Забытые пьесы 1920-1930-х годов - Татьяна Майская

ДУНЬКА. Учительница Наташка!

МАРИЯ ПАВЛОВНА (сердито). Бесстыжая девка! Думает, Коленька регент? Может, мечтает замуж за него выйти?

ДУНЬКА. А вот и шпилька — на кровати нашла!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Какой стыд! Ты, Дунька, язык за зубами держи! Чтобы на улицу ни одна сплетня не выползла! Вот срам! Вот позор! Не ожидала я от него такой мерзости!

Входит НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА, разодетая, с пунцовым бантом на груди.

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Батюшки мои, а я уже подумала, не случилось ли несчастье? Вхожу в дом, слышу: не то с земли, не то с неба необыкновенный храп. Прошла все комнаты — хоть бы кто! Мне даже жутко стало! Такого храпа, сколько живу, не слыхивала!

ДУНЬКА. Пойти взглянуть, не задохся бы.

Уходит.

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Настасья Алексеевна, дайте взглянуть на вас, вы сегодня какая-то необыкновенная! Бант-то, бант так и пышет!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Нечему удивляться! Я всегда коммунисткой была!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Что это, все наши дворяне коммунистами сделались? Намеднись Гробожилов с Боц-Боцянским такое несли! Как только язык поворачивался!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Я до глубины души возмущена вашим отрицательным отношением к моим коммунистическим наклонностям. Мне только очень хотелось бы, чтобы я более достойной матерью была вашему Коле, чем вы ему тетей!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Достойной матерью?

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Вы разве не знаете, что Коля женится на Зине?

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Я сама ему указала на Зину, но не думала о таком поспешном обороте дела.

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (копируя). «Или она — или смерть!» Как решительно бросил он свою историческую фразу. И какой трагедией запахло от его слов. Мне жутко стало… я согласилась!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Еще бы! У вас на очереди две дочки!

ДУНЯ в смущении останавливается в дверях.

ДУНЬКА. Марья Павловна, где брюки?

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Что? Брюки? Какие брюки?

ДУНЬКА. Секретарские.

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Разве я жена этого пьяницы и обязана знать, где он теряет одежду?

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Ха… ха… ха!.. Он без брюк?

ДУНЬКА. Прикрылся рогожей…

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Одно наказание с ним! Пьет запоем, каждый день без памяти!

Издали слышится громкий крик.

ЗАПЕКАНКИН. Товарищ Дунька, товарищ Дунька!

ДУНЬКА. Идет сюда!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Ах, как любопытно!

Дверь открывается. Завернувшись наполовину в рогожу, с пустой бутылкой в руках появляется ЗАПЕКАНКИН.

ЗАПЕКАНКИН. Товарищ Дунька! Не волнуйся! Почему декретов не знаешь? Стерва! (Увидя дам.) Мадам, простите и не глядите!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Ах напротив, это любопытно!

ЗАПЕКАНКИН. Любопытно? Что же это, хвосты коням крутят, что вам любопытно? Тьфу, похмелиться бы!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Фи, как это неэстетично!

ЗАПЕКАНКИН. Даешь брюки!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Вы бы спать пошли.

ЗАПЕКАНКИН. Спать? Ха… ха… ха!.. Смеетесь, что ли? Отменить сон! Спать нельзя! Заснешь и не встанешь. И расподлючая жизнь настала: ни самогонки, ни брюк, а тут еще над шеей веревка… «Эх, яблочко, что ты катишься…»

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Что же вас испугало? Кажется, звонок! Вероятно, пришел Николай Михайлович. (К Запеканкину.) Прощайте. Целуйте ручку вашей будущей хозяйке… а если хотите повышения по службе, то и… понимаете… да только не в этом шутовском наряде… Ха… ха… ха!.. Идемте, Марья Павловна!

МАРИЯ ПАВЛОВНА и НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА уходят.

ЗАПЕКАНКИН один.

ЗАПЕКАНКИН. Я всегда говорил, что ни одна баба не выдержит против моей рожи. Даже в этом наряде проткнул женское сердце… А он, писаришко несчастный, комиссара строит!.. Девок отбивает… Черт, а голова трещит… Похмелиться бы! (Смотрит на бутылку.) Пусто! Интересно знать, кто был тот лохматый в очках, что так усердно расспрашивал меня про нашу работу? А я находился в ударе. Ну, и налил ему с три короба. Не поздоровилось бы Кольке, если приезжий оказался бы прокурором… И все телеграмма виновата! Ах ты, елки-палки! Не житье, а масленица! Сами бабы лезут, а ты без штанов! Не зайди я по дороге в трактир, и деньги были бы целы, да и брюки не пропил бы! (Мечтательно.) Если взглянуть издали, то эта мамаша недурна. (Копируя Настасью Алексеевну.) «Если хочешь повышения…» Ха… ха… ха!.. Ах, сволочь!

Быстрыми шагами вбегает взволнованный ШАНТЕКЛЕРОВ.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Весело?

ЗАПЕКАНКИН. Очень.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Где пропадал всю ночь?

ЗАПЕКАНКИН. В трактире!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Пьянствовал?

ЗАПЕКАНКИН. Спускал червонец.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Что?

ЗАПЕКАНКИН. Червонец спускал!

ШАНТЕКЛЕРОВ (с презрением). С горя или радости?

ЗАПЕКАНКИН (возмущенно). Колька, перестань шутить! Дела наши тьфу с мармеладом. Обоим каюк. С сегодняшнего дня я — честный человек. Я уезжаю.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Куда?

ЗАПЕКАНКИН. Еду в Москву.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Поздно, махновец, поздно! Дела складываются таким образом, что если мы не сумеем в течение двух дней придумать что-либо гениальное, то для тебя и для меня откроется одна дорога — в Бутырку! Хорошее место? А?

ЗАПЕКАНКИН. У каждого свой вкус. Кто любит худых баб, а я люблю ядреных.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Довольно шутить! Нужно действовать. Я только что со схода. Крестьяне постановили не давать ни гроша до получения ответа на посылаемый ими запрос в ближайший город.

ЗАПЕКАНКИН. Это номер!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Подвел студент. Он выступил с речью, в которой называл меня и тебя самозванцами, шулерами, прохвостами!

ЗАПЕКАНКИН. Как он смел, негодяй! В расход! Нечего ждать!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Требовал мандаты… Крестьяне взволновались… Я слышал угрожающие крики! Один председатель сохранял присутствие духа. Хитрый мужик, все присматривался к бумагам…

ЗАПЕКАНКИН. Работа чистая, московская…

ШАНТЕКЛЕРОВ. Наконец, крестьяне заколебались… Боясь за себя, они по предложению председателя отложили совещание на несколько дней и по совету студента отправили человека за декретом в город!

ЗАПЕКАНКИН (испуганно). Студент и телеграмму послал прокурору! Нужно бежать! Плюнуть на все и бежать!

ШАНТЕКЛЕРОВ. В нашем распоряжении два дня. Денег в кассе семь червонцев. Я инсценирую свадьбу, это даст нам червонцев пятьдесят, и тогда…

ЗАПЕКАНКИН. Я на Кубань… а ты… В Москву, в Москву!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Да, чуть монахов не забыл… Немедленно отправляйся в монастырь и скажи игумену, чтоб завтра приготовили еще десять червонцев! Действуй со всей строгостью… революционных законов… Говори побольше страшных слов, ну, профсоюз, интернационал, живая церковь{93}, реформация… Ступай, ступай же! Что ты за стол прячешься?

ЗАПЕКАНКИН. Не могу идти… не в состоянии!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Опять пропил брюки?

ЗАПЕКАНКИН. Опять!

ШАНТЕКЛЕРОВ. В который раз! Ну, спустил бы рубаху, пиджак, ну, еще что-нибудь из белья, нет, норовит обязательно пропить брюки!

ЗАПЕКАНКИН. Народ пошел окаянный… дай им брюки, да и баста!

ШАНТЕКЛЕРОВ (бежит к гардеробу). Бери последние и иди! Дорогой забеги в трактир и поговори насчет лошадей. Спросят на когда, скажи на завтра! Понял? На завтра!

ЗАПЕКАНКИН. Бегу! А деньги?

ШАНТЕКЛЕРОВ. На месте заплатим! Ступай!

ДУНЯ входит в комнату.

ДУНЬКА. Студент пришел!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Петька, не уходи. Какой студент?

ДУНЬКА. Сын-то, как его, ну, раньше старостой звали! Сын исполкома.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Что это значит? Час тому назад он злейшим врагом выступал на сходе.

ДУНЬКА. Просит принять немедленно.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Где он?

ДУНЬКА. В передней.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Проведи его в зал и проси обождать.

ДУНЬКА. Слушаю!

ШАНТЕКЛЕРОВ (поспешно, Запеканкину). Спрячь рогожу под кровать! Волосы, волосы хоть рукой пригладь! Скорей садись за стол и делай вид, что пишешь!