Оставленные - Том Перротта

Хеннинг постучал себя по лбу.

– Что это за круг у тебя?

– Мишень. «Яблочко». Чтобы Создатель нас видел. Хеннинг глянул на Кристину. Она тихо посапывала, прислонившись головой к окну. Казалось, что тонкие черты ее лица не вылеплены, а лишь едва прорисованы, как набросок.

– Почему у нее мишень в других цветах? Это что-то значит?

– Цвета мишени – личный выбор каждого, как подпись. Я выбрал бордовый и золотой, потому что это цвета моей школы.

– А я выбрал бы зеленый и бежевый, – сказал Хеннинг. – Камуфляжные цвета.

– Здорово. – Том одобрительно кивнул. – Я такой мишени еще не видел.

Хеннинг перегнулся к нему через проход, словно хотел поделиться секретом.

– Так это правда?

– Что?

– Что вы оргии любите и прочее?

Из того, что Том слышал, в дни солнцестояния «босоногие» устраивали грандиозные сборища в пустыне, где ели галлюциногенные грибы, ширялись, танцевали и трахались. Его это не вдохновляло – слишком напоминало обычную хаотичную студенческую вечеринку.

– В нашем понимании это не оргии, – объяснил он. – Скорее, собрание единомышленников. Ритуал духовного единения.

– Хороший ритуал. Я бы не прочь духовно объединиться с парочкой хорошеньких хиппушек.

– В самом деле? – Не удержавшись, Том добавил: – Даже если они неделями не меняют нижнее белье?

– Какая разница? – ухмыльнулся Хеннинг. – Главное, чтобы душа была чистая, так ведь?

* * *

Кристина растолкала его, когда они приехали на вокзал Омахи. Том с трудом повернул голову: казалось, она огромная, неподъемная, слишком тяжелая для его шеи.

– О боже. – Он зажмурился от дневного света, пробивавшегося сквозь затемненные стекла. – Неужели уже утро?

– Бедняжка. – Кристина ласково потрепала его по руке. Они сидели рядом, Том – в кресле, которое занимал Хеннинг.

– Брр. – Он провел языком по зубам и небу. До чего же гадко во рту: застоялый привкус бурбона, марихуаны, выхлопных газов, тоски. – Лучше пристрели меня, и дело с концом.

– Еще чего. Мне интереснее смотреть, как ты страдаешь.

Хеннинга в салоне не было. Они простились с ним около четырех утра, на придорожной автостоянке в каком-то богом забытом месте.

– Надеюсь, с ним все в порядке, – сказала Кристина, словно прочитав его мысли.

– Я тоже.

Хеннинг направлялся в Сан-Франциско, автостопом двигался на запад – с клочком бумаги в кошельке, на котором Том начеркал адрес кафе «У Элмора» и сделал приписку: «Спроси Джеральда». Насколько Тому было известно, никакого Джеральда не было и в помине, но это не имело значения. «Босоногие» в любом случае примут его, без всяких рекомендаций. Они охотно принимали в свои ряды всех желающих, и даже – тем более – солдат, решивших, что они не хотят никого убивать и не хотят умирать сами.

– Потрясающе, – заметила Кристина, пока они, стоя у автобуса вместе с другими пассажирами, ожидая, когда выгрузят их багаж. – Ты обратил его в веру, адептом которой сам даже не являешься.

– Я его не обращал. Он сам обратился.

Водитель, пребывавший в плохом настроении, швырял на землю чемоданы и парусиновые сумки, не обращая внимания, куда они падают. Толпа отступила на несколько шагов, освобождая для него пространство.

– Не надо его осуждать, – сказала Кристина. – В Сан-Франциско ему будет веселее.

Рядом с ними с глухим стуком приземлился их рюкзак. Том наклонился за ним, но, должно быть, выпрямился слишком резко. Ноги стали ватными, его повело. Он замер на пару секунд, ожидая, когда пройдет головокружение. Его прошиб холодный пот, он чувствовал, как на лбу проступает каждая вязкая капля.

– О черт, – пробормотал он. – Тяжелый будет день.

– Добро пожаловать в мой мир, – сказала ему Кристина. – Будем блевать вместе.

В здании вокзала стояла рыжеволосая семья и с волнением рассматривала прибывающих пассажиров. Их было четверо: худощавый отец, пышнотелая мать – оба примерно того же возраста, что родители Тома, – смурная девочка-подросток и осунувшийся одноногий парень в инвалидной коляске. Адам, подумал Том. Парень криво улыбался, держа на вытянутых руках плакат, будто встречающий шофер заказанного в аэропорту такси.

МАРК ХЕННИНГ, гласила надпись на плакате.

Хеннинги едва ли обратили внимание на Тома и Кристину. Пытливо всматриваясь в лица людей, входивших в дверь, они терпеливо ждали, когда же появится то единственное, которое имело для них значение.

Снежинки и леденцы

В то утро Кевин пришел в мэрию около восьми, на час раньше, чем обычно, надеясь успеть немного поработать перед тем, как отправиться на встречу со школьным методистом дочери. Выполняя свои предвыборные обещания, он старался держать руку на пульсе, ежедневно выделяя один час на прием граждан, обращавшихся к нему со своими проблемами. С его стороны это была одновременно и грамотная политика управления, и стратегия преодоления собственных трудностей. Кевин был стадным животным: любил, чтобы по утрам было куда пойти, чтобы был повод побриться, принять душ и прилично одеться. Ему нравилось чувствовать себя занятым и значительным, уверенным в том, что сфера его влияния распространяется за пределы его собственного двора.

К этому пониманию он пришел непростым путем после того, как продал свою сеть магазинов спиртных напитков «Патриот». Сделка оказалась весьма удачной: в сорок пять лет он обрел полную независимость в финансовом плане. Все годы супружества они с Лори лелеяли мечту о том, чтобы выйти на пенсию пораньше. Это была их цель, к которой, сколько он помнил, они упорно шли. Они оба никогда не произносили это вслух, но им всегда очень хотелось стать одной из тех супружеских пар, чьи фото помещают на обложках журнала «Деньги»: энергичная пожилая чета едет на велосипеде-тандеме или стоит на палубе собственной яхты – счастливые беглецы от повседневной рутины, сумевшие, благодаря везению, усердному труду и тщательному планированию, отхватить кусок хорошей жизни, которой они могут наслаждаться, пока еще относительно молоды.

Но вышло по-другому. Мир изменился слишком быстро, а вместе с ним и Лори. Пока он был занят продажей бизнеса, – а это была затяжная и стрессовая процедура, – она постепенно отдалялась от той жизни, какую они вели, психологически готовила себя к совершенно иному будущему, в котором не нашлось места ни велосипеду-тандему, ни яхте, ни даже мужу, если уж на то пошло. Их общая мечта стала исключительно его собственной и, в результате, утратила смысл и для него тоже.

Кевин не сразу это осмыслил. В то время он понимал лишь то, что отход от дел не согласуется с его природой и что порой в собственном доме, оказывается, можно чувствовать себя незваным гостем. Когда-то он мечтал участвовать в соревнованиях по триатлону для тех, кому за сорок, научиться удить на муху, снова вдохнуть страсть в супружеские отношения, словом посвятить свободное время этим прекрасным волнующим занятиям, но теперь он, в основном, просто шатался без дела – лишенный каких-либо устремлений мужчина в мешковатых спортивных штанах, который не может взять в толк, почему жена его игнорирует. Он располнел, детально контролировал даже самые мелкие траты в магазинах и воспылал нездоровым интересом к старым видеоиграм сына, особенно к «Футболу Джона Мэддена», за которым, если не контролировал себя, мог спокойно просидеть до вечера. Он отрастил бороду, но в ней было слишком много седых волос, и он ее сбрил. Большое событие в жизни пенсионера.

Участие в предвыборной гонке на пост мэра оказалось идеальным антидотом против того, что его угнетало. Он перестал сидеть дома, контактировал с множеством людей, но его новые обязанности нельзя было назвать настоящей работой, которая отнимала бы массу сил и времени. Будучи мэром крошечного городка, он редко работал более трех-четырех часов в день – большую часть этого времени расхаживал по зданию муниципалитета, болтая с клерками и начальниками отделов, – но этот заведенный порядок внес разнообразие в его повседневную рутину. Все встало на свои места: после обеда – домашние дела и спорт, вечером – отдых, ну а еще позже, разумеется, «Carpe Diem».

* * *

По дороге в мэрию Кевин заглянул в полицейское управление – на ежедневное утреннее совещание с начальником полиции Роджерсом. Его он застал за поеданием огромного черничного кекса – продукта, абсолютно точно запрещенного ему его диетой, направленной на поддержание здоровья сердца.

– О! – Роджерс поспешно прикрыл ладонью надкусанную верхушку своего кекса, словно пряча его позор. – Рановато ты сегодня, да?

– Извини. – Кевин отступил на шаг. – Зайду позже.

– Да все нормально. – Роджерс махнул рукой, приглашая его войти. – Что уж теперь. Кофе хочешь?

Кевин налил кофе из серебристого термоса в пластиковый стаканчик, добавил в него пакетик сливок и сел.

– Элис меня убьет. – С выражением виноватой гордости на лице Роджерс кивнул на свой кекс. Обрюзгший мужчина с грустными глазами, к шестидесяти годам он перенес два инфаркта и операцию по тройному шунтированию. – Но я уже отказался от спиртного и секса. И будь я проклят, если меня еще и от завтрака заставят отказаться.