Роковая женщина - Майкл Корда

— Я полагаю, ваш мистер Вольф вами чертовски доволен, — сказал Баннермэн.

— Не совсем. Он считает, что я продала вам картину слишком дешево. — Она решила быть с ним откровенной — его ярко-синие глаза требовали прямоты. — К тому же он думает, что мне следовало сразу же попросить у вас чек.

— Вот как? — Баннермэн рассмеялся. — Знаете, он прав. Как правило, богатые быстро приобретают, но медленно расплачиваются. Поэтому они и становятся богатыми. Счастлив сказать, что Баннермэны составляют исключение. «Деньги на бочку» — это наша фамильная традиция, если вы не знали. — Он достал из кармана конверт и протянул ей. — Я добавил налог с покупки для графства Датчесс — нет смысла платить наличные деньги этому чертову городу, если можно не платить. — Вы ведь не особенно все это любите, правда? — он обвел рукой картины на стенах.

Алекса узнала Де Кунинга, Поллока, Монтеруэлла, остальные были ей неизвестны.

— Я старалась. Саймон… мистер Вольф пытался привить мне любовь к таким вещам.

— Да? Но явно безуспешно. Вы предпочитаете те, что в других комнатах? — Он улыбнулся. — Старых мастеров? Все эти позолоченные рамы и мрачные голландские физиономии.

Ей не хотелось сознаваться, но она решила быть правдивой.

— Да. Или импрессионистов. — Она надеялась, что он пригласил ее сюда не для того, чтобы толковать об искусстве.

— Потому что они красивые? Моя мать бы с вами согласилась. Вероятно, и мои дети тоже, если бы они обеспокоились об этом подумать. Но я, видите ли, хочу иметь вокруг что-то более возбуждающее. Когда долго живешь среди музейных экспонатов, сам становишься, в конце концов, музейным экспонатом как старый Гетти[19].

— Мне вы не кажетесь похожим на музейный экспонат, мистер Баннермэн.

— Превосходно! Но, пожалуйста, называйте меня Артур. «Мистер Баннермэн» звучит уж слишком на музейный лад.

В комнате возник дворецкий и деликатно кашлянул.

— Ага, ленч! — воскликнул Баннермэн со своим обычным энтузиазмом. — Вы, должно быть, проголодались.

В действительности она отнюдь не была голодна. Ей, однако, было весьма любопытно посмотреть, какой ленч подают у Баннермэна. Она ожидала увидеть нечто изысканное и утонченное, творение французского шеф-повара, и действительно, убранство стола предвещало нечто экстраординарное.

Горничные сервировали стол с головокружительной элегантностью, от свежих цветов в золоченой вазе до мерцающего серебра.

На столе стояли три бутылки вина, но Баннермэн заказал дворецкому еще виски. На миг Алексе показалось, что дворецкий собирается возразить, но тот просто быстро и покорно пожал плечами. У Баннермэна что, проблемы с пьянством? Если так, он хорошо это скрывает. К разочарованию дворецкого, сама она попросила «Перье», на что он с неловкостью сообщил, что минеральной воды нет, и взамен принес содовой.

Томатный суп, поданный одной из горничных в роскошной супнице, на вкус подозрительно напомнил Алексе консервированный суп «кемпбелл». Она проглотила вторую ложку, и впечатление подтвердилось — суп произошел именно из знакомой красно-белой жестяной банки. Баннермэн ел его медленно, дуя на ложку, пока рассказывал о своей коллекции.

Суповые тарелки заменили, вернулась горничная, на сей раз с чеканным серебряным подносом, на котором обнаружилось два свежих обжаренных гамбургера, в сопровождении картофельного пюре с подливкой и консервированными бобами. Алекса заметила, что Баннермэн придвинул к себе старинную серебряную соусницу, наполненную кетчупом. Если в доме Баннермэна и был когда-то французский шеф-повар, его, должно быть, давно уволили.

Баннермэн ел быстро и методично, без всяких признаков удовольствия, как ребенок, которому велели ничего не оставлять на тарелке. Научила ли его какая-нибудь нянька или гувернантка лет шестьдесят назад, что «если не доешь, желание не сбудется»?

— Вы обычно обедаете здесь? — спросила она, надеясь, что ее слова не прозвучат как критика.

Баннермэн допил скотч и постучал по стакану, требуя еще.

— Часто, — сказал он. — Слишком часто. Это из-за прислуга. Они привыкли готовить и потому ожидают, что я буду есть дома. Долгое время это казалось совершенно естественным. Как и многое другое.

Баннермэн снова отпил виски. Внезапно он показался ей печальным и резко постаревшим. Не похоже было, чтобы владелец миллиарда долларов мог страдать от чего-то столь банального, как одиночество, но в этой необъятной пустой квартире с гулкими комнатами и молчаливыми слугами было нечто, подтверждающее, что так оно и есть. Были ли в жизни Баннермэна друзья, увлечения, женщины? Выходил ли он по вечерам в клуб поиграть в карты или посмотреть кино? Хотелось бы ей воскресить то краткое мгновенье интимности, которое они ощутили в машине, но здесь, у себя дома, Баннермэн держался более осторожно.

— Расскажите мне о себе, — попросил он, когда унесли тарелки. — Что привело вас в Нью-Йорк?

— Когда умер мой отец, — она ощутила знакомый укол боли и вины, — я решила, что не стоит тратить оставшуюся жизнь в Ла Гранже. — Это была не вся правда, но часть ее — достаточная, чтобы поддержать разговор.

— В каком-то смысле я вам завидую, Вырваться в Нью-Йорк из маленького городка, пока ты молод — это настоящее приключение, если у вас хватает храбрости. Мой отец прожил больше восьмидесяти, и когда он умер, я был человеком средних лет, отцом семейства. Конечно, я унаследовал огромную ответственность, но в конце концов, я всегда знал, что так будет. Ни неожиданностей, ни приключений не было, — он пожал плечами. — Одно время я развлекался политикой, но теперь я оставил ее Роберту, моему старшему, будь он проклят, поучиться…

— А сколько у вас детей? — спросила она, чтобы поддержать беседу. Приглашение на ленч было ошибкой, с грустью думала она. Ей следовало вчера позвать его с собой в ресторан, когда они были в другом настроении.

— Трое. Два мальчика — теперь, конечно, взрослые мужчины. И девочка — хотя она тоже взрослая женщина. Вся в мать.

Когда он резко выговорил последние слова, в голосе его послышалась нота горечи или гнева, или, по крайней мере, так показалось Алексе.

Если был предмет, в котором Алекса разбиралась, так это отношения отцов и дочерей. Интересно, что такого сделала дочь Баннермэна, чтобы огорчить его?

Послышалось приглушенное звяканье фарфора и ложечек. Вернулась горничная, чтобы подать десерт — мороженое и печенье, как раз такие, что, вероятно, подавались в этот же момент миллионам американских детей в школьных кафетериях по всей стране. Зачем это нужно Баннермэну? У него незатейливый вкус, или, возможно, ностальгия по детству? Или здесь смешались какие-то семейные привычки и традиции? Печенье было из коробки. Ее лично это не беспокоило, напротив, пробуждало определенную ностальгию по собственному детству, но, однако, было грустно от того, что при всем богатстве Баннермэна прислуга не удосужилась приготовить ему домашнего печенья.

Поскольку разговор о детях явно был ему не по нраву, он предпочел закрыть тему.

— Давно ли вы работаете на мистера Вольфа?

— Почти два года.

— А раньше?

— Я была моделью. — Это опять была не совсем правда. Ей удалось получить несколько заказов, но сказать, что она была моделью, было преувеличением. — Я всегда хотела этим заниматься, еще в школе. Как вы можете представить, это казалось таким далеким от того, чем люди заняты в Ла Гранже.

— Уверен, что вам это удалось.

— Отнюдь. Это оказалось не так просто, как представлялось в Ла Гранже.

— Мне трудно представить, что вы не преуспели. Вы очень… привлекательная… молодая женщина.

Она внимательно прислушивалась, как он колеблется, подбирая правильное слово, вероятно, отвергнув «прекрасная» как слишком сильное для комплимента, «хорошенькая» — как банальное. Он не стал развивать тему.

— Что ж, у нас всех есть свои амбиции, — продолжал он, словно выдвижение в президенты было равносильно стремлению попасть на обложку «Вог». — Работать на такого парня, как Вольф, довольно интересно.

— Да, вы правы, — сказала она, и ей показалось, что это прозвучало с фальшивым энтузиазмом. Она подумала, что ленч все больше напоминает встречу с дальним родственником, с которым давно не виделась, или собеседование по поводу приема на работу. Баннермэн, казалось, не хотел, а может быть, не умел в холодном свете дня выйти за пределы обычного формального разговора. А может, это и было собеседование? Ей пришло на ум, что Баннермэн, вероятно, ищет какого-нибудь референта, и этот ленч является проверкой. — Это очень разноплановая работа.

Он кивнул.

— Вольф ведь предприниматель, как я слышал. — Он слегка усмехнулся, что позволяло предположить — он не считает деятельность Саймона достаточно респектабельной, а может, она слишком мелка, чтобы заинтересовать его.