«Странники» Судоплатова. «Попаданцы» идут на прорыв - Артем Рыбаков

– А что было?

– Мы с «мясниками» тогда на заготовки поехали, а Фос, это гефрайтер ихний, к девкам местным подвалил. Не, все честь по чести, сладости там, кольца предлагал, а они ни в какую. Одна даже поленом его «приласкать» попыталась… Ну, Томас и разошелся – так ее отделал, что живого места не осталось. А ты бы поехал, глядишь, и удалось бы по-хорошему договориться… – Вилли усмехнулся. – А то девку потискать – это, конечно, хорошо, но синяки на морде и кровища из носа не всякому по вкусу. Мне, к примеру, неприятно было. Э, да ты не переживай, если поедешь, тебя первого к ним пустим, как главного дипломата! – заметив, что собеседник поморщился, воскликнул Вилли.

– Нет, я как-нибудь обойдусь, – возразил Клаус. – Скажи лучше, что день грядущий нам готовит?

– Да то же, что и всегда – долгое путешествие по тому, что местные называют дорогами. – Словоохотливый Вилли выудил из пачки еще одну сигарету, а чего экономить, если лишняя пачка завелась, тем более что сахар он отдал не свой, пайковый, а добычу из местного магазина. Курево там тоже было, но, попробовав местный эрзац табака, множество пачек которого они выгребли из кладовой, Вильгельм решил, что это не для него – после пары затяжек еле прокашлялся. Пяток упаковок взял – с местными меняться, и только. – Хорошо хоть про «ночных воров» уже дня три в наших краях не слышно. Помнишь ту суматоху пять дней назад? Ну, за которую наш «старик» себе немного мишуры на грудь добавил?

– А что, его наградили? Не слышал.

– Болтают, что старому Отто чего-то там на шею повесили, но он, как настоящий скромник, при нас пока не надевал.

– За что? За то, что мы довезли до сапогов немного «железных коров»75 при том, что в округе и так молока хватает?

– Ну, молоко – это не главное, куда важнее – что у нас потери маленькие.

– Маленькие?! – возмущенно переспросил Клаус. – Черт побери! Да у нас в колонне лошадей, считай, не осталось! Помнишь, что эти гады делали? Одну лошадь в упряжке подстрелят и смотрят, как она бьется в мучениях.

– Ой, только не выдумывай себе! – отмахнулся Вилли. – Тоже мне скажешь, «специально»! Случайно так вышло. «Коленкор»76 какой был, а? И в результате у нас всего двое раненых. Похоже, эти русские вообще не целились, когда стреляли. А лошади, что лошади? Они большие, им с дороги деться некуда. Ну да не переживай: «старик» хитро придумал – у нас в колонне теперь пять пулеметов будет.

– Откуда взялись? – Фон Шойбнер от удивления даже рот открыл.

– С пехотой договорился, и они нам русских трещоток подкинули. Три легких, с таким «блином» сверху, и два тяжелых навроде «ноль восьмого»77. Так что пусть только сунутся! – И Вилли погрозил кулаком в сторону недалекого леса.

– А ты с пулеметом обращаться-то умеешь?

– Я – нет, а вот ты парень у нас смышленый, так что собирайся, будешь новую железяку осваивать. Выезжаем через два часа. На этот раз в полном составе поедем – всей колонной. А то ходят слухи, что «ночные воры» у Минска колонну самого Райхсхейни78 подловили и потрепали.

– Да ну? – не поверил Клаус.

– Я, понятное дело, на обочине не стоял, но слушок такой есть. По крайней мере, «цепные псы» на взводе, а мой знакомец из штаба дивизии по секрету сказал, что пару рот сняли с позиций и направили на охрану мостов.

Шойбнер покачал головой, но высказать свое мнение не решился. Спрятав добычу в ранец, он соскочил с повозки, быстро привел себя в порядок и, подхватив карабин, с которым вот уже две недели не расставался даже в туалете, зашагал вслед за приятелем.

Упомянутая привязанность к оружию появилась у Клауса как раз после того нападения. Их легкая колонна снабжения везла солдатам родной сто шестой пехотной, разместившимся в лесах южнее Рибшево, очередную партию боеприпасов, когда на лесной дороге, пролегавшей в этом месте по высокой насыпи, их обстреляли. Ничего не предвещало беды, просто в какой-то момент далекие кусты засверкали вспышками частых выстрелов, и он просто одеревенел. И, скорее всего, так и сидел бы на облучке своей повозки, если бы их отделенный, зычно помянув Богоматерь и всех святых, не дал ему, пробегая мимо, оглушительную затрещину. Кулем свалившись с телеги, Клаус, сам не помня как, сполз к подножию насыпи, где и просидел всю переделку. Впрочем, «просидел» – это громко сказано, поскольку в себя доблестный старший кучер пришел, только погрузившись до ушей в стоялую воду глубокой и грязной лужи. «Карабин» же так и пролежал весь бой рядом с мешками. «Хорошо еще, что никто не заметил, что оружие я бросил!» – думал фон Шойбнер, пытаясь привести себя в божеский вид. Труд, надо сказать, сам по себе нелегкий, поскольку мокрая и изгвазданная грязью форма в дополнение тут же покрылась белесой дорожной пылью. Еще одна мысль не давала покоя Клаусу на протяжении всего оставшегося пути: «А не слышал ли кто-нибудь из сослуживцев, как я матерился по-русски?»

С пулеметом Клаус разобрался довольно быстро, благо приемы обращения действительно не сильно отличались от таковых у «ноль восьмого», с которым он был знаком еще с допризывной подготовки. А на грубую отделку, непривычный высокий щиток и светло-зеленую окраску пулемета обращать внимание он не стал. В конце концов, дареному коню в зубы не смотрят!

И вообще, в последнее время Клаус стал все чаще вспоминать, что при рождении родители назвали его не Клаусом и даже не Николасом, а вовсе даже Николаем, отчего он ощущал некоторое неудобство и одновременно надежду, что его смутные воспоминания могут помочь ему выжить на этой войне. Чуть ли не каждый вечер, возвращаясь мыслями к тому злосчастному дню, Шойбнер приходил к выводу, что то, что его сослуживцы считали случайностью, на самом деле ею не было! Их подразделению пока везло, и о проделках «ночных воров», как называли между собой бойцов русских истребительных команд солдаты, им было известно больше из рассказов. Но Клаус помнил, как они четыре дня ночевали в чистом поле из-за того, что русские взорвали несколько мостов прямо под носом у беспечных часовых.

Вот и засада эта в его представлении совершенно не походила на случайное нападение группы русских окруженцев. Слишком отпечаталось в его памяти то, как бились перепуганные кони, когда безжалостно свистящие пули убивали и ранили их. Впряженный в его повозку гнедой мерин Мюрат, получив пулю в бедро, заметался, пытаясь порвать упряжь и уйти от опасности. Ошалев от стрельбы и метаний соседа, другой конь, соловый Варвар, неудачно прыгнул в сторону и свалился с насыпи, стащив за собой груженую повозку, сломавшую ему ногу. Пристрелить пришлось обоих. Вообще в том бою их транспортная колонна из шестидесяти девяти имевшихся упряжных лошадей потеряла шестнадцать, многие повозки пришлось ремонтировать, а уж про то, что часть груза пришлось собирать по всей округе, и говорить не приходится. Хорошо еще, что командовал подразделением опытный офицер, и времени на все эти хлопоты потеряли относительно немного – около двух часов. Но шестнадцать лошадей – это восемь повозок, оставшихся без тяги, что, в свою очередь, уменьшило суммарную грузоподъемность подразделения на целых шесть тонн, и если пересчитать эти тонны на патроны, не доехавшие до фронта, или на пайки, то не все так радужно, как пытался убедить солдат ротный фельдфебель. Да и солдаты транспортной колонны теперь старались не грузить своих четвероногих помощников сверх необходимого: ведь одно дело тащить штатные три четверти тонны груза по брусчатым или асфальтовым дорогам Европы, и совсем другое – по песчаным и глинистым проселкам России.

Вот потому и осваивал с таким рвением чужое оружие оберфарер79 фон Шойбнер, и набивал затем патронами матерчатую ленту, чтобы обезопасить себя, своих товарищей и своих коней от неведомых и страшных русских диверсантов.

* * *

Из поощрительного приказа командира XXXXVI моторизованного корпуса генерал-лейтенанта фон Фитингхофа80

«После трудного сражения на северо-восточном фасе Ельнинского выступа отделение унтершарфюрера Ферстера из состава 1-й роты мотоциклетного батальона СС «Лангемарк» танковой дивизии «Райх», получившее приказ прикрывать левый фланг своей роты, было обнаружено в следующем виде.

Убитый пулей в голову командир отделения унтершарфюрер СС Ферстер сжимал в руках ручную гранату с вытянутым шнуром.

Первый номер пулеметного расчета, роттенфюрер Клайбер, также убитый выстрелом в голову, и после смерти продолжал прижимать к плечу приклад пулемета.

Второй номер того же расчета, штурманн Ольдеберсгуис, стоял, поставив ногу на педаль своего мотоцикла и держась за рукоятку руля, убитый в тот момент, когда он собирался вскочить в седло и отправиться в тыл с донесением; водителя, штурманна Швенка, обнаружили мертвым в одиночном окопе.

Что касается противника, то трупы лежали полукругом на расстоянии броска ручной гранаты от позиций отделения, служа наглядным свидетельством того, как сражаются немецкие солдаты».