Контракт на Фараоне - Рэй Олдридж

— Марш внутрь, — сказал охранник, ударив Руиза по пяткам нейронной сетью.

Руиз повиновался с приличествующей скоростью. Как только они оказались внутри, второй охранник открыл стеллаж, вытащил оттуда грубую коричневую рубаху и швырнул ее Руизу. Руиз надел ее, а потом сандалии, которые ему дал первый охранник.

Охранники осмотрели его.

— По-моему, выглядит как положено. А прочие, кажется, просили, чтобы им дали побрить головы?

Второй охранник рассмеялся полузадушенным не то свистом, не то бульканьем.

— Ему, кажется, не надо. Натуральный лысый — выщипанные перья! Не верится, правда?

Руиза охватило беспокойство. Он надеялся, что больше никто не заметит, что ему не приходится выполнять этот своеобразный момент фараонского туалета. Его депиляция еще действовала на несколько недель, но татуировки сотрутся, прежде чем депилятор прекратит свое действие — вот и еще одна проблема.

Один из охранников коснулся контрольной панели. Первая дверь упала, и секунду спустя открылась внутренняя дверь. Охранники весело выгнали его из шлюза. Дверь захлопнулась за ним с лязгом.

Руиз стоял один возле двери, и суукское солнце немилосердно лупило его по голой голове.

Он с любопытством оглянулся вокруг. Загон, казалось, покрывал примерно гектар пространства, более или менее округлого. Стены были высокими и гладкими, сделанные из того же топленого камня, что и остальная часть. Верхняя часть стен была защищена переливающимися силовыми полями, которые простирались высоко над двором-загоном, образуя в воздухе кружевной узор, там, где они пересекались с прочими полями. Сияющие поля, должно быть, очень красивы ночью.

Он пошел по тропинке к хижине в центре загона.

Он решил и дальше притворяться невинным фараонцем, который случайно попал вместе с ними. Это давало ему возможность легко общаться со своими товарищами по рабству, собирать сведения, но самому не давать никакой информации. Он подошел бы к их группе совершенно незаметно, а тогда стал бы ждать первой же возможности улучшить свою ситуацию. В конце концов, это было его ремесло, которое он до сих пор применял с немалым успехом и сноровкой. Он покачал головой, все-таки не в силах разогнать пессимизм.

Аккуратно обходя жгучие перья деревьев, Руиз обогнул заросли деревьев-димвельтов и вышел на центральную часть загона. В полуденной жаре она была пустынна, но секунду спустя приземистый полный человек с татуировками старшего по гильдии появился из одного из темных выходов хижины.

— Человек или демон? — спросил он у Руиза голосом, хриплым от подавляемого ужаса.

Руиз постоял молча, принял спокойную дружелюбную позу, развел руками, чтобы видно было, что у него нет никакого оружия.

— Больше, чем человек, меньше, чем демон, а может быть, наоборот. Иногда трудно бывает сказать, — весело ответил он.

Человек прищурился на Руиза, потом расслабился.

— Это же продавец змеиного масла, судя по татуировкам и речам.

В ответ на это утверждение с полдюжины прочих фараонцев высыпали в загон.

— О, да, — сказал Руиз, — я продаю мечты, но, увы, как раз сейчас мечтаний и снов у меня не осталось. А, может быть, это тоже сон? А? По крайней мере, это куда более странный мир, чем те, которые мне доводилось посещать верхом на змеином масле.

— Ты верно сказал, Старшина Гильдии Дольмаэро, — сказал тощий парень с одним слепым глазом и татуировками дрессировщика зверей. — Я думал, что сроду не стану привечать никого из подобного племени, но он более приятное зрелище, чем эти серые бородавчатые кошмары.

Они смотрели на Руиза усталыми красными глазами. Наконец Дольмаэро заговорил:

— Какова будет наша судьба? Ты что-нибудь слышал об этом?

Руиз развел руками удивленно и беспомощно.

— А я-то надеялся, что вы мне скажете.

Лица у людей вытянулись. Постояв, фараонцы повернулись и зашаркали обратно в хижину. Последним ушел Дольмаэро, который остановился и сказал добрым голосом:

— Тут жилище бескастовых, — Дольмаэро показал подальше, на здание, на котором были следы того, что там долго никто не жил. — Дважды в день демоны приходят и зовут нас есть. Ты должен будешь ждать своей очереди, но еды всегда множество.

Выражение очень сильной печали тронуло черты широкого лица Дольмаэро.

— Вот только змеиного масла тут нет.

Потом он ушел, оставив Руиза одного на площадке. У Руиза было неприятное ощущение, что множество глаз следит за ним из тенистых дверных проемов, которые выходили на площадку. Там размещалась остальная часть труппы фокусников, возможно, тридцать или сорок человек, мужчин и женщин, которые, работая с люками и перегородками, создававшими иллюзию, были под сценой, когда корабль-захватчик снялся с места и забрал их.

Руиз пожал плечами и пошел к двери показанного ему здания. Висячие вилифибровые занавески, которые когда-то были повешены, чтобы не пропускать насекомых, были порваны в клочья и ни на что больше не годились. Он оттолкнул их в сторону и вошел.

Внутри все было темно и немного прохладнее. Какое-то время глаза Руиза привыкали к темноте, и он почувствовал, что хижина, к его удивлению, не пустует. Он отодвинулся в сторону от двери, свет из которой обозначал его силуэт, и всеми чувствами старался обследовать хижину. В дополнение к затхлым запахам пыли, старой кожи и древесины он почувствовал тонкий запах органического вещества — запах болезни. Когда его глаза привыкли к темноте, Руиз различил два ряда развалившихся коек по стенам. Одна из коек была занята.

Руиз осторожно продвинулся вперед. Женщина на кровати лежала неподвижно, потом болезненно зашевелилась, заметалась, словно в бредовом сне. Слабенький стон вырвался из бледных губ феникса.

Руиз вздохнул и осторожно сел на ближайшую койку, которая выдержала его вес, только несколько раз крякнув и треснув. Он долго сидел, глядя на ее беспокойный сон, сон спасенной им женщины. Она была чем-то неестественным для его врагов, источник подозрения, средоточие их паранойи. Руиз был среди врагов, и очень легко было заразиться от этой женщины аурой подозрительности, она была очагом распространения всего того, чего его враги боялись. Он какое-то время подумал, не задушить ли ее — никто не сможет сказать, что она не померла попросту от своих ран. Когда она умрет, возможно, его ошибку забудут.

Потом Руиз никак не мог вспомнить, когда именно он отбросил эту блестящую идею. Он смотрел на то, как она спит, смотрел, как на прекрасной линии ее верхней губы появляется капелька пота, смотрел, как ее темные ресницы трепещут на прозрачной, воспаленной от жары щеке. Почти задним умом он изобрел логическое объяснение тому, что он ничего с ней не сделает: девушка уже, вероятно, была внесена в каталоги работорговцев — ее смерть или исчезновение напомнят им об обстоятельствах ее появления на корабле.

Наконец он положил руку ей на лоб и почувствовал, как лихорадка огнем горит в ней.

— Слишком жарко, — прошептал он, словно она могла его слышать.

Он покопался в отбросах у задней стены хижины и нашел выщербленный пластиковый таз и кучу грязных тряпок. Он вышел из хижины, нашел краны с водой в специальном сарайчике. Внутри, в дополнение к традиционной ванне, были универсальные краны, такие, какие работорговцы устанавливали, когда не знали какого рода руки будут у их будущего товара.

Когда тряпки были выстираны дочиста, он отнес их обратно в хижину. Она слабо пошевелилась, когда он стягивал с нее рубаху, но она была не просто во сне — она была без сознания.

«Работорговка должна была бы оставить прилипалу подольше», — подумал Руиз Ав.

Он вымыл ее, как только мог, а потом продолжал обтирать ее прохладной водой. Он не чувствовал никаких сексуальных поползновений, когда проводил тряпкой по ее прекрасному телу — она была все еще слишком больна, чтобы быть красивой, слишком близка к смерти. Но в том, что он ее касался, было более отвлеченное наслаждение. Это было такое ощущение, что он проводит рукой по прекрасной статуе. Кожа ее была гладкой, как полированное дерево, все планы ее тела были столь чисто слеплены. Шрамы от ее краткой смерти были всего лишь еле видны в сумраке хижины. Гель-репликант будет все равно продолжать свое дело, пока они не пропадут окончательно. Даже ее рука чисто заживала, вернув себе юный и прекрасный вид.

Весь остаток дня она спокойно проспала. Время от времени Руиз выжимал ей в рот струйку воды, используя самую чистую тряпку. Она могла глотать, и скоро ее губы уже не выглядели такими пересохшими. Руиз начал получать от своих усилий по выхаживанию больной смешанное с чувством вины удовольствие. Когда он сам понял это, в нем проснулся гнев на самого себя, но он продолжал начатое дело. Она стала выглядеть чуть спокойнее и спать стала нормально.

Когда солнце садилось, в загоне прозвенел гонг, и Руиз выглянул из хижины. Он увидел роботележку, которая неуклюже въехала на площадку, а за ней шел серый охранник, держа наготове нейронный кнут.