Во все тяжкие… - Анатолий Тоболяк

— Старичок, уймись, — посоветовал я.

Автономов тяжело дышал, но глаза его победно блестели.

— Плохо ты меня знаешь, Анатоль. Я в работе зверь! Я зверь в работе!

— Не спорю, зверюга. Но на кой, скажи, ты будешь нужен Милене с огромной грыжей?

— Ха-ха-ха! Исключено. Пошли!

— Перекур, — категорически объявил я. Надо же было как-то противостоять его энтузиазму и деспотизму.

А Милена… что ж, она была объяснимо возбуждена и взволнована переездом. Опять она небуднично похорошела. Она вошла в роль хозяйки-командирши, особенно когда стала заполняться вещами двухкомнатная квартира, новое жилище.

— Вот это вот сюда ставьте, мальчики… а это вот сюда. Ох, пустовато у нас будет, Костя!

— Ничего, — отвечал силач Костя, — подкупим мебелишки. Дай срок. — И Милена от избытка чувств смачно поцеловала его в губы. ОГО!

Так мы мудохались, прошу прощения, не одни час. Когда все было перетаскано снизу вверх, я высказал желание пойти домой. Автономов мгновенно рассвирепел: КАК? Я СБЕГАЮ? Я не хочу отметить новоселье? Символически, символически! Настоящее новоселье с гостями будет позже, когда они основательно обустроятся, а сейчас необходимо распить символическую бутылочку, освятить, так сказать, жилье. Это закон, это традиция. Нелюдь я, что ли, что пренебрегаю традициями? Я обязан провозгласить тост, пожелать им благополучия и счастья в новой квартире.

— НИКУДА НЕ ПОЙДЕШЬ. ЗАКРЫВАЮ ДВЕРЬ НА КЛЮЧ. ПРАВИЛЬНО, МИЛЕНА?

— Ну конечно, вы должны посидеть с нами, — проворковала она и — Господи Боже, что творится! — прильнула головой к плечу Автономова.

— Тогда я приглашу свою Наталью, — сказал я и тут же пожалел об этом, ибо непроизвольная гримаска мелькнула на крупном лице Милены. — Впрочем, это ведь недолго? — нахмурился я.

— Недолго, недолго, — успокоил меня Автономов, сразу по-хорошему возбуждаясь. — Сосиски, консервы, питье я припас. Действуй, Милочка!

…Она прошагала на кухню, а мы, разумеется, закурили. Автономов развалился в кресле с каким-то незнакомым мне, невыносимым самодовольством во всем своем облике.

— Ну, как квартирка, а? — барски осведомился он. — Улучшенной планировки, заметь. И ремонта не надо делать, а?

— А мне вот надо, а я тут с тобой сижу, как обалдуй.

— Ничего, ничего, Толяна, — барски успокоил он.

— И Наташа ждет.

— Ничего, Толяна. Объяснишься. Тебе не впервой. А вообще-то мой тебе совет: будь с ней построже. Не давай сесть себе на шею.

— Ага. Спасибо. Еще что присоветуешь?

— Женщинам нельзя потакать, — вещал он. — Веди себя как настоящий мужик, а не как рафинированный интеллигентик, — внушал Автономов.

— Словом, брать пример с тебя?

— Да, я, можно сказать, нашел формулу семейного согласия. Ты заметил, как Мила слушается меня?

— Эх, поглядел бы ты, товарищ, на себя со стороны! — со вздохом припомнил я Высоцкого.

— Что такое?

— Ничего. Проехали. Не подкинешь деньжат? Мы ухлопали свои на ремонт.

— А вот чего нет, Анатоль, того нет, — широко развел Автономов руками. — Я все свои сусеки выскреб. Мила не знает… — Он понизил голос. — Я влез в долги. Крупные. — Его лоб прорезали морщины озабоченности.

— Та-ак. Молодец. И каким образом думаешь рассчитываться?

— Выход один. Пойду работать.

— Куда? Опять в Рыбвод?

— Ну уж нет! На круги своя — это исключено. Помнишь, я говорил о фирме «Зевс»? Там мой приятель. Он меня приглашает. Вот туда.

— Недолго, однако, длился твой заслуженный отдых, Костя.

— Пусть! Это даже к лучшему. Я мужик в соку. Что мне киснуть в четырех стенах!

— Ну-ну.

— Анатоль!

— Да?

— Я знаешь о чем думаю?

— А ты иногда думаешь?

— Думаю. Крепко думаю. А можно сказать, мечтаю. Теперь, когда у нас с Милой квартира, не завести ли нам с ней ребятенка, как считаешь? — жарким шепотом спросил Автономов.

И этим вопросом едва не сбил меня со стула.

Я молча смотрел на него, молча смотрел, как на подлинное чудо-юдо, как на поразительное явление природы. Но вот голос у меня прорезался, я проклокотал:

— А сколько лет ты собираешься прожить, Костюнчик, интересно знать мне?

Он ответил незамедлительно и на полном серьезе: он рассчитывает прожить не меньше семидесяти пяти в полном здравии.

— Мало! — сказал я.

— МОГУ И БОЛЬШЕ!

— А с Миленой ты согласовал это самое… ну, детский проект?

— Уверен, согласится. Уверен.

Ну, тогда что ж… Тогда действуй. Может, даже на двойню потянешь, — враз обессилел я.

Дай пять! — радостно сказал Автономов, протягивая мне руку.

Освящение новой квартиры затянулось. Я дважды пытался уйти, но дважды хозяин насильственно усаживал меня на место. Застольная бытовая беседа незаметно вылилась в политическую дискуссию. Рядом с Миленой возник нежданный гость Г. А. Зюганов, а ко мне подсел малоузнаваемый Б. Н. Ельцин. Они не вмешивались в наш спор, лишь обменивались ожесточенными взглядами. Впрочем, вождь КПРФ позволил себе покровительственно обнять Милену за плечи, а Президент украдкой плеснул себе коньяку в фужер. Хозяин же, К. П. Автономов, не замечал их присутствия. Ои лишь пьяненько похохатывал и подначивал: «Так! Так! Давайте! Сражайтесь!» — а сам, ярый противник старого режима, занял позицию подлого невмешательства… Каков ренегат!

Наконец я вырвался из этого гостеприимного дома. Провожать себя запретил, да счастливая парочка (а где же дочка?) не слишком порывалась сопровождать меня.

В ближайшем «комке» я купил баночку «Фанты», чтобы освежиться. Я шел по вечерней улице, попивал «Фанту» и обесточенно бормотал:

— Ну-ну, Автономов. Ребеночка, значит, решил завести на старости лет… маленького коммуняшку. Ничего не боишься, да? Ни грядущих гражданских смут, ни природных катаклизмов? Ни погоста с крестом? Совсем оборзел, однако! А кто тебе, между прочим, сказал, что ты еще способен к детопроизводству? Кто?

ДВЕ МОИ ДОЧЕРИ, ВЗРОСЛЫЕ ДОЧЕРИ, ХИХИКАЯ, НАБЛЮДАЛИ ИЗ СВОЕГО ДАЛЕКА ЗА НЕВЕРНЫМ ПРОДВИЖЕНИЕМ ПАПАШИ ПО ВЕЧЕРНЕЙ УЛИЦЕ ГОРОДА ТОЙОХАРО. «Надо написать, наконец, письма… И от них давненько ничего не было. Позвонить им надо по системе «Телеком», а еще лучше «Интернет», м-да», — принял я мысленное решение. И постучал в свою законную квартиру, чтобы с радостью услышать знакомый голос: «Кто здесь?» — чтобы преображенно, молодо ответить: «Это я, Наташа. Это я, гуляка. Пустишь?» — чтобы войти и обнять, и поцеловать эту светлую, маленькую, дорогую женщину. А о пропавших драгоценностях мадам Автогеновой в тот день не было сказано ни слова.

Но мое любопытство — профессиональное, надо думать, — и оскорбленная моя честь не позволяли забыть об этом криминальном деле.

Я отдыхал от Автономова несколько дней. Я почувствовал, что получаю удовольствие от ремонтных работ в квартире, и был этим напуган. Господи помилуй! Почему это я, бодро насвистывая, в цветной пиратской косынке на голове орудую малярной кистью в туалете? Я должен сидеть за кухонным столом над листами своих «Путешествий». Но похоже — Господи, помилуй! — меня перестала волновать судьба моего героя — НЕУЖЕЛИ?! Не ты ли это, Наташа, превратила меня в хозяйственного мужичка, который озабочен установкой нового унитаза, вместо того чтобы грезить, и воспарять, и обливаться слезами над вымыслом? — НЕУЖЕЛИ?! Это же означает, что в краткий срок нашего вторичного сожительства я безнадежно постарел и одряхлел, что живой мой мозг затянуло необратимой паутиной… НЕУЖЕЛИ?!

«А я что говорил? — выглядывая из-за плеча, злорадствует некто Автономов. — Все, Анатоль. Захомутала она тебя. — И я раздерганпо говорю Наташе, когда она появляется с работы — усталая, но улыбающаяся:

— Знаешь что, милая? Давай плюнем на кафельную облицовку в ванной. Обойдемся масляной краской, а?

Она удивлена моим тоном. Она отстраняется:

— Пожалуйста. Разве я настаиваю?

— Мне жаль убивать на это время.

— Господи, да пожалуйста!

— У меня его немного осталось, времени.

— Что с тобой? — участливо спрашивает она.

— Не знаю. Вроде все в порядке.

— Нет, ты какой-то беспокойный. Я не надоела тебе, дружок? — смотрит она мне в глаза грустным взглядом. — Мне кажется, что я мешаю тебе жить по своим правилам, — предполагает она. КАКАЯ ПРОНИЦАТЕЛЬНАЯ!

И какой проницательный господин Автономов, который, как светлый дух жизнелюбия, появился в моей квартире по обыкновению рано утром.

— Голову на отсечение, ты цапался со своей Натали! — заявил он, едва взглянув на меня.

— С чего взял? — хмуро буркнул я.

— По личику твоему вижу, писака. То есть бывший писака. Что, не так?

— Ишь, какой ты физиогномист! Вот сейчас как мазну! — И я взмахнул малярной кистью, которую держал в руке.

Он живо отпрыгнул и закричал:

— Брось! Кончай! Видишь, какой я нарядный. Милочка обихаживает меня, не то что твоя Натали тебя. Иду устраиваться на работу, Анатоль.