храпов, только услышал тихий щелчок предохранителя. Раздался гром, пуля вошла под лопатку, пробила сердце; с последним выдохом вспух и опал на губах кровавый пузырь, и Ким без звука, молча, повалился в траву.

Отерев со лба холодный пот, Гиря с облегчением выдавил:

– Фраер – он фраер и есть.

Потом вытащил спрятанный под ветровкой пистолет и разрядил в грудь Кима.

* * *

Тьма и холод… Мрак, пронзительная боль… Казалось, он падает в пропасть, откуда не возвращаются, – летит долго, бесконечно и все не может достигнуть дна.

Потом холод и боль отступили и словно растаяли, сменившись чувством умиротворения и покоя. Но он еще падал, падал в никуда, хотя полет уже не казался путешествием в вечность – скорее, дорогой к иному миру, опасному, но полному борьбы и жизни. «Я не умер, – мелькнуло у Кима в голове, – странно, но я не умер! Я падаю… Но куда?»

Ощущение тела внезапно вернулось к нему. Он вдохнул прохладный воздух, услышал, как шумят ели, раскачиваясь на ветру, почувствовал жар нагретого солнцем валуна и тяжесть арбалета в собственных руках. Мир покачнулся, дрогнул и застыл, точно лесной пейзаж, вдруг воплотившийся в реальность.

Эта реальность мнилась привычной, столь же обыденной, как Президентский бульвар, двор с киосками и скамейками, голубоватое летнее небо и дорога, петлявшая вдоль болотца. Он был Конаном, Конаном Варваром из Киммерии, странником, заброшенным в лесные дебри. И он сражался с пиктами.

* * *

Стрелы кончились. Отбросив арбалет, Конан вытянул меч и взял в левую руку волшебный кинжал. Меч, добытый на «Морском Громе», казался ему совсем неплохим – обоюдоострый, с длинным прямым клинком отличной кордавской закалки. Правда, был он слишком узок и легковат для его руки, но выбирать не приходилось.

Киммериец выступил из-за камня. Бешенство ярилось в его сердце, стучало молотом в висках; мышцы наливались тяжелой злой силой. Сейчас, перед битвой, он все позабыл: и остров Дайомы, безмятежно гревшийся в теплом море, и северный замок, где затаился сгубивший «Тигрицу» колдун, и девушку со светлыми волосами, глядевшую ему в спину. Он знал лишь, что стая волков загородила дорогу, и жаждал проткнуть им глотки острым железом.

Припоминая пиктскую речь, он осыпал врагов руганью:

– Смрадные псы, сыновья псов! Блевотина Нергала! Я, Конан из Киммерии, намотаю ваши кишки на свой клинок! Я заставлю вас подавиться собственной желчью! Я скормлю вашу плоть земляным червям! Выходите, крысы! Выходите, и посмотрим, чья кровь сегодня угодна богам!

То был давний обычай – бахвалиться перед боем. Но Конан не хвастал: он готовился сделать все, что было обещано. Гнев его был велик; ярость подымалась жаркой волной в груди. Привычным усилием он остудил ее: ярость не должна туманить взор и слишком горячить кровь.

– Выходите, потомки осла и свиньи! Да будут бесплодными утробы ваших жен! Да пожрет огонь ваши жилища! Да угаснут ваши очаги под ветром с киммерийских гор! Да сгниют ваши поганые боги!

В лесу взвыли, и первый пиктский воин выступил из-под прикрытия елей. Был он невысок и коренаст, смугл и черноволос; черные его глаза сверкали, подобно двум угольям. На плечах воина топорщилась серым мехом волчья шкура, руки сжимали боевой каменный молот. Конан презрительно плюнул в его сторону.

Все новые и новые коренастые фигуры выступали на поляну, скользя бесшумно и легко, словно тени с Серых Равнин, почуявшие запах свежей крови. Их было двадцать или тридцать, и Конан мог считать себя покойником, но это его не страшило. Он знал, что будь перед ним шемиты, офирцы или черные воины жарких земель, оставалась надежда победить или хотя бы выжить: он прикончил бы пять или десять человек, устрашив остальных. Но пикты не отступали никогда, и этот обычай становился непреложным законом, если дело касалось киммерийцев.

Топча вереск, воины в волчьих шкурах ринулись к нему. Конан шагнул навстречу – но не слишком далеко от двух камней, прикрывавших его слева и справа. Тонко пропел зингарский клинок, перечеркнув кровавой полосой плечо и грудь первого пикта; волшебный нож рассек древко топора и вонзился в живот второму воину. Конан отбросил его пинком ноги и ткнул кинжалом прямо в каменное лезвие секиры, которым прикрывался третий из нападающих. Зачарованная сталь прошла сквозь камень, коснулась горла; пикт хрипло вскрикнул и повалился на землю.

Трое! Конан оскалился в лицо четвертому врагу – тот, сжимая копье с кремневым острием, замер в нерешительности. За спиной его набегали новые бойцы, тоже с копьями и топорами; никто не нес лука и не собирался стрелять. Киммериец был слишком ценной добычей, и его хотели взять живьем – для украшения священной рощи, где пленник будет висеть и гнить долгие месяцы, радуя богов Леса, Неба и Луны.

Конан сделал ложный выпад мечом, пикт выставил копье, но тут же выронил оружие, схватившись за живот. Меж пальцев его потоком хлестала кровь, в огромном разрезе – от ребра до паха – алели внутренности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});