Блокада - Сергей Малицкий

— Там рожки будешь заряжать? — с облегчением выдохнул Пустой.

— Всегда там заряжал, — кивнул Вотек, возвращаясь на место. — Боль-то не на всякого действует.

— А что там будет? — спросил Рашпик. — Файк как-то все темнил, бубнил что-то про грыжу, про тяжесть.

— Тяжесть и есть, — кивнул старик. — Не всякая лошадь пройдет, про машину вашу не скажу вовсе. Я-то уж точно не пройду — годы не те. Да и Сишек с Хантиком могут навернуться, Ярка опять же, Филя… Да что вам эта пленка? Сразу, что ль, полезете? Или после беляков штаны уже просохли?

— Просушим, — пробурчал Рашпик, — Однако орды теперь можно не бояться.

— Если она еще пойдет за нами здесь, — ответил Пустой, — Как дальше двигать, ведун?

— А так по колее и иди. Через пару миль деревенька будет, за ней — другая. Только не пугайся: тут деревеньки словно крепости — стены с шипами да рвы, иначе не выжить. Потом будет ущелье меж двух холмов — там надо бы поаккуратнее: в прошлые годы баловали там ватажники разные, — а потом уж дорога, мост и Ведьмина гора.

Глава 21

Ведьмина гора оказалась крутым известковым холмом. Коркин, который большую часть жизни прожил в степи, за гору ее и счел, но Вотек, хитро прищурившись, пообещал скорняку, что, если тот доберется с Пустым до центра Мороси, увидит на юго-западе настоящие горы, да и те далеко не самые высокие в Разгоне.

Пока все было, как сказал ведун. И две деревеньки пришлось миновать, каждая из которых щетинилась заостренными кольями, пряталась за высокой стеной и рвом, и отдельные домики, что на известковой пустоши лепились к холмам, и предсказанное ущелье, оказавшееся пологим распадком. Засады там не случилось, хотя кострища чернели на склонах в избытке. Сразу за распадком из-под поросшей бурьяном осыпи вынырнула полуразбитая дорога, которая поползла с холма на холм, пока не подобралась почти вплотную к четвертой пленке, на фоне которой и поднималась Ведьмина гора. Перед самой горой дорога утыкалась в стальной мост, фермы которого порыжели от времени, перед мостом стояли шатры, палатки, пара убогих домишек, горел костер, неспешно ходили какие-то люди, а за мостом повторялось то же самое, да на самой верхушке холма высилось странное закругленное здание, до которого было далеко даже бывшей мастерской Пустого.

— Обсерватория, — объяснил Вотек в ответ на недоуменные взгляды, — Крепкая штука — справа, если отсюда смотреть, аж камень в лихой час если не оплавился, то обгорел. Крепко когда-то приложило эту домину, но устояла. Было дело, на небо из нее смотрели.

— Зачем? — удивился Коркин.

— Смотрят, чтобы видеть, — пожал плечами Вотек, привстал, повернулся к Пустому: — Ну что же, я пойду, пожалуй. Словечко за вас замолвлю — может, и примет. Спасибо за доставку и помощь. Подождите пока, если что — вернусь. Только не задирайте тут никого — я смотрю, и собачники тут, и запленочные ближние. Бриша не любит, если тут задираются. Накажет. Тут никто никого тронуть не должен.

Коркин бросил взгляд в окно. С полсотни обитателей замусоренной пустоши замерли, уставившись на диковинный аппарат. Явно не каждый день подкатывало к стальному мосту восьмиколесное устройство, к тому же не на конной тяге.

— Коркин, давай наверх, — скомандовал Пустой и тут придержал за полу Ярку, которая вскочила, чтобы лезть за скорняком на крышу, — А ты, девушка, помоги Хантику с обедом. Время уже к вечеру, а мы пока и в рот ничего не бросили.

— Вот-вот, — тут же подал голос Рашпик, — А то я уже стеснялся напомнить.

— У меня после того леса аппетит надолго пропал, — проворчал Хантик, — А место-то интересное, солнечное. Только пленка эта больно близко колышется…

— Филипп, оставайся за управлением, — скомандовал Пустой и открыл двери.

Коркин выбрался на крышу. Огляделся, подумал и вставил в ружье магазин с патронами, заряженными картечью. Часть народа продолжала изумленно глазеть на машину, а часть, узрев выбравшегося из дверей Вотека, перекинулась со стариком несколькими словами да вернулась к своим делам. Старик пошагал к мосту, который был перегорожен на середине воротами, а Коркин присел на изгрызенный и истерзанный когтями и клыками беляков ящик да принялся ворочать во все стороны головой. Серая, туманная пелена четвертой пленки если и не отсекала часть Ведьминой горы, то вставала стеной сразу за нею. Дорога, которая уходила на мост, перед самым въездом на изъеденные ржавчиной стальные листы раздваивалась и узким отростком ныряла вниз, чтобы скрыться за крутым склоном и исчезнуть в пелене на дне очередного распадка у подножия Ведьминого холма. Такие же холмы, пусть и пониже, тянулись на восток, к Волнистому, прячась под черной каймой третьей пленки, а все, что было за ними, покрывала серо-бурой пустыней западная окраина Гари. На юге зеленой стеной стоял страшный лес. Коркин услышал причитания Сишека насчет погрызенных колес, поднялся, осмотрел вездеход, который был не только исцарапан, но и вымазан какой-то слизью, покачал головой и опять уселся на ящик.

Среди обитателей стоянки перед мостом взгляд скорняка сразу же выделил и собачников, и каких-то незнакомцев в чудных одеяниях, и, судя по облику Вотека, обычных поселенцев, до странности похожих друг на друга как раз пестротой одежд и огромным количеством бус и ожерелий на пуках, шеях и даже ногах. Непременные шапки, одежда тоже были прошиты бисером. Как раз эти поселенцы и перестали обращать внимание на машину в первую очередь, тем более что у каждого из них были и более важные дела. Двое стояли у колодца с ведром и цепью, явно не собираясь одарить водой подошедшего Рашпика бесплатно, еще двое точно так же охраняли поленницу дров. Один стоял у пустого кострища и позвякивал треногой с подвешенным на ней котлом. Поодаль с десяток, как их обозвал про себя Коркин, пестряков разложили перед собой на циновках какие-то овощи, зелень, зерна и даже копчености. Остальные пестряки вернулись к палаткам и шатрам, что позволило Коркину определить в них паломников, странников или бродяг. Иными были собачники и похожие на них незнакомцы. Первых было пятеро. Они сидели у собственного костра, что был разложен у входа в залатанный серый шатер. Поодаль переступала с ноги на ногу крепкая лошадка. Коркин даже с расстояния в сотню шагов различал серые линии рисунков на щеках собачников. Все пятеро были или чисто выбриты, или безволосы. Все держали в руках ружья.

Незнакомцы казались их соперниками. Они и стояли со своим шатром, не сшитым, а словно сплетенным из толстых нитей, по другую сторону от вездехода, ближе к мосту. И смотрели скорее на собачников, чем на диковинную машину. Их тоже было пятеро. Вместо бесформенных курток и штанов из грубой ткани они были одеты в неплохую шерстяную одежду, прикрытую сверху то ли пластиковым, то ли кожаным подобием защитного доспеха: округлые шлемы, нагрудники и наплечники так и поблескивали, словно натертые маслом. Но ружей у незнакомцев не было. Их заменяли копья, тесаки и луки, что нисколько не смущало пятерых бородачей.

«Запленочные ближние», — понял Коркин. Те, кто живут за четвертой пленкой, куда уж ближе. Вот как выходит. И здесь люди живут. Да еще путешествуют, торгуют, воюют, плетут украшения, приходят к Ведьминой горе и умеют привыкать к виду чудной машины за пять минут.

— Пять монет! — запричитал внизу Сишек, — По монете за ведро воды и по монете за вязанку хвороста! А вязанки-то! Смотреть не на что! За пять минут прогорит! Пустой! Я смотрю, у них в той стороне отгородка стоит для нужды: если с меня еще и за это монету стребуют — я прямо здесь нагажу, и мне отлить на то, что тут бабы бродят!

Баб в самом деле бродило немного — Коркин разглядел трех бабок в бусах, что сидели у тех же палаток, хотя кто мог разобрать их возраст в пестроте одеяний. В любом случае на Ярку, которая, прислушиваясь к окрикам Фили из кабины, помогала Хантику у корзин с едой, глазели куда уж сильнее, чем на машину.

— Бабы тут в цене, — с пониманием поднял лицо к Коркину Хантик. — Ты уж береги Ярку, скорняк, а то украдут.

Лицо недотроги, которое еще не успело посветлеть после пережитого, вдруг покрылось румянцем, и Коркин, в груди у которого разлилось тепло, подумал, что и словом пока еще не перемолвился с Яркой, а вот уж все их сплели друг с другом — словно свадьбу недавно отпраздновали.

Солнце начинало клониться к серой пелене четвертой пленки, подсвечивая ее край, Пустой о чем-то поговорил с двумя пестряками, что стояли у начала моста, потом подошел к запленочникам и перемолвился с ними несколькими словами, свистнул Хантику и передал им из рук подбежавшего Рашпика корзинку, в которой Коркин разглядел несколько глинок. Кобба, накинув колпак на голову, помогал Хантику у костра. Сишек с завистью провожал взглядом уплывающие к незнакомцам глинки. Ярка резала сушеные корни и крошила в котел грибы. Рук посвистывал в отсеке, откуда его не выпустил Филя. Веки Коркина отяжелели, он едва не заснул, вздрогнул, посмотрел на старенький таймер и понял, что сидит на крыше вездехода уже минут сорок и так вымотался за последние дни, что готов уснуть, не бросив в желудок даже горсти зерна.