Серое, белое, голубое - Маргрит Моор

И почему, Господи Боже мой, я не осталась? Мне ведь ни капельки не было скучно с Туссеном. Ведь это с ним мы заблудились в чащобе на Блэк-Маунт, в его сухую одежду я переоделась на яхте под парусом, это он со страстным выражением на продолговатом лице сидел напротив меня в «Гран-Кафе-Леблан». Когда я облизала пальцы, съев порцию вкуснейших устриц «Рокфеллер», и, чуть пьяная, пустилась в разговоры.

Он спокойно задал вопрос: «О чем ты думаешь?»

Я замотала головой, смущенно улыбаясь, и стала рассказывать про свое детство. Про то, каково это, расти рядом с матерью, которая не понимает, почему одна половина ее жизни наполнена бесконечным счастьем, солнцем, в ней — развевающиеся светлые волосы, заросли тутовника, мужчина, который умеет охотиться и скакать на лошади как казак, а другая половина — немой черно-белый фильм, действие которого разворачивается в приморском городке во Французской Канаде, где есть домик, плетеная мебель, заснеженный сад и дочка, которую в детстве два раза сбивала машина, но в остальном она была вполне милым и послушным ребенком.

Я понизила голос, поставила на столик свой стакан.

— Она знала о моем комплексе вины. Когда Роберт заговорил о нашем с ним будущем в Европе, она лишь посмотрела с выражением легкой заинтересованности, и только.

Мишель подливал мне вина, подвигал бутерброды, подносил зажигалку и время от времени задавал вопросы. Почему она больше ни в кого не влюбилась? И пока я давала честный ответ, я чувствовала, что моя мама, со всей историей ее жизни, оставалась моей — карта Европы в ее классе, ее меланхолия, вновь возникавшая каждый год в первые дни сентября, — ничто не изменилось и не исчезло. Однажды я решила, отлив свою боль в слова, отдать ее другому. Желая освободить меня от переживаний, Роберт хотел знать факты, дабы затем показать их мне в ином свете, увиденные его глазами. Я сказала: «Невозможно. Она казалась нежной и мечтательной, но в действительности была упряма как ослица!» В эту секунду я представила себе ее воочию, как наяву, в ее красной, как цикламен, шали, с сильными руками и горячим дыханием. Святая святых моего сердца.

Мишель спросил:

— Ты похожа на нее?

Я ответила:

— Да, ужасно похожа.

Я передернула плечами и сделала веселое лицо. Я знала, что ничто из моего рассказа не останется в памяти у этого человека, ни единого эпизода он не возьмет себе для того, чтобы в обход меня самой доверить женщине-тени, незримо присутствующей, подобно «ты» в лирическом стихотворении. Я запросто ела и пила с ним как с добрым товарищем и однажды вечером, идя вместе с ним по улице, поеживаясь от холода — это-то все и решило, — схватила его за руку, а позже, пройдя коридор красных и зеленых огней, очутилась в его комнате с дощатым полом, где, словно трагическая актриса, играющая королеву, присев на край постели, томно стягивала чулки, выгибала шею, задирала ноги, попав вдруг во власть знакомого запаха, давнего обещания, давно не испытанного потрясения чувств… «Что с тобой? — спрашивал меня он. — Ты кажешься такой счастливой!»

…Роберт! Пойми, это не обычная встреча, это танец тустеп во дворце, плывущем над землей.

Пляж у мыса Кап-де-Розье. Я лежу бок о бок с голландцем, у него отличная фигура, голубые глаза и загадочный характер. Я одновременно сплю и бодрствую. Небо меняет цвет, приобретает матовый медный оттенок, должно быть, сейчас около семи вечера, число отдыхающих на пляже тает. Стоило мне только подумать: он лежит как утопленник, как он поднялся, опираясь на локти. Меня поразило, что у него на лице нет былой улыбки. Возле глаз у него остался белый след.

…Мы видели играющих китов, Роберт, мы летели в открытой машине навстречу ветру, занимались любовью и потом смотрели на полную луну и на игру бликов на стене напротив нашей кровати в гостиничном номере. Добавляло ли это что-либо к тому, что мы уже и так знали? Мы одевались и раздевались, всегда с бьющимся сердцем, даже волосы причесывали и ноги мыли не без тайного значения. Что придавало очарование двум влажным полотенцам, небрежно брошенным на пол в ванной? Помнишь ли, Роберт, нашу поездку в Форийон? Мы проезжали скромные крестьянские домики, богатые виллы, видели лошадь и свинью на лугу, ехали медленно, не торопясь, и вдруг все пришло в движение вместе с нами, словно нас обвели в кружок цветным карандашом, и из-за этого мы стали чем-то вроде трогательной парочки, сошедшей с детского рисунка. Итак, мы лежали на пляже Кап-де-Розье, когда начался прилив. Песчаная полоска становилась все уже и уже. Я засмеялась и показала рукой на собаку: «Видишь?» Ты посмотрел в ту сторону, куда я показывала, на пса, роющего песок черными передними лапами, — все его туловище было в движении, а волна, набегая, всякий раз заливала вырытую им ямку, у меня тоже так бывало в детстве. Ты вдруг схватил меня за руку повыше кисти, нахмурил брови. Я догадалась: ты хотел проникнуть в мои мысли. Долговязый парень с глазами моряка, ты смотрел куда-то сквозь меня, словно заметил маячащий на горизонте корабль. «А ведь все это простая случайность…» — ты пробормотал эти слова наполовину про себя. Что ж, значит, я тебя любила. Но какое беспокойство овладело мною вдруг! Я больше не проводила дни во время каникул дома с мамой. «Я ухожу, срочно, — говорила я ей, — я молода, свободна, у меня свидание», и с этими словами я оставляла нетронутым дымящийся кофе и летела к себе в комнату, где рассматривала в зеркале свои распухшие губы. Может быть, таким образом я восстанавливала нарушенный миропорядок? Тогда мне так и казалось. В номере мотеля «Ле-Муэт» я бросилась на постель и лежала ничком. Ты пошел в деревню за лимоном и кальмарами, а я лежала и раздумывала о нас. Ты не первый, Роберт, кто раздвинул ногой мои колени, расстегнул на мне платье и прижал меня к сердцу, и потому ужасно странно будет, если ты окажешься последним. Я сама судорожно хватаюсь за твою одежду, обнимаю тебя руками и коленями, моя плоть сокращается, принимая тебя внутрь, словом, ты у меня не первый. Но когда ты вскоре вернешься, я буду ошарашенно смотреть на тебя: мы можем остаться навсегда вместе, можем, наоборот, предать или покинуть друг друга, но я чувствую, что это навсегда. Я оторвала голову от подушки. Летний день подходил к концу. В мотеле хлопали двери. Доносился шум воды из душевых. Слезы струйками катились из моих глаз.

Гигантскую оранжевую птицу из металла привели в порядок. Ответственные специалисты дали «добро» на старт. Летите себе спокойно, с машиной все о’кей, насколько это зависит от нас, мы гарантируем, что никто из сидящих в ней не покинет досрочно сей мир. По проходам салона забегали стюардессы. Самолет перед стартом пошел на поворот, в эту минуту я взглянула на часы: было 18.30, мы взлетали на час позже времени, запланированного по расписанию.

Я встретила взгляд пассажира на соседнем сиденье. Маленький седовласый господин заметил, что я смотрела на часы.

— Над океаном западный ветер, — сказал он. — Порой это дает целый час выигрыша во времени. Вполне возможно, мы не опоздаем.

Я улыбнулась. Как хорошо. Какое облегчение! Для меня эта задержка вовсе ничего не значит. Есть возможность лишний часок поразмыслить, все взвесить для порядка, может, еще не поздно дать обратный ход. Но нет, все правильно. Все идет своим чередом. И в зале для вылетающих пассажиров никто меня больше не ждет.

Мы простились с Мишелем очень нежно.

— Жизнь — смешная штука, — сказал он.

— Да, — согласилась я, — ты правильно выразился. Она смешная и непонятная. В ней всего понамешано — и страх, и наслаждение, в этом сам черт не разберется. Давай пропустим еще по стаканчику пива, вон там, в уголке.

В баре зала вылета мы были не единственной прощающейся парой, вон и еще: человек в светлом дорожном костюме беспокойно поглядывает на часы, второй провожает, один из этих двоих улетает. Ты ведь вернешься, правда? Ты будешь писать, звонить? Обещай мне, что будешь беречь себя.

Я нахмурилась, приготовилась к обороне.

— Перестань, ты опять за свое!

Мы все уже обговорили. Я путешествую из ниоткуда в никуда. Провожу исследование, собираю материал и компоную его. Я работаю над автобиографией, но внезапно жизнь подкидывает мне что-то еще. Тогда приходится все заново перерабатывать, исправлять и добавлять.

— Ты очень хорошенькая в этом платье.

— Правда?

— Я буду ужасно скучать по тебе.

— Я по тебе тоже.

Он проводил меня до паспортного контроля. Там уже выстроилась целая очередь.

— Незачем тебе здесь толкаться, — сказала я.

Оказавшись перед окошком контроля, я обернулась и сразу нашла в толпе его глаза. Мы еще раз помахали друг другу, и я увидела, как он прошел через стеклянную дверь и очутился на улице среди припаркованных машин. Майский вечер только начинался, вдруг я заметила, что кто-то взял его под руку — женщина, смешливая и любознательная, похожая на меня, моя тень с ни на что не похожей линией судьбы. Вот они перешли на ту сторону и скрылись за мечущим брызги фонтаном.