Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пробираюсь по скалистой местности. Меня ведет за руку какой-то человек. Я ребенок. Моя рука целиком умещается в его руке — во сне я вижу только эту руку и часть рукава белой хлопчатобумажной рубашки. Но тем не менее я знаю, кто это. Это мой отец. И одновременно Роберт. Покуда мы карабкаемся среди каменистых обломков, мне вдруг приоткрывается смысл наших блужданий. Я должна прекратить поиски. Должна прекратить глазеть сквозь ограды, не таскаться по коридорам, не заглядывать в замочные скважины. Будущее впереди, а не позади тебя, запомни. Мы останавливаемся. Перед нами открывается перспектива. Рука мужчины отпускает мою руку, на что-то показывает, и вот я тоже увидела. На уступе отдаленной скалы совершенно буднично лежит нож. Мы смотрим на него молча. Ничто не мешает нам рассмотреть элегантную форму и металлический блеск сверкающего на солнце предмета, напоминающего продолговатый узкий лист диковинного растения, неведомо откуда заброшенный ветром.
Я открыла глаза и осмотрелась. Атмосфера покоя, и одновременно все жутко вибрирует, я даже не сразу поняла почему. Не сразу распознала гул самолета. И тут же я почувствовала, как в характерном сером свете едва пробуждающегося дня кто-то смотрит на меня и улыбается.
Я приподняла голову с его колен. Немного смущенная, встала.
— Боюсь, что я вас чересчур обеспокоила.
Он сохранял все ту же уравновешенность, что и в начале ночи.
— Никакого беспокойства, — сказал он. — Мне было приятно прижимать вас к себе. — Он чуть помедлил и затем добавил: — Я уже давно не держал женщину в объятиях.
Мы оба засмеялись и, не откладывая, принялись за ласки — поцелуи в подбородок, в нос, верхнюю и нижнюю губу, терлись носами, посапывали, наконец я приняла нормальную позу и осмотрелась кругом. Утро после ночи в пути. Кругом зевки, помятые лица. Если сейчас пойти в туалет, там наверняка еще нет очереди. Я подхватила свою сумку и, извинившись, протиснулась мимо него в проход.
В туалете я рассматривала свое лицо в зеркале. Похлопала себя по щекам и ощупала подбородок. Я такая же, как и была? Они помнят меня восьми-девятилетней девочкой с прозрачными зелеными глазами и льняными волосами. Будет ли им больно увидеть теперь эту даму, что, глядя в зеркало, деловито подкрашивает сейчас губы? Вальтеру теперь, должно быть, — погодите, дайте сосчитать — лет за сорок, совершенно невозможно представить себе, какой он стал, но из-за его спины выглядывает сильно отощавший за последний год войны темноволосый мальчишка, выглядывает и строит мне гримасы, подмигивает, приглашая прилечь на темно-красный диван. Я показываю ему язык. Тетушка, наверное, как только меня увидит, сразу скажет, что я похожа на мать. Ладно, хватит, надо подушиться немного и идти назад к своему креслу.
За завтраком он сказал:
— Поехали со мной в Стамбул.
Мы посмотрели друг на друга, на секунду всерьез задумавшись, но потом я засмеялась и отрицательно покачала головой, мол, мне очень жаль, но… Уже тогда я поняла, что и он смирился с окончанием нашего знакомства, которое произойдет в это майское утро в снижающемся метр за метром самолете, где мы сидим среди чашек из-под кофе, пакетиков с сахаром, недоеденных сухариков, произойдет после того, как загорятся красные буквы, знаменующие собой завершение позже, чем надо, начавшегося, но в дальнейшем приятного полета: по smoking, fasten your seat-belts[10].
— И-и раз, — сказала Мими.
Она только что уселась рядом со мной на заднем сиденье и потянулась к дверце, остававшейся открытой.
— И-и два, — произнесла она, когда Вальтер, под струями проливного дождя, захлопнул за ней дверцу. — И… — Мими откинула капюшон и расстегнула плащ, и вот теперь старческими руками с синими жилками она стряхнула с него капли, поставила ноги вместе и выпрямила спину, — три!
Тетка посмотрела на меня с довольным выражением.
Биргит, сидевшая за рулем, подождала, пока ее бабушка со всем управится, пока ее отец, который тем временем занял соседнее сиденье, разместит на полу сумку с фотокамерами. Из-за дождя она уже завела мотор и оставила его разогреваться, но компрессор пока еще продолжал подавать холодный воздух. Нам всем четверым пришлось протирать стекла руками.
— Поехали, — сказала Биргит.
Я видела в зеркальце ее глаза. Глаза этой серьезной девятнадцатилетней девушки, так же как и волосы, имели цвет и поразительный блеск только что очищенного от оболочки каштана. Биргит, которая, получив водительские права, старалась как можно больше практиковаться на отцовской машине, предложила отвезти меня на вокзал Цоо. Я предполагала, что поезд на Прагу отправляется где-то под вечер.
— На счет «раз», — пробормотала Мими, — выключить подфарник, гоп-ля-ля, вот мы и поехали, на счет «два»…
Мы выехали с Вольфштрассе. Чувствуя, что я прощаюсь с ними навсегда, я смотрела на грязно-белые панельные дома с маленькими окнами. За тремя из них я чувствовала себя как дома. По причине кровного родства с обитателями квартиры я знала, где стоит телефон, знала особенности газовой колонки, сидела за столом на кухне и пила пиво с хозяином дома и его дочкой в розовом банном халате, именно по этой причине старая дама, живущая у сына, при моем первом появлении — это было три недели назад — положила руки мне на лицо, посмотрела долгим взглядом и прошамкала: «Вначале поставить кофе, затем достать коньяк и говорить, говорить…»
Кто бы мог поверить! Когда мы обогнули парк Виктория, небо вдруг пожелтело, средь бела дня во всех окнах зажглись огни, прохожие пустились бежать.
— Сейчас как грянет! — сказал Вальтер.
Помня об уговоре не вмешиваться, как бы ни вела машину дочь, он наполовину перекинулся через спинку переднего сиденья и добродушно поглядывал то на мать, то на меня. Его пророчество сбылось в то самое мгновение, когда мы выехали на Йоркштрассе. Молния прорезала небо, последовал такой чудовищный удар грома, что душа ушла в пятки. Словно гигантский вертолет повис низко над городом, от вращения его пропеллера сдувало с мостовой людей и собак, вихрем несло по проезжей части газеты; деревья вдоль бульвара гнуло и так и этак. Мы во все глаза смотрели на это действо природы. Машину немного трясло, но нам это не мешало.
Мими подтолкнула меня в бок. Она подняла брови и движением головы показала куда-то в сторону.
— Смотри внимательно, Магда, скоро покажется мост. Да что там, одно название, что мост, на самом же деле ржавая железяка, по нему проходит только С-бан — городская железная дорога.
Она загнула по очереди три пальца, перечисляя:
— Большая, страшная, ржавая железяка.
Я встретилась взглядом с Вальтером. Она расстроена, прочитала я по его глазам. Я кивнула. Да, я знаю. Ей больно, что я уезжаю. Что ж, продолжил он молчаливый диалог, мне это тоже неприятно.
— Она многое пережила, — произнес он вслух несколько дней назад, обращаясь наполовину ко мне, наполовину к себе самому. Мы оба находились в темной комнате и рассматривали серию фотографий, которую он только что напечатал и развесил сушить. Я наклонилась и стала с интересом всматриваться в эти этюды лица старой женщины, ведь и я видела ее такой. Вот она смотрит на тебя с улыбкой, спокойно слушает и, отвечая на твои вопросы, простодушно сама рассказывает: «Мое детство было сплошной идиллией — кукольный театр и летние вечера; что бы ни натянула на себя моя младшая сестренка, ей все было к лицу; когда в Берлин вошли русские войска, все женщины оказались беззащитны перед ужасом насилия». Я знала, что тетка — страстная картежница, любит готовить, сама ходит за овощами на рынок и что иной раз, движимая стремлением все упорядочить и восстановить, изгнать хаос и развал, она смотрит взглядом, из которого разом уходит покой, и считает, отмеряет, суммирует…
— Да, — подытожила я, — тут она в полный рост.
Когда мы выехали из-под железнодорожного моста, дождь хлынул по-настоящему. «Ну и ну», — проворчала Биргит и пустила «дворники» с устрашающей скоростью. За какие-то считанные секунды асфальт мостовой скрылся за переливающейся и дрожащей массой воды. Мы свернули на Бюловштрассе, ехали, то прибавляя скорость, то останавливаясь, вдоль светофоров и наконец угодили в дьявольское скопление машин, желтых такси и кремового цвета автобусов, на этом месте произошел несчастный случай, дальнейший проезд по улице Бюловштрассе был перекрыт.
Биргит не теряла самообладания. Она пристроилась в хвост такси и сумела выехать с перекрестка, свернула, резко нарушив правила, на Потсдамерштрассе. Это был бедный район. Реклама эротических шоу, бары, мусорные контейнеры и наглухо заколоченный ресторан под названием «Сувлаки-Джонни».
Она посмотрела на меня в зеркальце.
— Не волнуйся. Ты успеешь на поезд.
Но на самом деле я не волновалась. Благодаря беспокойной Мими мы выехали из дому на целый час раньше положенного. Я не возражала бы, если б мы доехали до самой Стены. Да и вообще все мне стало безразлично. Поезд вскоре отправляется с вокзала Цоо. Ну и что с того? Это ведь не последний поезд в моей жизни. Погрузившись в тепло, в компании тетки и двоюродного брата, которые точно так же, как я, не произносили больше ни слова, и еще племянницы, которая единственная, казалось, не спала, я давно уже ни на что не реагировала.
- Через пятнадцать лет - Валерий Брюсов - love
- Снег на вершинах любви - Филип Рот - love
- Возвращение в Мэнсфилд-Парк - Джоан Айкен - love
- Несостоявшаяся свадьба - Нэнси Гэри - love
- Потому. Что. Я. Не. Ты. 40 историй о женах и мужьях - Колм Лидди - love
- Аня и другие рассказы - Евдокия Нагродская - love
- Лейла. По ту сторону Босфора - Тереза Ревэй - love
- Обещание приключений - Нора Робертс - love
- Бег по спирали. Часть 2. - Рина Зелиева - love
- Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 2 - Паркинсон Кийз - love