Нубийский принц - Хуан Бонилья

— А как он стал бойцом?

— Ты забегаешь вперед. Постепенно мы с Бу сблизились, и я стал время от времени приглашать его перекусить. Бедняга считал меня этаким добрым самаритянином, хотя по большому счету все журналисты и есть самаритяне.

Я подумал: “Ты и сам в это не веришь, ну да ладно, продолжай”. И репортер продолжал:

— “Что ты знаешь о боях без правил?” — спросил он меня как-то. Я не знал ровным счетом ничего. Даже понятия не имел, что у нас в провинции они проводятся. Бу рассказал, что на родине был капитаном команды по вольной борьбе. Он стал участвовать в боях, как только покинул родную деревню, не за деньги, а за крышу над головой и еду три раза в день. Бу провел сорок поединков и все выиграл. В его деревне борьба была главной традицией, там бойцов воспитывали с детства.

— Черт, а он, кажется, и вправду нубиец, — поразился я.

— Так он и стал бойцом, а я решил сделать репортаж, настоящее журналистское расследование, опасное, потому что хорошая статья всегда угрожает чьей-то кормушке.

Я не совсем понял, о чем идет речь, но решил не уточнять: для пространных лекций время было слишком позднее.

— Вы видитесь до сих пор?

— Что ты, я, конечно, фанат и часто хожу на бои, но бойцов берегут как зеницу ока. Завтра, к примеру, у Бу свободный день, но я понятия не имею, где его искать; он может отправиться в квартал за железной дорогой, чтобы снять на пару часов какую-нибудь цыпочку, или весь день смотреть телевизор в одном из негритянских кабаков на бульваре. Ты глядишь на них и поневоле задаешься вопросом: как им это удается? Откуда у них деньги, тачки и приличная одежда, если они с утра до вечера ровным счетом ничего не делают? Впрочем, это уже совсем другая история. После боя его участникам позволяют немного отдохнуть. Им дают выходной, а то и два. Бывает, что и больше, если боец серьезно пострадал. Разумеется, им всем хочется забыться. Наверняка накануне кого-то забили до смерти или, того хуже, унесли с ринга без памяти, чтобы он очнулся под крики чаек на городской свалке, не помня даже своего имени. Потом такие бедолаги бродят по городу, и от них шарахаются даже свои. Так что хозяева арены стараются не ослаблять бдительность. Бойцы для них — куры, которые несут золотые яйца, и курятник надо хорошенько запирать. Надеюсь, ты меня процитируешь.

— Подожди, — одернул его я, — я и сам могу сочинить немало таких историй и не слишком сильно погрешить против истины.

Пущенная мной стрела угодила в цель: я сумел задеть профессиональную гордость журналиста, который ни за что на свете не посмел бы вставить в статью хоть один вымышленный факт. Смутившись, НБА пустился в рассуждения о том, что нелегальная иммиграция — чума нашего времени, дополняя философские построения целой россыпью цифр: по всей стране насчитывается тридцать тысяч иммигрантов, за год их количество увеличилось на двадцать три процента, меры, которые принимает полиция, позволяют бороться только с самими нелегалами, а против мафии они не действуют. Репортеру так хотелось произвести на меня впечатление, что он не замечал ни моей усталости, ни отвращения, которое у меня вызывают холодные цифры и позаимствованные из гражданского катехизиса банальности, не дающие ни малейшего представления о масштабах стоящей за ними трагедии. Я вспомнил, в чем состоит мое предназначение: спасать человеческие жизни, выставлять на торги истинную красоту, извлеченную из самых мрачных нор бытия. Пришло время свернуть белый флаг, который я выбросил полчаса назад, вырыть из земли свой талант и снова стать охотником.

— Ты не мог бы отвезти меня в отель? — спросил я у репортера. Этот кретин решил было, что я предлагаю ему что-то неприличное. На прощание он дал мне свою визитку, и я обещал позвонить, если понадобится.

Я не сомневался, что Ирене и Лусмила как раз изучают анатомию Бу, и потому предстал перед дверями албанки не без внутренней дрожи. Каково же было мое удивление, когда в номере не оказалось никакого нубийца. Как выяснилось, он извинился перед Лусмилой через Человека Со Шрамом и просил передать, что он слишком устал и не готов к серьезному разговору. Разочарованные девицы, у которых, по словам Ирене, даже кончики пальцев чесались от желания прикоснуться к нубийскому божеству, отправились опустошать мини-бар. Магический реализм по-африкански, подумал я, а вслух спросил у Лусмилы, что она собирается делать дальше.

— Он придет завтра утром, когда как следует выспится.

Лусмила ошибалась. Нубиец не пришел ни утром, ни вечером, а между тем Докторша, разочарованная неудачей своих лучших охотников, уже начинала потихоньку терять терпение и даже предложила прислать подкрепление, на что я, набравшись наглости, попросил парочку военных вертолетов.

По-моему, он очень ранимый, — заявила Ирене, давно уже чувствовавшая себя в номере Лусмилы как дома.

— Не надейся, что у твоих клиентов будут такие же тела, как у Бу, — парировал я, и Лусмила возмущенно фыркнула. Потом она подошла ко мне и с чувственной дрожью в голосе прошептала на ухо:

— Хочешь, мы вызовем твою мать?

Я, как ни пытался, не смог скрыть изумления. Такими вещами не шутят, и албанка сумела вывести меня из равновесия, уж это она умела, как никто другой. Она взяла меня за руку и спокойно выдержала мой взгляд, который должен был испепелить ее, но на деле оказался чуть теплым. Ирене перестала обращать на нас внимание, свернулась клубочком на кровати, прикрыв лицо рукой от света, опустила веки и затихла. Лусмила продолжала:

— У меня есть доска. Мы можем позвать твою маму и спросить, где она сейчас и как ей там, у меня хорошо получается, всегда приходят нужные покойники, и злые духи не мешают.

Она отпустила мою руку и принялась копаться в чемодане в поисках доски для вызова духов, двигаясь, словно робот, который был создан другим роботом и подчиняется не человеку, а самому себе. Отыскав доску, Лусмила положила ее на пол, уселась рядом и предложила мне присоединиться. Возможно оттого, что во мне самом было немало от робота, созданного другим роботом, я решил принять участие в этом фарсе, подыграть своей вечной сопернице по олимпийской гонке, показать ей, что моя внутренняя крепость выстоит, несмотря на все ее ухищрения, какими бы коварными и нелепыми они ни были. Ирене попросила меня немного убавить свет, я повернул тумблер, и в комнате воцарился мягкий кремовый полумрак. Ирене поблагодарила меня, убрав руку с лица. Я уселся рядом с Лусмилой перед доской, на которой были в круг написаны все буквы алфавита. Она поставила в центр кубик и попросила меня положить на него кончик пальца и держать, пока кубик не начнет двигаться. Неужели это и вправду могло произойти? Я спросил у Лусмилы, когда она открыла в себе способности медиума, и та призналась, что совсем недавно. Ей хотелось пообщаться с какой-нибудь знаменитостью, исторической личностью.