Триумф Анжелики - Серж Голон

Я думаю, что вы одобрите мое решение написать Молину. Он знает все. Он найдет его и выяснит, что стало с его наследством во Франции и как можно доставить оттуда большую его часть.

– Дела французских гугенотов не так уж хороши, если верить письмам.

– Однако существуют законы, которыми нужно уметь оперировать и с их помощью добиваться своего, правда, если это – действующие законы.

– Нужно поговорить с королем, – сказал Берн. – Это должен быть некто, кого монарх выслушает с доверием и на кого мы сможем положиться. Может это будете вы?

Анжелика вздрогнула и ничего не ответила.

«Монарх! – подумала она. – Несчастные! Если они думают, что мое вмешательство перед королем может иметь хоть какой-нибудь вес, то они ошибаются. Кто я такая, изгнанница, слабая женщина… А против меня – сборище иезуитов, фанатиков, которые убеждают короля, Франции, что Нантский эдикт устарел и стал бесполезен. И к тому же – нужно переплыть океан. Возвратиться ко двору. Нет, я еще не готова!..»

Вокруг дома Абигаэль росли малиновые кусты, которые привлекали горлиц. Это были красивые птицы, хрупкие и изящные с бежево-голубым оперением и длинной шеей, чье прерывистое щебетание опьяняло.

Те, кто жили неподалеку от леса, жаловались на них. Абигаэль, которая радовалась всему, их любила. Она говорила, что их пение усыпляло детей лучше, чем колыбельная.

Она с улыбкой смотрела, стоя на пороге, как к дому подходят Анжелика и ее муж.

– Вы не ревнивы, Абигаэль? – крикнула Анжелика.

– Не сегодня. Но я была такой. Когда в Ля Рошели я заметила вас возле него и в первый раз увидела, как он оставил в покое свои конторские книги и взглянул на женщину другими глазами…

– Ну что я говорила, господин Берн?! Разве бы вам досталось такое сокровище, как Абигаэль, останься вы в Ля Рошели? Для этого нужно было переплыть океан и чуть не умереть от раны, нанесенной вам предательской рукой… Иначе она бы не открыла вам своих чувств. Не правда ли?

– Никогда! – призналась Абигаэль. – Тем более, что вы были соперницей, чья красота и шарм обрекали на неудачу все мои надежды. Я была в отчаянии!.. Я была готова лишить себя жизни!..

– Все женщины безумны! – пробормотал Берн, входя в дом с притворно-оскорбленным видом.

Но он покраснел от удовольствия под перекрестным огнем этого ненастоящего спора. Он находил, что не так уж неприятно быть предметом соперничества таких прекрасных дам. Сам не зная почему, он почувствовал себя моложе, чем в те времена, когда не отрывал носа от своих счетов.

– Но мужчины тоже безумны! – признал он, садясь на свое место у очага. (И он притянул к себе руку Абигаэль, чтобы пылко поцеловать.) – Они безумны, потому что предпочитают оставить старые привычки ради… ради счастья любви. Вы правы, госпожа Анжелика.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. КРЕПОСТЬ СЕРДЦА

18

Каждый год, в начале октября, возвращаясь в Вапассу, Анжелика обещала себе, что в следующем году проведет лето в своей любимой резиденции. Необходимость воспользоваться солнечными месяцами, чтобы осуществить путешествия на берег океана, или в Новую Францию, или в Новую Англию, лишали ее возможности жить в Вапассу во время цветения и сбора урожаев, сельскохозяйственных и медицинских.

К счастью у нее были друзья: супруги Джонс и несколько женщин городка, посвященные в науку, которые в течение ее отсутствия и следуя ее инструкциям, занимались сбором растений согласно рекомендованных дат.

В Вапассу не было бездельников и безработных ни в одной области труда.

Бархатный сезон, который в своем величии, мог, однако быть коротким, менял образ жизни городка. Пока еще не отгремели выстрелы последних больших охотничьих игр, пока в лесах еще оставались ягоды и грибы, это служило предметом развлечения жителей. Но новоприбывшие с юга должны были, едва переведя дух, приниматься за устройство быта и подготовку к грядущим морозам.

Нужно было решить вопросы, которые с приходом зимы затруднялись, делались почти невыполнимыми. Запас топливом был уже произведен. Вязанки хвороста приготовлялись заранее.

Обновлялись снегоходы, лыжи, лыжные палки, сани.

Эхо разносило последние удары молотков, данные по последним деталям домов и пристроек, где вскоре спрячутся от морозов семьи и их животные: коровы, свиньи и лошади…

Если зима предоставляла спокойный отдых, то каждый мог с уверенностью сказать, что он его заслужил.

Дом – это такая вещь, которая каждый день «начинается сначала». Форт Вапассу был таким домом, который разрастался с каждым годом, у которого были свои требования и законы. С каждым годом в нем менялось число жителей, у них изменялись обязанности и необходимости. Дом был населен густо, и это требовало совместных усилий и разделения обязанностей. Очаги, печи, дымоходы, засаливание мяса, хлебопекарни, стирка белья, освещение и свечи – этим занимались разные группы.

На стороне раздобыли несколько бочонков особого жира, который обеспечивал прекрасный свет.

В этом году Анжелика нашла время, чтобы собрать в лесу ягоды, которые после особого приготовления выделяли специальный зеленоватый сок, который, загустев, напоминал воск. Этот воск, смешанный с другими добавками являлся прекрасным материалом для изготовления ароматизированных свечей.

Она научилась этому в Кеннебеке, у голландцев. Это был особый секрет, о котором когда-то знал отец д'Оржеваль, и который он унес с собой с могилу. И вот старый Петер Богган рассказал ей, что зеленые свечи изготовлялись при помощи ягод кустарника, название которого – воксберри. Она удивлялась, почему не спросила его об этом раньше. Старый Жозуа, хоть и был англичанином, но тоже разбирался в секретах растений, словно индеец. Еще ребенком, странствуя с людьми из Мейфловера, он видел, как в первую зиму погибло более двух третей колонистов. И необходимость заставила его узнать все об окружающей природе.

Он не скрыл, что именно он, много лет назад, научил приготовлять зеленые свечи иезуита из Норриджвука, отца д'Оржеваля, потому что у того были проблемы с освещением на службах.

– Он выходил оттуда, – сказал он, указывая на тропинку, вьющуюся через лес. – Меня никогда не пугали ни Черные Сутаны, ни французы.

– Что он у вас покупал?

– Всего понемногу: гвозди, покрывала, пшеничный хлеб. Он говорил на разных языках, даже на индейских. Иногда, он заходил ко мне в домик и улыбался. Я не могу сказать, что это была за улыбка… он словно радовался тому, что мы сообщники… но в чем?

– Мы говорим об одном человеке? Он знал, что вы – англичанин?

Старый Жозуа, казалось, не догадывался, что его посетитель в сутане был известен как истребитель англичан. Он принимал его с простотой переселенцев из Мейфловера, группа которых, пройдя через Лейден в Голландию, сумела смягчить суровость первых реформистов и сохранила в сердцах и обычаях только мягкость евангелических заповедей.