Шарло Бантар - Евгения Яхнина

Кроме часовых у входа, Кри-Кри увидел на улице много штатских и военных. На перекрёстке стояла митральеза.

— Отведите его в подвал к остальным, — приказал Анрио часовым.

Пленник последовал за солдатом. Второй страж замыкал шествие, держа револьвер наготове.

Кри-Кри насторожённо присматривался ко всем воротам, мимо которых проходил. Повсюду стояли часовые с ружьями, и только у одних ворот не было никого.

«Бежать!» — подумал Кри-Кри и сломя голову бросился к воротам. Но едва сделал он несколько шагов, как рука солдата, который неожиданно вырос перед ним, неумолимо сжала его локоть:

— Твой пропуск!

Позади раздался громкий смех: это смеялся Анрио. Теперь он смеялся откровенно, весело, но всё с той же издёвкой, которая делала его столь ненавистным Кри-Кри.

Солдат схватил мальчика за руку и больше уже не отпускал. Кри-Кри шёл и обдумывал положение:

«Анрио — шпион. Но один ли только Анрио? А Люсьен?.. Люсьен, жених Мадлен Рок, кому так доверяет дядя Жозеф! Не он ли толкнул меня в эту западню?.. Ничего, ничего, — пытался утешить себя Кри-Кри, а мысли проносились одна за другой: — Не то важно, что меня провели, как мальчишку. Повязки Мари — вот что важно… Нет, не то… Сейчас самое важное — поскорее всё рассказать дяде Жозефу. Надо вырваться отсюда любой ценой!»

Кри-Кри опустил руку в карман. Перочинный ножик, отвёртка, свисток — разве теперь они могли помочь? Только сейчас он понял, что это всё были детские игрушки, что до сих пор он только играл. Начиналась большая, трудная жизнь, о которой ему вчера рассказывал дядя Жозеф и в которой, оказывается, Кри-Кри ничего не понимал.

Глава семнадцатая

Во имя жизни

В среду 24 мая пал Монмартр. Теперь сильная версальская артиллерия получила чрезвычайно выгодную позицию. С занятых холмов можно было обстреливать любую улицу Парижа.

Падение Монмартра тяжело отозвалось в сердцах коммунаров, но ещё сильнее разгорелся в них дух сопротивления, ещё больше окрепла решимость защищать каждый камень мостовой.

Против кучки героев, оборонявших баррикаду, версальцы выдвигали тысячи солдат с тяжёлой и лёгкой артиллерией. И всё же каждый шаг вперёд стоил войскам нескольких часов упорной борьбы.

Париж был объят пламенем. Улицы Рояль, Бак, Лилль, Круа-Руж казались зажжёнными очагами. Огненное кольцо охватило величественные здания дворца Тюильри, Почётного легиона, Государственного совета, министерства финансов. Взрыв следовал за взрывом, воздух сотрясался от грохота. Горячий ветер разносил оторванные ветви, куски кровли, карнизов, обломки уличных фонарей, стекла… Охваченный пламенем город представлял собой страшную картину. Казалось, Париж готов превратиться в огонь и пепел, лишь бы не сдаться победителю.

Тонко очерченный резной фасад ратуши светился в отблеске пожаров, выбрасывавших высоко в небо, над улицами и площадями, свои огромные огненные языки.

Несмотря на позднее время, на площади перед ратушей собралась большая толпа, чтобы проводить в последний путь Ярослава Домбровского, павшего накануне в боях за Монмартр.

Прерывистая и тревожная барабанная дробь возвестила о выносе тела.

За гробом следовали отряды национальных гвардейцев, женщины и школьники. Во главе шёл генерал Ла-Сесилия, который привёл свой отряд на защиту ратуши с холмов Монмартра.

По пути процессия непрерывно росла; в неё вливались все те, кто хотел отдать последний долг генералу, чьё имя в эти дни стало близко каждому.

На площади Бастилии процессию остановили защитники возведённых здесь баррикад. Невзирая на опасность, они хотели выполнить революционный ритуал и, сняв гроб с колесницы, поставили его у подножия Июльской колонны.[63]

Факелы осветили бледное, восковое лицо. В чертах застыло спокойствие — спокойствие человека, совесть которого ничем не омрачена.

Один за другим подходили коммунары, и их прощальный поцелуй был клятвой верности идее, за которую отдал свою жизнь Ярослав Домбровский.

Когда окончился торжественный обряд прощания, процессия под звуки походного марша направилась на кладбище Пер-Лашез.

Здесь тело, обёрнутое в красное знамя, предали земле.

Речи были короткие. Каждый спешил занять своё место на баррикаде.

— Эти свежие надгробные холмы, — сказал в прощальном слове Луи Варлен, указав на выросшие за последние дни могилы, — нерушимые кирпичи истории Коммуны, заложившей фундамент социалистического общества. Недолго жили эти люди, но хорошо жили, прекрасно умерли, и память о них будет вечна!

Бросив горсть земли на свежую могилу, Елизавета Дмитриева тихо произнесла:

— Счастлив тот, кому выпали на долю такие похороны! Счастлив тот, кого среди битвы опустят в землю под салют его же пушек!

Все стояли молча, с обнажённой головой.

Барабаны вновь забили походный марш, и коммунары стали строиться по своим батальонам…

В полдень бои сосредоточились вокруг района ратуши. Версальские войска предприняли обход со всех сторон. Корпус генерала Сиссе[64] наступал с левой стороны, корпус Дуэ — с правой. В центре, прямо к ратуше, двигалась мощная колонна под командой Винуа, встречая на своём пути упорное сопротивление коммунаров.

В ратуше собрались все члены Коммуны, какие только могли прийти. От имени Центрального комитета Национальной гвардии Жорж Арнольд предложил предпринять последнюю попытку договориться с Версалем о прекращении войны. Это неожиданное предложение вызвало всеобщее недоумение.

Наступившую тишину нарушил хриплый, старческий голос Делеклюза:

— Я никогда не решился бы возражать против переговоров с врагом, если бы питал хоть малейшую надежду на успех. Только безумец может поверить, что Тьер пойдёт на уступки теперь, когда он уже не сомневается в близкой победе… Переговоры лишь ослабят нашу решимость. Ещё не всё потеряно, и мы должны держаться до последней возможности!..

Аплодисменты прервали речь военного делегата. Когда снова воцарилась тишина, он продолжал:

— Мы никогда не уклонялись от мирных переговоров. Но вспомните результаты таких попыток. Они всегда кончались неудачей… Всякие переговоры сейчас связаны с риском уронить знамя, которое вручил нам народ. Пусть нас всех перебьют, пусть знамя омоется нашей кровью, но никогда мы не склоним его к ногам врага!

Депутаты ответили новым взрывом аплодисментов и криками одобрения.

Дрожащим от волнения голосом попросил Арнольд выслушать соображения членов Центрального комитета Национальной гвардии:

— Нет и речи о том, чтобы умалить нашу цель и уронить честь знамени коммунаров. Но мы хотим ещё в последний раз доказать, что сделали всё для предотвращения жестокого кровопролития. Центральный комитет согласен прекратить вооружённую борьбу, если вражеские войска покинут Париж, если версальское Национальное собрание будет распущено. Пусть на новых, свободных выборах народ назовёт людей, которым он хочет доверить свою судьбу…

— Удивляюсь тебе, Жорж! — прервал вдруг Арнольда громкий, резкий голос Жозефа Бантара. — Сейчас дорога, каждая минута, и мы только зря тратим время. Кто станет вести с тобой переговоры? Ты предлагаешь обратиться за посредничеством к американскому послу Уошберну. Напрасный труд! Ты не знаешь, что это за птица! Только что я встретил одного знакомого шотландца. Он с возмущением передал мне свой разговор с послом. Шотландец убеждал его добиться примирения Версаля с Парижем. Что же ответил Уошберн?.. «Парижане — бунтовщики, пусть сложат оружие! Все, кто имел отношение к Коммуне, и те, кто ей сочувствует, будут расстреляны!» Как видите, посол Америки вполне поддерживает Тьера, когда дело касается кровавой расправы с коммунарами. Чего же можно ждать от такого посредника?.. Парижская коммуна одинаково ненавистна Уошберну и Тьеру, потому что она строит новое социалистическое общество. Коммуна — это борьба за права человека, это народ, сам управляющий своими судьбами, это справедливость и право жить, работая. Уошберн, Тьер и Бисмарк в равной мере хотят уничтожить Коммуну как можно скорее. Всё равно поэтому, состоятся ли переговоры или нет, — если эта шайка победит, она с одинаковой безжалостностью уничтожит всех, кто боролся за свободу. Разница только в том, что переговоры ослабят наше сопротивление, и врагам дешевле обойдётся победа. Так не дадим же им этой возможности!..

Гневными возгласами и призывом к продолжению борьбы выразили члены Коммуны свой отказ от переговоров с вражескими представителями.

Гул орудий, уже осаждавших подступы к ратуше, сопровождал горячие споры депутатов. Стены ратуши то и дело сотрясались от взрыва пороховых погребов и складов. Оставаться здесь было опасно, и депутаты решили уйти из помещения Думы.