Ставка больше, чем мир - Чернов Александр Борисович

– Тогда уж, позвольте Сергей Васильевич, правильнее будет – за императора!

– За императора… Да, кстати, Василий Александрович, простите, чуть не запамятовал. Вам ведь для оборудования гимнастического зала будут нужны спортивные снаряды?

– Безусловно.

– Чтобы вам время не терять, Игорь Андреевич вырезки сделал, так что все, что в Питере продается, у него на карандаше. Отметьте только… А, вот он и сам заглянул, мы его и попросим сейчас!

– Сергей Васильевич, простите, но велели сразу доложить. Медников вернулся.

– Только со своими?

– Нет, кого-то привез.

– Ясно. Разместили постояльца?

– Так точно. Евстратий Палыч прошел к себе, пальто снять.

– Зови немедленно. Мы его ждем с нетерпением… Сергей Васильевич, пока мы вдвоем, есть еще один момент.

– Конечно, слушаю вас.

– Я должен вручить вам конфиденциальное письмо от государя. Он передал мне его для вас позавчера, после напутствия на службу по вашему ведомству. Вот оно…

* * *

Экспресс с Финляндского отходит ровно в девятнадцать. Времени еще более чем, извозчика на Невском взять – не велика проблема, да и здесь, в переулках у кабаков, бывает, стоят. Но все равно: лучше выйти заранее. Значит – пора…

Билет, документы, хронометр. Это все уже по карманам. Вещи: бритва, мыло, тюбик «Дентина»… Ох, и где же ты, мой любимый «Колгейт» с фтором! Зубная щетка… так называемая. До нормальных щеток нам пока тоже еще ох как долго. Как и вообще до вменяемой химии полимеров. Ничего, зато тут воздух чище. Главное – деньги не забыть. Здесь? На месте. Посидеть на дорожку… Ну-с, как там в зеркале? Нормально. Если что-то готовишь долго и аккуратно, а не впопыхах да сгоряча, то всегда получается нормально.

Из зеркальной рамы на нас смотрит пожилой джентльмен с седой шевелюрой и бакенбардами, такими же густыми, но аккуратно постриженными усами и моноклем в глазу. Одет – с иголочки. На взгляд – немного за полтинник. Серьезный деловой человек уезжает по делам. Коммивояжер, скорее всего. Да, и саквояж, конечно. В нем главное: бумаги. В них все умно. Без меня все равно ни черта не поймешь…

Внизу яростно храпит Вадиков разлюбезный Оченьков. Хором с напарником из их ветеранской кодлы. Иногда даже в такт. Дворник много тише, интеллигентно так посапывает, по-столичному. Видимо, угощение пришлось кстати, раз было так «на ура» воспринято. И спать вам теперь, голубчики, до завтрашнего обеда. А как прочухается этот дурень, подумает, что я ушел по делам не добудившись, так что даже есть шанс, что тревогу забьют, когда я буду уже в Гельсингфорсе. А там уже ждут: агент Вестингауза в Германии с билетами на всю дорогу и приглашением на майский конгресс в Вашингтоне. И никаких лишних формальностей. Приятно иметь дело с деловым человеком… Надежда Андреевна, конечно, расстроится. Но что поделаешь, дорогая, – утешайся скорее. Доброй, домашней вдовушке давно пора понять: в этой жизни – все мужики сволочи. А незаменимых – нет.

Итак, выходим. Перчатки не забыть, тросточку. Ну, господи, благослови. Смилуйся, Царица Небесная… Все! Мосты сожжены. Не надо дрейфить, господин кандидат технических наук. Академиком тут вам стать не грозит никак. Поскольку, как только к нам в Питер прибудет господин «Печеное Яблоко», а это по моим расчетам произойдет послезавтра вечером…

Нет уж, лучше не думать о такой перспективке. Спасибо недотепе Вадику за то, что, как я его и просил, он телеграфировал из Москвы. Порт-артурцев в Первопрестольной они ждут сегодня. Так что через двое суток господин Колядин, он же Балк, заявится сюда собственной персоной. Юный, румяный, красивый, но от этого вряд ли сильно подурневший. И явится он по мою душу. Или голову.

Надеяться на то, что я теперь – равноправный член их с Петровичем команды, мне не приходится. А «кто не с нами, тот…» Хотя как знать? Может, Вадик с Петровичем его людоедские инстинкты и пересилят, но… но вот в это мы не верим вообще. Ни на йоту. Как бы вообще Кол не скрутил глупышу Вадику голову первому… Поэтому проверять на собственной шкуре, поглупел или нет милейший Василий Игнатьевич, на это у нас нет ни малейшего желания. Шансы после встречи для меня – меньше одной второй изначально. А по мере «отжимки» хай-тека и идей – плавно к нулю. По оси «жить».

Нет, коллеги, это нас категорически не устраивает. Извините, если что было не так, но – не устраивает категорически. Не говоря про ту еще радость – тусоваться в России начала двадцатого века на грани революций, мировой войны и тифа. В одном гадюшнике с этими Ульяновыми, Джугашвилями, Залкинд-Бронштейнами, да еще и Гришкой с его самодуршей-царицей. Мама дорогая! Может быть, кому-то другому – по кайфу. А нам оно таки сильно вот надо? Эти все «сладости»?

Прости, Вадик, прости, дорогой. Для папы твоего я все равно сейчас ничего сделать не смогу. И вся эта искрящая электрохрень на полкомнаты в лаборатории, на которую ты чуть не молишься, не более чем липа. Извини. Может быть, если вдруг что-то там на эту тему всерьез проклюнется. Хотя – не знаю. По-моему, это уже фантастика. И шансов у профессора Перекошина – ноль. В отличие от его бывшего ассистента…

«Пожилой» господин еще раз мелко перекрестился, подхватил трость, саквояж и, стараясь ступать как можно тише, двинулся по коридору в сторону темной лестницы, даже не заперев за собой дверь лаборатории. Никем не замеченный, миновал проходной двор, вышел в переулок и зашагал в сторону Невского проспекта. Правда, идти долго ему не пришлось: неподалеку, у кабака стояли аж три извозчика. Не торгуясь за копейки, господин еще раз оглянулся на подворотню, откуда вышел. И убедившись, что кроме него, извозчиков и парочки подвыпивших мелких чиновников, с трудом выбравшихся из дыхнувшего теплом, запахами снеди и шумом веселой компании подвала, вокруг никого нет, удобно устроился в возке.

– Знать к чухонцам в гости, барин? – громко откашлявшись, осведомился возница.

– По коммерции. Сегодня вот, к чухонцам, завтра к шведам. А послезавтра – где что дешевле да лучше, – с улыбкой ответствовал седок, начиная входить в роль.

– Но! Милая!.. Она у меня умница, барин. Споро до-мчит. В обиде не будете. А то, знамо, конь железный, он ждать не будет…

Что что-то пошло не так, он начал смутно догадываться в ту же секунду, как открыл дверь в купе и увидел на одном из двух диванов солидного господина, читающего «Ведомости». На столике лежал его котелок и черные перчатки под ним. Но пальто будущий попутчик не снял, почему-то. На вид – лет за пятьдесят. Фигура плотная, полная внутренней силы, скорее атлета или борца, чем коммивояжера. Аккуратная стрижка с зачесом, тронутые сединой густые усы, приветливый, добродушный взгляд…

«Нет! Все это не важно… черт возьми! Я же купил оба билета, и в купе никого не должно быть. Пойти выяснять сразу? А не привлечет ли это лишнего внимания? Или дождаться, когда тронемся, и уж тогда?»

– Да вы проходите, что ж в двери-то встали? Вот – присаживайтесь, пожалуйте, – приветливо улыбнулся незнакомец.

– Да, да… спасибо.

– Стало быть, в княжество путь-дорожку держите?

– Да вот. Нужно… по делам-с…

– Понятненько. И как величать вас, простите?

– Игорь Петрович…

– Хм… Игорь Петрович?.. А я, стало быть, Евстратий Павлович.

– Очень приятно. Значит, мы с вами в попутчиках?

– Так получается.

– А вы до самого Гельсингфорса, или раньше сойдете?

– В попутчиках-то, оно, конечно. Только вот не до Гельсингфорса, молодой человек. А совсем в другую сторону.

– Это как же поним…

– Да грим-то у вас неважнецкой больно, Николай Генрихович, так вот и понимать, – усмехнулся «попутчик», легонько хлопнув в ладоши. – Ну, а поговорить успеем еще. Еще наговоримся.

За приоткрывшейся дверью Лейков увидел двух крепких, серьезного вида мужчин не слишком приметной наружности, явно ожидавших приказа от его нового знакомого.

– Ну-с… пройдемте, любезнейший, а то минут через пять поезду трогаться надо. Но пока мы с вами с него не сойдем, они стоять будут. Нехорошо людей задерживать. Вы ведь еще глупостей делать не собираетесь?