Скелет в шкафу - Анна Владимирская

– Мне хотелось бы, чтоб ты ответила тогда, когда будешь готова, – едва справляясь с собой, сказал Игорь. На самом деле ему хотелось просто крикнуть: «Решай сию секунду!» – но он умел держать себя в руках.

– Тогда завтра утром за завтраком я скажу тебе свое решение! – проговорила Лиза, чувствуя, что на нее накатывается волна сильной головной боли. – Извини, мне все-таки не следовало пить шампанское! Голова просто раскалывается!

– Может, таблетку? – встревожился будущий жених.

– Анальгин с алкоголем? Доктор, вы садист? Лучше я попробую уснуть! – слабым голосом прошептала жертва шампанского.

Они погасили свет. Во сне Лиза снова видела Поташева, она вздыхала, ворочалась, но даже не догадывалась, что этот сон вещий.

Проснувшись утром и приведя себя в порядок, она решила взглянуть на новогодние поздравления, пришедшие по электронной почте. Ей сразу бросилось в глаза письмо Поташева, которое она поспешила прочесть. Пока она его читала, у нее попеременно то мурашки бегали по коже, то слезы подступали к глазам, то рот растягивался в улыбке. Закрыв крышку ноутбука, она ненадолго задумалась, а потом решительно переоделась в спортивный костюм, теплые зимние ботинки, стеганую куртку и, спустившись вниз, сказала маме, что идет гулять с таксой. Маргарита Николаевна сказала, что мужчины готовят барбекю, и пожелала дочке нагулять аппетит. Агата при слове «гулять» мгновенно подставила шею под тонкий кожаный ошейник и терпеливо ждала, когда хозяйка пристегнет поводок. Гулять девушки пошли на берег Днепра, где было солнечно, по-зимнему морозно, но безветренно и, если идти быстрым шагом, то не холодно.

Лизины мысли и чувства устремились к двум мужчинам. Сегодня ей предстояло принять решение. Она должна была окончательно выбрать – либо Сидорова, спокойного, положительного и любящего, либо Поташева, совсем не спокойного, странного, непредсказуемого мужчину, который уже однажды отказался от нее, а теперь вдруг снова возник, как чертик из табакерки. Пытаясь отстраниться от эмоций, Раневская попробовала рассуждать здраво.

Сидоров хороший человек и профессиональный врач. У него есть амбиции, и он наверняка в ближайшие годы будет стремительно делать карьеру. Скорее всего, лет через десять он возглавит отделение, а возможно, и клинику, поскольку обладает всеми качествами, необходимыми руководителю в сфере медицины. С ним она будет как за каменной стеной. Дети, которых Сидоров будет воспитывать так же педантично, как и руководить персоналом своей больницы, станут аккуратными отличниками и не доставят хлопот своим родителям. Кроме бабушек и дедушек, у них будут гувернантки, репетиторы, учителя музыки, танцев и шахмат. На все это Сидоров заработает, и во всем проявятся его внимание и забота. И хотя он трудоголик, семья в жизни Игоря будет занимать больше места, чем работа.

Что касается Поташева, там совсем другая история. Он тоже хороший человек, но уж очень мятущийся. И хотя он, как и Сидоров (а может, даже в большей степени), мастер в своем деле, но он всегда собой недоволен, и от этого его недовольства всем вокруг тоже несладко. Карьера Поташева совсем не интересует. Он может всю свою жизнь руководить архитектурным бюро и даже не стремиться занять тепленькое местечко главного архитектора района или города. Он никогда не станет чиновником и не будет строить вместо старых домов в центре города стеклянные кубы бизнес-центров. Это ему не интересно. Работа для него – главное, и семья никогда не будет для него важнее работы. Да, еще есть друзья, которые тоже очень важны. Они в системе ценностей Поташева стоят на втором месте. Любовь всегда будет занимать почетное третье место. Не золото и не серебро, только бронза.

От этих размышлений на гладком лбу девушки появилась поперечная морщинка. Лиза развернулась и зашагала в обратную сторону вдоль кромки ледяного панциря реки.

Она отшвырнула здравомыслие, ей хотелось рассуждать согласно Экзюпери: «Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь!»

Ну, не любит она Сидорова, это факт, каким бы замечательным человеком и хирургом он ни был. Любит она Поташева, со всеми его недостатками, сложным характером и другими, еще не раскрытыми комплексами, которых у него предостаточно. Хочет ли она снова ему поверить? А если все будет как тогда, после Венеции? А если он снова из-за своих глупых опасений ее бросит? Ведь тогда она уже не сможет вернуться к тихому и верному Сидорову. Ну и пусть! Пусть она останется одна, навсегда! Зато в ее жизни будут несколько счастливых дней с Поташевым! Разве оно того не стоит – напоить душу до краев любовью и таким трепетом, такой нежностью, которые и не снились никому? Какой тут может быть выбор? И из кого выбирать? Ведь сердце ее уже давно выбрало, она любит… Судя по его письму, он тоже любит ее и все это время любил и страдал, ибо не верил, что может дать ей счастье. А что такое счастье? Это три дня и три ночи в Венеции. Может ли она мечтать о чем-то другом, если знает, теперь уже точно знает, какое оно – счастье? Ее счастье – это Алексей Поташев, которого она вот уже полгода видит в своих снах.

Другого ей не нужно. И она не хочет никого обманывать. Любить Поташева, а выйти замуж за Сидорова – это же нелепо!

Агата стала поджимать лапки от холода и проситься на руки. Лиза спрятала таксочку под куртку так, что наружу выглядывала лишь ее остренькая любопытная мордочка.

* * *

Поезд прибыл на львовский вокзал точно по расписанию. Прибывающие и убывающие поезда были прикрыты крышей металлически-стеклянного дебаркадера, напомнившего Раневской декорации к фильму «Анна Каренина». Лиза быстро спустилась на перрон, где тут же попала в руки Алексея. Он вручил ей цветы – розовые орхидеи в плетеной корзинке. Они держались за руки и рассматривали друг друга так, словно увидели впервые. На Лизе было черное тонкое зимнее пальто из каракульчи с воротником из канадской лисы, которое идеально облегало ее фигуру. Черные узкие джинсы были заправлены в замшевые сапоги на высокой шпильке. На голове ее была асимметричная шапочка из блестящей черной норки с тремя трогательными хвостиками, спускавшимися на плечо из-под большой красивой пуговицы-броши. Из-под шапочки струились локоны золотисто-шоколадного цвета, а зеленые глаза выражали восторг и страх одновременно.

Поташев всматривался в знакомую незнакомку, и у него было такое чувство, будто он вообще ее раньше не видел, потому что в жизни она была во много раз красивее и притягательнее, чем в его воспоминаниях и снах. Она тоже рассматривала его с большим интересом. Ведь именно этого мужчину она любила всем сердцем, хотя видела в последний раз утром в Лидо ди Езоло. Сейчас он был другим, новым и странно незнакомым. На нем была удлиненная куртка оливкового цвета со множеством карманов. Под курткой виднелся теплый шарф цвета сливок, а на голове была шапка-ушанка в тон куртке и с коричневым мехом. Эта шапка рассмешила Лизу, и она расхохоталась, завязав тесемки у Алексея под подбородком. Она так заразительно смеялась, что он, не зная причины, тоже захохотал, а потом их смех был прерван долгим поцелуем.

Оставив вещи в отеле, они отправились в ресторан, где для них накрыли (по предварительному заказу, сделанному Поташевым) рождественский ужин из двенадцати постных блюд, и еще им спели рождественские колядки. Затем они пошли в доминиканский собор на службу, прониклись тихим восторгом литургического действа. После этого им захотелось подняться на башню Львовской Ратуши и увидеть центр города с высоты птичьего полета. Город сверкал, как драгоценная ткань, переливаясь огнями. И в завершении вечера они проехались по центральным улицам Львова в экипаже, который везли две гнедые лошадки.

Ночью, в гостинице, они прильнули друг к другу, и вся нерастраченная за долгие полгода страсть была выпущена на волю.

Уже под утро, засыпая в объятиях любимого, Лиза думала: «Как хорошо, что мы во Львове. Львов. Львiв… Мягкое слово, мягкий говор, тающий вкус кофе на языке. Дело не в архитектуре, смеси готики и барокко, рококо и ампира; дело не в особенном наречии, не в атмосфере музея под открытым небом – театра прошедших времен. Дело в странном ощущении: этот город, где мы побывали, все про нас знает. Может быть, знает недолго – всего несколько дней. Может быть, он нас обманул, показался лучшей своей стороной, а недостатки тщательно спрятал. Но все равно мы уже не чужие…»

На следующее утро после завтрака рождественский трамвайчик повез Алексея и его возлюбленную по городу. Они почувствовали себя гостями короля Галиции Даниила Галицкого, войдя в гостеприимно отворенные для них городские врата. Перед ними предстала городская елка возле Театра оперы и балета, где они фотографировались, корча дурацкие рожицы. Потом они зашли в костел Святой Анны, полюбовались памятником королю Даниилу Галицкому – отцу-основателю города; потешились, разглядывая сувениры на Рождественской ярмарке, угостились сладостями и горячим вином, понаблюдали за фестивалем украинских вертепов.