Первая вокруг света - Кристина Хойновская-Лискевич

После обмена приветствиями радист передал трубку капитану Литевскому. Тот спросил координаты «Мазурки», я сообщила, ничего не подозревая. Капитан произнес:

— Наши курсы пересекаются. В 17.00 прошу перейти на промежуточную частоту. Через час мы увидимся. До встречи!

Я положила трубку, и меня прошиб холодный пот. Вот это будет позор! Проищут «Каурку» в океане до полуночи, а то и вообще не найдут. Правда, у них есть локатор, но как будет стыдно, если мои координаты окажутся высосанными из грязного пальца! Что мне придется держать такой экзамен по астронавигации, я даже не предполагала.

Невероятно огорченная вышла на палубу и… за кормой на горизонте увидела мачты судна. Истинное положение «Мазурки» было верным. Я легла в дрейф. «Юзеф Выбицкий» подходил с наветренной стороны и на расстоянии около кабельтова остановился. Трижды прозвучала судовая сирена: большой товарищ приветствовал маленького со всеми почестями. На палубе было такое движение, словно весь экипаж размахивал руками. Я махала в ответ и жалела, что у меня всего две руки. Вид большого серого корпуса, отличительные знаки владельца на дымовой трубе, польский флаг и три длинных гудка в честь встречи совершенно растрогали меня.

По радио капитан сообщил о спуске шлюпки с экипажем. Спустя минуту из-за кормы выплыла белая скорлупка, до отказа набитая оранжевыми человечками. Шлюпка приблизилась, и третий офицер передал приглашение капитана и экипажа на судно. Только сейчас я увидела, как обманчиво спокойствие океана: на вроде бы зеркальной поверхности воды шлюпка то исчезала в длинной волне, то появлялась на ее гребне. «Мазурку» завели на буксире за корму «Юзефа Выбицкого», оттуда сбросили длинный нейлоновый тросик и пришвартовали ее. А капитана подвезли к спущенному трапу. Я вскарабкалась на палубу. У трапа меня приветствовали капитан и толпа людей. Посередине Тихого океана я очутилась в Польше. И сразу же тоскливо сжалось сердце: это всего на миг, а потом я должна одна вернуться на «Каурку» к своему Альбатросу…

Пока же я находилась среди незнакомых, но близких людей. Меня сразу же повели в ванную — отмыть двухнедельную грязь в пресной горячей воде. В кают-компании ждал накрытый стол. Я поглощала свежую еду и рассказывала о своем плавании и последних событиях. Капитан обещал сообщить Гдыне-Радио о моих энергетических трудностях и о прекращении связи до Сиднея. Затем стали выяснять мои желания. Я мечтала о керосиновой лампе — через несколько минут она уже ехала на яхту, где два матроса несли вахту. Шлюпка непрерывно сновала между бортом судна и «Кауркой», подвозя то пакеты с продуктами, то свежие фрукты, то жареную курицу и торт — подарок кока. И все продолжали выпытывать, что мне еще нужно. А я хотела только остановить время, чтобы никогда не расставаться с сердечными и добрыми людьми.

Но наступающие сумерки заставили экипажи обоих польских судов распрощаться. Мы договорились встретиться в Сиднее. Капитан Литевский пожелал мне безопасного пути. Это было самое прекрасное пожелание за все время моего путешествия. Я вернулась на «Мазурку», подняла паруса. «Юзеф Выбицкий» дал три длинных гудка и отошел. Ветер по-прежнему был слабый, но на этот раз я была благодарна океану за штиль. При более взволнованном море визит на судно был бы невозможен. Я выставила керосиновую лампу на палубу — она довольно прилично освещала геную. Потом зажгла еще одну лампу в каюте, прикрепив ее на столе. Для чтения света было мало, но у меня, по крайней мере, появилось оправдание, почему я не трогаю свою богатую библиотеку.

Три очередных захода ветра вокруг розы ветров приблизили меня к берегам Австралии. В конце ноября я находилась на широте Брисбена и достигла 159° 48' восточной долготы. Прошли три неглубоких циклона, один — прямо над моей головой. Это было так: в течение целого дня западный ветер все более крепчал и к вечеру надул огромную черную тучу. Стало сильно шквалить, потом завыло, туча перевалилась через мачту, ветер повернулся на 180° и начал слабеть. Мой умный авторулевой спокойно и без паники повернул яхту за ветром. Я тоже сделала поворот и вернулась на нужный курс.

1 декабря яхта вошла в Тасманово море. Слабые северо-восточные ветры соблазнили поставить самые большие паруса. Впрочем, после выхода из Сувы смена парусов при капризах ветра была ежедневным и многократным занятием. Генуи менялись местами с кливерами, грот стоял то с одним рифом, то с двумя, то без рифа. Как-то в течение полудня я сменила паруса девять раз, в том числе семь стакселей. И с умилением вспоминала пассат, позволявший нести стаксели неделями.

3 декабря прошла 30° южной широты и направилась в сторону Порт-Маккуори. Отсюда лоция обещала благоприятный спуск до самого Сиднея вместе с Австралийским течением. На рассвете меня разбудили холод и подозрительная поспешность «Мазурки» — она мчалась в бакштаг под большой генуей со скоростью семь узлов. Небо выглядело удивительно. В холодной голубизне неподвижно стояли тучи словно полупрозрачные глыбы льда, и хотя светило солнце, казалось, что из них сейчас посыплется снег. Высокое давление говорило об антициклоне, но родился он, очевидно, в Антарктиде. Надвигался шторм, вероятно, зимний, так как такого я еще не видала. Тучи тронулись потихоньку с места, давление стало снижаться, ветер усиливаться и поворачиваться на северо-запад. К ночи было уже не меньше «восьмерки», небо полностью очистилось и заискрилось от звезд. Давление продолжало падать. Утром в полупрозрачной дымке взошло красно-рыжее солнце — им можно было пугать яхтсменских детишек. Со стороны Австралии дуло так, словно там работал мощный компрессор, давление по-прежнему снижалось. Но все эти страхи закончились тем, что вечером над моей головой проклокотала образцово-показательная буря с молниями и громом и все стихло. Стало тепло, спокойно, на безоблачном небе засияла щекастая луна.

В такие ночи мне было жаль «Каурку» — плыла слепая и глухая. Я отказалась уже от всех электронных устройств, у бедняжки осталась только керосиновая лампа, освещавшая передний парус. К счастью, наступило полнолуние, на палубе было светло как днем, а для освещения каюты мне хватало фонарика. Лишь ложась спать, я зажигала на столе еще одну керосиновую лампу.

Как-то я разрешила себе поспать больше, чем всегда, и за потерю бдительности была наказана. На рассвете открыла глаза… в угольной шахте. Потолок, стены, все предметы, включая меня, покрыла жирная копоть. Хоть плачь, хоть смейся. Как лучше удалить побочный продукт внутреннего освещения, я не знала, и кинулась сначала вытирать все подряд. Копоть не поддавалась. Тогда я стала бороться с ней систематически: меняя полотенце за полотенцем, оттерла потолок, стены, столы и перешла к вещам. Черная пакость проникла всюду, даже в платяной шкаф. Целых два дня, к счастью штилевых, я посвятила борьбе с копотью. Полностью отмыть яхту не удалось, она так и осталась серой до самого Гданьска. Я стала похожа на трубочиста, но собой решила заняться в порту. Плыть мне еще год, за это время я надеялась отмыть, по крайней мере, руки — нельзя же будет принимать поздравления с такими черными лапами!