Штрафной батальон - Евгений Погребов

Одинаковыми должны бы быть и ощущения солдат, находящихся под обстрелом на открытом месте, но свет и темь разительно их изменяют. Была действительно между всем этим какая-то связь…

Ракеты гаснут.

— Вперед! Не растягиваться! За мной — марш! — подгоняет оклик ротного, и взвод прибавляет шаг.

Кто-то спотыкается, вскрикивает. На него тотчас обрушиваются упреки. Все вместе шумят больше виновного. Позади остаются три или четыре поворота, и там, где овражек переходит в пологую лощину, штрафников поджидают связные сменяемой части. При очередной вспышке ракет над вражескими позициями впереди удается различить обрушенные постройки и колодезный журавель с протоптанной к нему широкой тропой.

— Пятая?! Где пятая? Топай сюда!

— Шостая? Шостая?..

— Вторая? Где вторая? — волнуясь, перекликаются голоса связных, разыскивающих нужные им роты.

— Здорово, штрафнички!

— Привет, гвардия!

К старшему лейтенанту Суркевичу приближается невысокий солдат с поблескивающим на груди автоматом, уточняет:

— Вторая, товарищ командир? Извините, что не разгляжу ваше звание.

— Вторая.

— Приказано вашу роту на наше место проводить. Разрешите выполнять? — И, не дожидаясь ответа Суркевича, связной направляется к узкому ходу сообщения, начинающемуся отсюда, из ложбины.

Бросив на ходу командиру первого взвода Бадаеву: «Следовать за мной!» — ротный тоже исчезает в темной щели.

Пока пробираются по траншеям к передней линии окопов, Павел удовлетворенно отмечает, что оборонительные сооружения настроены по всем правилам инженерной науки. Пулеметные гнезда соединены с основными ходами сообщения и окопами, отрытыми в полный рост переходами, а из ячеек наблюдателей просматривались впереди остатки проволочного заграждения и спиралей Бруно. Судя по всему, оборонительный рубеж возводился нашими, а затем перестраивался и укреплялся фашистами.

Противник по-прежнему вел себя неспокойно, вешал над головами осветители и постреливал.

— Старая, значится, тактика. Сидит немчура в окопе и со страху в воздух лупит. Показывает, что не спит, — со снисходительным пренебрежением пояснял на ходу Туманову и Илюшину Кусков. — Ракету повесит, а за ней очередь. Хоть часы по нему сверяй. Вот считайте: девять секунд ракета горит, а на десятой он обязательно очередью врежет.

И точно, только отгорела ракета, как раздалась очередь из немецкого «шмайсера».

— Ну, что я говорил? — удовлетворенно хмыкнул Кусков.

Взводу Колычева достались два добротно укрепленных, закопавшихся глубоко в землю просторных блиндажа.

Недолги солдатские сборы. Получили приказ, подхватили тощие вещмешки, разобрали оружие, накинули шинели и готовы в путь-дорогу.

Так и здесь. Жили солдаты в блиндажах, может, неделю или две, а снялись и ушли за считаные минуты. И печь не потухла, и обмотки кто-то второпях забыл, и плащ-палатку снять с двери времени не хватило. Даже тяжелый застоявшийся дух, образовавшийся в тесном непроветриваемом помещении от смеси въедливого самосада, кислой портяночной вони и оружейного масла, и тот не развеялся.

Буднично потрескивал, плавая в консервной банке, подслеповато мерцавший фитилек, едва освещавший переворошенную, истертую в труху солому на нарах и груду окурков в углу.

Еще толчились в проходе, распределялись по местам, а Кусков успел заглянуть в соседний блиндаж, где оставались со своими аппаратами связисты сменяемой части.

— Значится, пощипали гвардию основательно. Сильные бои были, — рассказывал, вернувшись. — Толкуют, в полку у них и двух сотен не наберется, а с позиций не снимают. Подвинули только чуток на фланг. А остальное место нам.

— А ты, Кусков, поменьше всяких слушай. Этому, что ль, тебя в десантных-то обучали? Может, и там бабий брех за правду принимал? — недружелюбно оборвал его Махтуров. Но Кусков не обиделся, пояснил миролюбиво:

— То, Махтурыч, не бабы, а связисты. Они всегда знают…

Суркевич, обходивший взводы с проверкой, сообщил, что подвинутый на фланг стрелковый полк оставил на местах пулеметный взвод и боевые охранения, и Павлу оставалось выставить всего два поста в траншее и наблюдателей.

На первое дежурство занарядил самых надежных — Баева и Кускова, а на смену — отделенного Шведова и Сикирина. И сразу перед взводным возникла неразрешимая проблема: как определять время. Часов во взводе ни у кого не было. Сегодня постов только два, но завтра их станет пять или шесть. Что делать тогда?

Выручил Шведов.

— Связисты же рядом. Разреши, взводный, доскочить до них. Может, выручат чем.

Вернулся довольный. Потряс в воздухе одолженными на срок часами.

— Держи, взводный. До утра тебе свой будильник их сержант дает. Хоть и немецкая штамповка, но все не по звездам гадать будешь.

Блиндажи оказались тесноватыми. Мест в них от силы человек на двадцать. С трудом разместились. Укладывались спать на боку, впритирку один к другому, ворчали. Но как бы там ни было, а позднее время давало о себе знать — стали засыпать.

Не шел сон только к Яффе. Впервые остался он один, без дружков. Причем они отринули его сами. Карзубый с Борей Рыжим устроились в другом блиндаже, с Яффой у них было кончено. Оказавшись чужим среди своих и не став своим для чужих, он мучительно размышлял, как быть дальше.

* * *

Поднявшись в шесть часов, Павел выбрался в траншею, дошел до Шведова. Фашисты, видимо, не догадывались о переменах, происшедших у них под носом. Было тихо. Лишь на участке соседней роты вяло постреливали. Такие ленивые перестрелки почему-то всегда по утрам завязываются. Будто прощупывают друг друга очередями: «Не спишь?» — «Нет». — «И я тоже не сплю». — «Ну и добро!»

Погода тоже благоприятствовала штрафникам. Туман такой плотный выстелился, что в пяти шагах человека не разглядеть. Перекурили втихомолку, и Павел направился к соседям-связистам вернуть часы. У них узнал о причинах ночной заварухи на фланге. Оказывается, стрелки проводили разведку боем, чтобы уточнить расположение вражеских огневых точек и тем самым облегчить штрафникам задачу в предстоящем бою. Рассчитывали взять «языка», но не смогли.

Вернулся в блиндаж, а там Кусков, едва прикорнув после дежурства, зубы скалит, Рушечкина допекает:

— Ну что, каптенармус, гляжу, оживел ты? А я за тебя извелся вчера-то. Как бы, думаю, в овраге тебя кондрашка не хватил. Хе-хе-хе!..

Бывший интендант и впрямь заметно приободрился. На передовой, которой он панически боялся, наслышавшись о ней всяких ужасов, к вящему удивлению, не только с ним, но и вообще ни с кем из солдат ничего не случилось, и он воспрянул духом. Даже ответил на подначку Кускова:

— Говорили — передовая, передовая! Жили до нас здесь люди, и что? Пока шли, я ведь примечал: всего два снаряда около траншеи разорвались, а остальные мимо прошли. В тылу и то, как налетят, обязательно кого-нибудь накроют. А тут нет. Разговоров больше…

— Ну, дает интендант! Уморил так уморил! Настоящая передовая, Рушечкин, для нас начнется, когда немчура пронюхает, что мы сюда пришли. Вот тогда, будь уверен, угостят так угостят — из всех видов!.. Так всыплют, что закукарекаешь!..

— Слышь, Бачунский! Много у тебя еще таких героистых в отделении-то?

Тут, приоткрыв полог, проскользнул в помещение Туманов, успевший с утра пораньше побывать у пулеметчиков. Сообщил удрученно:

— Не повезло. Ни одного фашиста не увидел. Ни черта в такой туманюке не разглядишь. Старший сержант там у ребят злющий и здоровый, как битюг. Мотай, говорит, отсюда, штрафничок, а то беды с тобой, чего доброго, не оберешься. А так ничего ребята. Табачком угостили, не жалеют…

Почти следом за Тумановым в блиндаж протиснулся ротный. Придирчиво осмотрелся, но замечаний не сделал: порядок кругом. Оружие в пирамиде, мусора нет, и дневальный у печи сидит, за топкой следит. Вызвал Колычева наружу.

— Ну как у тебя, все нормально?

— Пока без происшествий.

— Гляди в оба. Из блиндажей никого не выпускать. Фашисты не должны почувствовать, что замена частей произведена и что штрафной батальон сюда прибыл. Чтобы ни одной блудной души в окопах не болталось! Это приказ комбата. По нужде и то разрешаю только по одному человеку отпускать. Понятно?

Павел склонил голову в знак согласия и одобрения.

— Дело. Сам об этом подумывал.

— Тем лучше. И вот еще что: на кухню сегодня выдели самых надежных. На завтрак выдадут наркомовские. Проследи, чтобы без глупостей обошлось. Я сейчас загляну к Курбатову, потом вернусь к себе. Если что — сразу ко мне.

— Ясно. Будет исполнено.

— Действуй.

Обойдя блиндажи, объявил приказ ротного, строго-настрого запретил всякое бесцельное хождение наверх. Следить за этим, помимо дневальных, обязал отделенных Шведова и Махтурова. А на батальонные кухни, замаскировавшиеся в овражке, неподалеку от передовой, отправил троих солдат во главе с отделенным Бачунским, наказав строго-настрого, чтобы без глупости обошлось.