Чингисхан и рождение современного мира - Джек Уэзерфорд

Объяснив всю важность и серьезность вопроса наследия, Чингисхан дал слово своему старшему сыну Джучи. Среди монголов и по сей день очень важным считается порядок того, кто первым войдет, сядет или скажет слово. Чингисхан попросил Джучи говорить первым, тем самым, подчеркивая, что считает его старшим сыном и наиболее вероятным наследником. Если бы младшие сыновья приняли такой порядок, они бы одновременно признали над собой власть и старшинство Джучи.

Второй сын, Чагатай, отказался принять такое молчаливое назначение. Прежде чем Джучи успел сказать слово, он громко обратился к отцу. «Когда ты приказываешь Джучи говорить, — спросил непокорный сын, — ты назначаешь его наследником?» Затем он задал риторический вопрос, который был похож скорее на констатацию факта, что бы там ни думал Чингисхан об отцовстве Джучи, родившегося сорок лет тому назад. «Как можем мы стерпеть, чтобы нами правил ублюдок меркитов?» — вопросил Чагатай.

Когда брат обозвал его ублюдком, Джучи взорвался. Он громко закричал и схватил Чагатая за шиворот. Завязалась драка. Затем прозвучали полные боли слова, которые, наверное, произнес сам Чингисхан. Тем не менее, «Сокровенное сказание» приписывает их некоему мудрому советнику, видимо, для того, чтобы спасти достоинство Великого Хана. Чатагаю напомнили, как его любит и уважает его отец. С болью отец просил своих сыновей понять, насколько иначе все обстояло в те далекие времена, когда страх царил в степи, соседи дрались с соседями, и никто не мог чувствовать себя в безопасности. То, что случилось с их матерью во время пленения, не было ее виной: «Она не сбежала из дому… Он не любила другого мужчину. Ее похитили люди, которые пришли убивать».

Чингисхан почти смиренно умолял сыновей помнить, что, несмотря на обстоятельства их рождения, все они произошли «из одной теплой утробы», и что «если вы оскорбите свою мать, которая даровала вам жизнь из сердца своего, если заставите ее любовь к вам покрыться льдом, даже если потом будете просить прощения, уже ничего нельзя будет сделать». Советник напомнил сыновьям, на какие жертвы их отец и мать пошли, чтобы создать новый народ монголов и построить новый мир для своих детей.

Последовала долгая эмоциональная сцена. Затем Чингисхан понял, что он не может навязать свой выбор сыновьям, так как после его смерти они отвергнут его. Он должен был выработать компромисс, на который все они пошли бы добровольно. Он прибег к своей отцовской власти, чтобы подтвердить, что сам он признал Джучи своим сыном и больше не хочет и слышать сомнений в его происхождении.

Чагатай подчинился приказу отца, но дал ясно понять, что словами тут ничего не изменишь. Чагатай ухмыльнулся и сказал, что «добычу, которую добыли языком, на коня не взвалишь. Добычу, которую убили словами, не освежуешь». Внешне сыновья признают права Джучи покуда жив их отец, но внутренне они никогда не смирятся с этим. Признание старшинства Джучи, тем не менее, не гарантировало ему наследования титула Великого Хана, поскольку такой чин должен был быть основан на реальных способностях претендента и его поддержке со стороны других, а не на возрасте.

Чагатай понимал, что, вызвав такой гнев со стороны отца, он может не рассчитывать на престол Великого Хана. Тем не менее, он все равно собирался не допустить назначения наследником Джучи. Поэтому он предложил семье компромисс, который либо был заранее оговорен между младшими братьями, либо пришел ему в голову прямо на совете. Он сказал, что ни он, ни Джучи не достойны звания Великого Хана, а значит, выбор должен пасть на третьего сына — спокойного, добродушного и крепко пьющего Угедея.

У Джучи не оставалось никакого другого пути на трон, кроме войны, поэтому он согласился на компромисс и признал Угедея наследником. Затем Чингисхан распределил между сыновьями наделы и стада. Он сделал то, что и всякий отец, по отношению к ссорящимся детям — разделил Джучи и Чагатая. «Мать Земля широка и реки ее многочисленны. Поставьте лагеря ваши далеко друг от друга, чтобы каждый из вас правил своим собственным царством. Вас должно разделить». Затем он предупредил сыновей не вести себя так, чтобы люди смеялись над ними или оскорбляли их.

Мусульманским писцам, которые служили при дворе Чингисхана, было ужасно трудно описать это событие. Для них честь мужчины основывалась на его власти над сексуальной активностью его женщин. Было просто непостижимо, что столь могучий и влиятельный властитель как Чингисхан мог признать сына, которого не зачал сам, да еще и стерпеть такое оскорбление от другого сына. В отличие от «Сокровенного сказания», написанного монголом, лишенным подобных предрассудков, первый персидский историк, Джувайни, просто выкинул всю сцену из своей книги, превратив семейный курултай в чисто формальное собрание единодушных родичей хана. В его версии Чингисхан произнес прекрасную речь о великолепных личных качествах Угедея, и все сыновья тут же с ним согласились. Братья покорно «преклонили колени учтивости на подстилку верности и подчинения и отвечали языком покорности, говоря: «У кого есть сила противится словам Великого Чингисхана, и кто может отвергнуть их?»… И все братья Угедеевы подчинились его заповеди, о чем дали письменную клятву».

Несколько позднее Рашид ад-Дин приводит более полный отчет о событиях, но в его рукописи много лакун в тех местах, где могла бы подвергнуться сомнению честь Великого Хана или его жены. Он пишет, что «путь разобщения прошел между ними», но все добрые члены семьи никогда не произносили вслух этого оскорбления и считали его за своего». Были ли эти лакуны введены в текст самим Рашид ад-Дином или их внесли позднейшие переписчики, само их существование доказывает важность вопроса о происхождении Джучи для грядущих поколений.

После семейной ссоры Чингисхана с сыновьями никто и подумать не мог, какие далеко идущие последствия она получит. На этом семейном курултае, победители разделили мир так же, как затем это было сделано на Венском конгрессе после наполеоновских войн, Версальской конференции после Первой мировой войны и на встречах в Ялте и Потсдаме после Второй.

Хотя Бортэ часто поминалась на курултае, сама она не совете не присутствовала. Вероятнее всего, она была тогда еще жива. Неизвестно, узнала ли она о том, что произошло между ее сыновьями. Нет даже достоверной информации о том, что с ней стало. Устная традиция гласит, что в то время она жила в тиши и спокойствии в Аварге на реке Керулен. Скорее всего, она там и умерла примерно между 1219 и 1224 годами.

Этот неприятный эпизод наложил отпечаток на все оставшиеся годы жизни Чингисхана, особенно на годы войны в Средней Азии. Борьба между его сыновьями показала ему сколько усилий ему еще предстоит приложить, чтобы сохранить свою империю после смерти. Его сыновья не подходили для управления империей. Он слишком много времени уделял своей великой цели — сплотить в единый народ все племена степи, и слишком мало — воспитанию собственных сыновей.

Теперь все они уже стали зрелыми мужчинами, но все еще не показали себя. В своем вечном недоверии по отношению к новым родичам и стремлении опираться только на проверенных друзей детства и юности, Чингисхан не сумел выстроить систему отношений между своими собственными сыновьями, не подготовил их к тому, чтобы сменить его.

В последние годы жизни Чингисхан безуспешно искал возможность помирить Джучи и Чагатая. Он направил их обоих в поход против города Ургенч, бывшей столицы Хорезма, находящейся к югу от Аральского моря. Напряжение между двумя братьями настолько возросло, что они чуть было не начали драться друг с другом во время осады. Оба брата знали, что город достанется после смерти Великого Хана Джучи, и никак не могли договориться о методах осады. Джучи подозревал, что брат хочет разрушить Ургенч до основания, чтобы Джучи не достался богатый город, а Чагатай, в свою очередь, считал, что Джучи старается не трогать городские укрепления своего города и жертвует, тем самым, жизнями монгольских солдат.

Хотя большинство городов сдавались через несколько дней или недель, осада Ургенча потребовала неслыханного времени — шесть месяцев. Горожане яростно дрались. Даже после того, как монголы прорвались за крепостную стену, они продолжали защищаться, переходя от дома к дому. Монголы не привыкли воевать в закрытом пространстве и подожгли город. Защитники все равно продолжили сражаться в обугленных развалинах. Наконец, монголы построили дамбу, повернули русло реки и затопили Ургенч, чтобы покончить с защитниками города. Ургенч больше никогда не поднялся, и хотя он был предназначен Джучи, от города ничего не осталось для него и его потомков.

Чингисхан был в ярости, узнав о раздоре между сыновьями. Он вызвал их к себе, и тут же подверг остракизму, отказав им в приеме. Когда он, наконец, допустил их к себе, он ругал, корил и умолял их. Из этого периода его жизни до нас дошло больше его высказываний, чем из какого-либо другого. Они показывают, как росла его обеспокоенность, и одновременно, как слабела его власть над собственной семьей. После долгих лет небрежения он попытался обучить своих сыновей сразу всему. Он пытался сформулировать и понятными словами передать им уроки своей долгой и полной событиями жизни, которые до того никогда и не пытался облекать в слова. Он привык отдавать приказы, а не объяснять общие принципы.