Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Андрей Лазарчук

Просто Левкой оказался нервным и порывистым, но при этом очень обаятельным человеком.

Кроме того – это был противник, когда-то Протасием разбитый наголову. Такие воспоминания лишь добавляют симпатий… особенно когда противник высказывает тебе своё непритворное восхищение.

Они как-то незаметно перешли на "ты".

– Саптахи всегда отличались непредсказуемым нравом, – говорил Левкой, поглаживая пальцами отполированный до блеска кусочек розового дерева в форме бараньей почки. Так он несколько успокаивался. – Я, например, не понял, почему они остались верны Степи, если степной царь, этот их Верховный Зрячий – умер. Какой-то очень сложный мотив от противного: император где-то силой, где-то лаской привёл их к подчинению, они всегда тихо кипели, но не пузырились; пришли другие и принизили императора, а заодно очень жестоко кипение прекратили, вторгшись при этом в чужую вотчину, перекроив уклад, надругавшись над предками; и вот когда эти другие посрамлены и отброшены, когда их верховный страшный вождь уничтожен (потому что про мертвеца ведь не скажешь, что – убит, правда?) – саптахи восстают против возобновления мягкого правления и переходят на сторону жестоких усмирителей. То же и крайны…

– Старый враг лучше новых друзей, – сказал Протасий. – Давай решим, что будем делать. Вчера их видели в сорока вёрстах от Артемии. Крестьяне в панике.

– Нужно предложить им большую добычу… причём не обязательно, чтобы добыча была настоящая…

– Это как водится.

– Тогда слушай. То ли накануне, то ли сразу после низвержения мёртвоживущего Авенезера один из ваших славов устроил степнякам большую трёпку. Он сделал несколько огневых боёв… но не врытых в землю, а на колёсах…

– Сделал? Огневые бои? Неужели – каменные? Их же невозможно – на колёсах…

– Невозможно. Я не знаю, в чём там был секрет. Правда, не знаю. Из его отряда уцелело несколько человек, простых солдат, и они сожгли всё, что оставалось…

(Андроник и представить себе не мог, что хозяином второй половины дома, где они сейчас сидят и беседуют, является не кто иной, как десятник Азар, многое могущий по этому поводу разъяснить – при желании, разумеется; и сидит Азар сейчас за этой вот перегородкой из тёсаных плах и негромко, чтобы не разбудить спящих, беседует с начальником охраны Протасия, азахом Гетаном…)

– Сам же слав отправился куда-то по своим делам, – продолжал Андроник. – Похоже, он человек известный – был телохранителем прежнего кесаря…

– Пактовий? Так он жив?!

– Точно, Пактовий. Да. Тогда – был жив.

– Мог, конечно, погибнуть и после…

– Ты его знал?

– Лично – нет… Мой дядька, Венедим – он, правда, младше меня года на четыре – рассказывал, как ходил его выручать из Кузни… жуткое место. А Пактовий – ничего, несколько месяцев там провёл. Чародеи его посылали. Что ему степняки – он и под теми молниями выжил сам и кесаревну спас…

– Загадочный человек…– Левкой перевернул деревянную почку и стал сандалить её с другой стороны, где был бугорок. Бугорок придавал ему силы и обострял ум… – Так вот я предлагаю…

Никто ещё не знал, что около полутысячи пеших крайнов затаились в Сухой Речке – заросшем ивой и ольхой высохшем старом русле Лабы, совсем рядом с сельцом. Они ждали только сигнала.

Вождь их, жрец Тёмного Храма, носящий странное имя Игасий, готовился этот сигнал дать.

Стайка ворон взлетела с деревьев около Сухой Речки, не поднимаясь высоко, долетела до крайних домов. Здесь вороны разделились и понеслись вообще по-над самой землёй…

Заскулили по дворам собаки. Но никто не догадался разбудить двух девчушек-лучниц из свиты Протасия: Живану Секунду и Ксантию Трифиллию. Ночь накануне выдалась тревожной, и днём им отвалили поспать.

Мелиора. Монастырь Клариана Ангела

Алексей знал, что в серной бане следует пробыть достаточно долго, что она для того и нужна, чтобы умерить внутреннюю скорость, уравнять с тою, в которой жил монастырь и сложная чародейская механика монастыря… и всё же лишь большим усилием воли он сумел заставить себя не выскочить из ванны немедленно, как только смылась дорожная пыль… Но в конце концов ему даже удалось оторвать взгляд от водяного колеса, описавшего к тому времени целых полтора круга.

Он наконец перестал слышать только то, что движется вокруг него, и стал слушать себя.

Шея и плечи – как камень…

Алексей попытался сбросить напряжение, впустить в себя тепло воды… это был безнадёжно. Он закрыл глаза и стал представлять себя студнем… показалось, что почти получилось.

Но когда он чуть шевельнулся в воде, каменность вернулась, как и не уходила.

Появление двух здоровенных монахов в одних банных фартуках его слегка удивило. Монахи без лишних слов выгребли его из ванны, растянули на широкой деревянной доске и стали охаживать по спине кулаками и пятками. Удары были гулкие. Алексею почему-то казалось, что бьют совсем не его, а кого-то рядом.

Потом то, что из него получилось, монахи сбросили обратно в воду. Вода за это время стала прохладной и очень солёной. Алексей в ней всплыл.

– А теперь вот так, – подал голос один из монахов, подавая Алексею выточенную из кости короткую дыхательную трубку с загубником и прищепку для носа. – Умеешь?

– Приходилось…

– И глаза залепим, и уши…

– Глаза-то зачем?

– Так надо. Без этого действо неполно… И – не шевелись, понимаешь, слав?

– Постараюсь как-нибудь…

– Мы-то рядом будем, так что – не бойся…

Он не собирался бояться. Сначала это было даже приятно. Руки и ноги как бы растворялись в воде, понемногу исчезали. Сначала локти и колени, потом кисти и стопы. Дольше всего держались подушечки пальцев…

Потом остался только затылок, который всё ещё тупо ломило, и язык. Язык касался зубов, выступов загубника, нёба – и только это подтверждало подлинность тела.

Темнота медленно преображалась. В ней обнаружилась ячеистая структура: как у пчелиных сот, но сложнее. Из каждой ячейки смотрел, сам оставаясь невидимым, глаз. Они знали всё… и что-то ещё.

Под этими взглядами Алексей перестал существовать. Но это было даже не страшно. Просто – никак.

Потом на том месте, где раньше было горло, он обнаружил железную дверцу с кольцом. Он потянул за кольцо, и дверца откинулась. За дверцей начались ступени вниз.

Он спустился – было ступенек тридцать-тридцать пять, некоторые поскрипывали, некоторые опасно подавались под ногой, как весенний лёд, – и оказался в небольшой и совершенно пустой комнате с низким серым потолком и стенами неопределённо-зеленоватого цвета. Комната не имела углов, всё было закруглено, даже стык пола со стенами. Под закрытой дверью кто-то спал на драном матраце, завернувшись с головой в толстое одеяло. У стены рядом с высоким узким окном стояли штабелем несколько картонных коробок с непонятными, но чем-то знакомыми надписями. На подоконнике, скорее напоминающем полукруглый столик, разложенные по серому полотенцу, сушились – сушились? – части механизма: похоже, что оружия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});