Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II - Борис Галенин

Как выяснилось впоследствии, повреждения японцев были существенно тяжелее. У «Микаса» пострадало орудие кормовой башни калибра 305 мм[85], 25 человек убиты (в том числе 11 офицеров), тяжелоранены командир корабля капитан 1-го ранга Итити и шесть офицеров штаба адмирала Того (в том числе член императорской семьи капитан 3-го ранга Хироясу). Но сам адмирал, стоявший на открытом мостике, был невредим, не считая нескольких царапин от мелких осколков.

На флагманском корабле 3-й эскадры «Ниссин» среди пяти убитых офицеров штаба был флагманский механик этой эскадры инженер Саито. Другие корабли (за исключением «Фудзи») имели различные повреждения, причем на «Асахи» и «Сикисима» вышли из строя башни главной артиллерии{95}.

В 17 часов 30 минут адмирал Того признал, что прорыв русской эскадры удался и воспрепятствовать ее прорыву он не в силах.

Командующий Соединенным флотом приказал поднять на фалах «Микаса» сигнал об отходе. Мы помним, что привести этот приказ в исполнение помешали Того английские советники[86]. Они сочли, что японские броненосцы за их деньги могут еще чуток пострелять. Пока на палубе японского флагмана решался вопрос: поднимать — не поднимать, в 17 часов 37 минут произошло событие, которое полностью изменило ход сражения. 

Эскадра теряет руководство

Контр-адмирал Витгефт безучастно наблюдал за боем с нижнего мостика «Цесаревича». На предложение начальника штаба и командира корабля перейти в боевую рубку или хотя бы на верхний мостик, куда падало меньше осколков, адмирал не обращал внимания, ответив, что «ему все равно, где умирать».

Так говорить и так вести себя может лишь человек, считающий, что заслужил смерть. Что он должен умереть. Другими словами — сам себя приговоривший к смерти, к смертной казни. И такое поведение Командующего эскадрой является даже не проявлением фатализма или выражением обреченности. Поскольку именно фатум (рок, судьба) был в этот день благосклонен к Витгефту и его эскадре. Но адмирал отверг эту благосклонность.

Навсегда, видимо, останется тайной: что заставляло его до конца следовать линии поведения, приведшей, в конечном счете, к гибели его самого и поражению в почти выигранном бою вверенной ему эскадры? Неужели желание обеспечить жену адмиральской пенсией[87]?

Кстати, о жене: Витгефт приказал принести из каюты ее фотографию и продолжал в бездействии ожидать решения своей участи. Он не только не назначил своего заместителя, но, что еще хуже, держал при себе начальника штаба с офицерами и командиром корабля, как будто хотел взять их с собой в мир иной. Это ожидание конца окончилось в 17 часов 37 минут, когда снаряд калибра 305 мм ударил в основание фок-мачты и все 19 офицеров и сигнальщиков, находившихся на мостике, были убиты или ранены.

Витгефт был разорван (тело его не нашли), погибли флагманский штурман лейтенант Азарьев, флаг-офицер мичман Эллис и несколько матросов. Большая часть офицеров и начальник штаба контр-адмирал Матусевич были тяжелоранены. Эскадру повел командир «Цесаревича» капитан 1-го ранга Н.М. Иванов 1-й, умышленно не подавая сигнала о гибели Командующего, чтобы в разгаре сражения не вызвать растерянности среди офицеров эскадры.

В 17 часов 45 минут осколки второго тяжелого снаряда вывели из строя находившихся в рубке офицеров и матросов. Взрывом был поврежден рулевой привод и все приборы для управления броненосцем и артиллерийским огнем. Корабль, потерявший управление, начал описывать циркуляцию. Сигнал о том, что он вышел из строя, подать было некому.

Командиры «Ретвизана» и «Победы», следовавших за «Цесаревичем», не зная о случившемся на флагманском броненосце, решили, что адмирал, маневрируя, ложится на новый курс, и пошли вслед за ним. Но после того как «Цесаревич» начал описывать циркуляцию, стало ясно, что он неуправляем. Строй эскадры был нарушен. Японцы усилили огонь. 

Подвиг «Ретвизана»

Чтобы помочь эскадре восстановить боевой порядок, командир «Ретвизана» капитан 1-го ранга Щенснович повернул на неприятеля с намерением таранить один из его кораблей. Японцы сосредоточили по броненосцу сильный огонь. «Ретвизан», стреляя, шел полным ходом, на мгновенье он закрывался всплесками воды и дымом от разрывавшихся снарядов, и тогда казалось, что броненосец тонет.

Когда до противника осталось не более 12 кабельтовое, на «Микаса» от попадания снаряда поднялся черный столб дыма и окутал всю его переднюю часть.

В эти решительные минуты Щенснович был ранен осколком в живот. Некоторое время, несмотря на страшную боль, он продолжал атаку. Но, почти теряя сознание, приказал «Ретвизану» отвернуть. Хотя осуществить до конца замысел не удалось, маневр «Ретвизана» дал возможность командирам других русских кораблей выравнять строй.

Эскадренный броненосец «Ретвизан»[88]

Командир «Севастополя» капитан 1-го ранга фон Эссен в своем ответе на 26-й вопрос Следственной Комиссии по делу о бое 28 июля говорит: «Насколько я заметил, поход “Ретвизана” против неприятеля ослабил огонь последнего против меня; последовал ли кто-нибудь за “Ретвизаном” — я не заметил. У меня в это время получен был снаряд в одну из кочегарен; я должен был уменьшить ход и потому не мог следовать за “Ретвизаном”, хотя и имел мысль идти самостоятельно на неприятеля — после повреждения “Цесаревича” и до получения снаряда в мою кочегарку».

У других наших броненосцев также не хватило возможности или решимости последовать за «Ретвизаном» и поддержать его атаку.

Пока «Ретвизан» пытался таранить «Микаса», на мостике «Цесаревича» очнулся раненый старший артиллерийский офицер лейтенант Дмитрий Всеволодович Ненюков[89]. Он увидел, что в рубке, кроме убитых, никого нет, и что броненосец катится влево. Ненюков бросился к штурвалу, который оказался неисправным; попытка передать управление через центральный пост на нижний штурвал не привела ни к чему; из центрального поста не отвечали. В это время в рубку вошли мичман Дараган и лейтенант Владимир Константинович Пилкин 1-й[90], также раненный у входа в боевую рубку и только что пришедший в себя.

Лейтенант Ненюков отправил мичмана Дарагана завести румпель-тали и, почувствовав, что теряет сознание, так как был ранен уже вторично, и плохо видит, ибо лицо затекало кровью, сдал командование лейтенанту Пилкину. Так как машинный телеграф не действовал, Пилкину стоило больших усилий перевести управление в центральный пост.

Вскоре командование принял старший офицер корабля капитан 2-го ранга Д.П. Шумов 3-й. Он приказал поднять сигнал по эскадре, что адмирал передает командование младшему флагману контр-адмиралу князю П.П. Ухтомскому.

Капитан 1-го ранга Эдуард Николаевич Щенснович 

Хоть какую-нибудь определенную цель…

В создавшейся обстановке князь не проявил никакой инициативы — он к ней вообще мало был склонен — и кроме сигнала «следовать за мной», вывешенного на поручнях мостика ввиду того, что стеньги были сбиты, иных мер для того, чтобы вступить в командование эскадрой, не принял. Многие из командиров кораблей впоследствии утверждали, что сигнала этого не заметили.

«Командиры кораблей, адмиралы, “воспитанные” В.К. Витгефтом, решали каждый по-своему, что им делать и куда идти»{96}. «Плохо организованная эскадра распалась при первом толчке и не могла уже более собраться», — констатировала с приличной случаю грустью Следственная Комиссия по делу о бое 28 июля{97}.

В кильватер «Пересвету», на котором находился новый Командующий, вступила одна «Победа». «Ретвизан» в это время повернул к Порт-Артуру и скоро скрылся из вида. Через некоторое время за ним решил последовать и «Пересвет». Позднее к Ухтомскому присоединились броненосцы «Полтава», «Севастополь», а затем временно и «Цесаревич».

Как пишет в уже цитировавшемся донесении о бое 28 июля командир «Дианы» светлейший князь Ливен:

«Я уверен, что, если бы эти самые суда имели впереди хотя какую-нибудь определенную цель, хотя малейший просвет надежды, они могли бы еще столько же сражаться, и, может быть, к тому времени японцы сдали бы.

Атак всякий сознавал, что все равно рано или поздно придется повернуть, что до Владивостока так дойти невозможно, и повернули в 6 часов вечера 28 июля по случаю смерти адмирала.

Время такое же подходящее, как всякое другое».