Джокер - Даниэль Дакар

— И что тут такого невероятного? — равнодушно отозвалась Мэри, глядя в окно. Ей совершенно не хотелось говорить о делах. — Ему полагается назначенный судом адвокат, это вполне нормально. Конечно, никакого удовольствия это назначение ни одному юристу не доставит, но работа есть работа…

— Ты не поняла, девочка. Не назначенный адвокат. Добровольный. Монро будет защищать некто Таддеуш Скримунт.

— И откуда он взялся? — безразличия в голосе Мэри поубавилось, в глазах зажегся огонек интереса.

— С Картана. Правозащитничек…

— А обвинитель кто?

— Джозеф Макардл, это…

— Я знаю, кто это, — перебила Моргана девушка. — Если хочешь знать мое мнение, Генри, он этого самого Скримунта порвет на ленточки.

Она одновременно оказалась права и не права. Проклятый адвокат доводил ее, как главного свидетеля обвинения, до белого каления всякий раз, когда начинался перекрестный допрос. Другое дело, что бедняге было очень трудно работать. Макардл, юрист уж никак не менее опытный, чем Скримунт, ловко выстраивал линию обвинения таким образом, что протестовать было неимоверно трудно. О, конечно, адвокат лез из кожи вон, но все его усилия разбивались о нескрываемую предубежденность судьи и прокурора. Немало выручало обвинителя и хладнокровие вызванных (с разрешения Корсакова) свидетелями обвинения русских десантников и программистов. Таддеуш Скримунт скрипел зубами, но оспорить записи блоков видеофиксаторов он не мог. Оставалось только задавать бесконечные вопросы в надежде, что заговор — а адвокат был совершенно уверен, что столкнулся именно с заговором — непременно раскроется.

— Как вы узнали, что именно надо искать?

— Я не знал. Господин лейтенант приказал посмотреть вокруг, вот мы и смотрели, — Афанасий Кречетов, тот самый парень, который нашел штатив с пробирками, спокойно смотрел на адвоката.

— Лейтенант Терехов указал вам направление поиска?

— Никак нет.

— А мисс Гамильтон?

— Никак нет, — сбить свидетеля с толку не удавалось. Все его показания сводились к тому, что он вместе с товарищами осматривал руины. Специально ничего не искал. На холодильник наткнулся случайно. Сам открыть не смог, позвал на помощь Гришку… эээ… Григория Донцова. Достал пробирки, показал мисс Гамильтон. Все.

— Как отнеслась к вашей находке мисс Гамильтон?

— Я не могу судить о чувствах мисс Гамильтон в отношении находки. Но мной она осталась довольна.

— Из чего вы сделали такой вывод?

— Она спросила, что я хочу за это, какое поощрение.

— И что вы ей ответили?

— Что мне ничего не нужно.

— Вызываю для дачи показаний мисс Гамильтон! — оживился Скримунт, и Мэри со вздохом заняла — в который раз! — свидетельское место. Как ей все это надоело, кто бы знал!

— Мисс Гамильтон, какие чувства вызвала у вас находка господина Кречетова?

— Смешанные, сэр. Это было прямое доказательство причастности Генетической службы к незаконной деятельности…

— Я вижу, вы сразу решили, что деятельность незаконная. Откуда такое предубеждение?

— Законную деятельность не прячут на океанском дне, маскируя под установку сейсмостабилизаторов.

Адвокат осекся. Замолчал, пережидая враждебный шум в зале. Ну и влип же его подзащитный, совершенно невозможно работать!

— Вернемся к находке господина Кречетова. Почему вы предложили ему плату за эту находку?

— Не плату, а поощрение, — утомленно уточнила Мэри. — Это нормальная практика в любой организации любого государства. Если ваш помощник раскопает в сводах законов и прецедентов что-то, что поможет вам выиграть процесс, разве вы его не поощрите?

Теперь в зале смеялись. Негромко и зло. И от этого смеха у Таддеуша Скримунта мороз прошел по коже.

— И какого же рода поощрение получил господин Кречетов?

— Пока он ничего не получил, во всяком случае, не получил от меня. Я хотела подарить ему свой кортик, но он отказался. Будь это бельтайнский офицер, я знала бы, что делать, но я не знаю, что принято, а что не принято в Российской империи.

— А что бы получил от вас офицер-бельтайнец? — улыбочка адвоката стала скабрезной. — Вашу благосклонность?

Морган вцепился в плечо начавшего подниматься с места Никиты, даже повидавший немало судебных баталий Маккормик не нашелся, что сказать, но Мэри и глазом не моргнула:

— Вы всерьез полагаете, что женская благосклонность может быть платой за что-то? Именно благосклонность? В интересном же мире вы живете, я была лучшего мнения о Картане!

Несколько стушевавшийся адвокат тем не менее не отставал:

— Так что бы вы предложили бельтайнскому офицеру?

— Я предложила бы ему посетить «Драконисс». А сама связалась бы с мамашей Глиндоуэр и приказала бы счет за самое лучшее обслуживание выслать мне.

Присутствующий в зале Рори О’Нил наклонился к сидящему перед ним Кречетову — у десантника мучительно покраснели уши — и тихонько сказал:

— У нас это действительно в порядке вещей. Очень рекомендую. Если тебе неудобно принять это от командира — дама и все такое, — прими от меня. Договорились?

И уж тем более не мог Скримунт запретить журналистам освещать процесс на Бельтайне так, как им взбредет в голову (или как подсказали им оставшиеся в тени консультанты). Со всех экранов обитаемой Галактики смотрело мертвое лицо Джессики Фергюссон. Комментарии варьировались от сухих и официальных до откровенно истеричных. У здания суда за усиленным оцеплением бесновалась толпа. Внутрь, помимо непосредственных участников разбирательства, допускались — после тщательнейшего обыска — только родственники опознанных жертв и журналисты. На следующий день после первых репортажей в Монро, прикрываемого со всех сторон живым полицейским щитом, полетели камни. После этого его доставляли на заседания исключительно через крышу здания, но и тут не обошлось без эксцессов: один из полицейских был ранен засевшим на соседней крыше стрелком. Им оказался Пол Фергюссон, бросивший винтовку и сидевший, обхватив руками голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Он что-то выл сквозь стиснутые зубы, никого не узнавал и им занялся спешно прибывший на планету профессор Эренбург, в частных беседах ядовито замечавший, что он, в общем-то, не психиатр. Да-с, господа, не психиатр! — но оставаться в стороне не имеет морального права. «Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей…», и так далее, он еще не забыл, как совсем юнцом давал клятву Гиппократа! Тот же профессор Эренбург пристально следил и за Мэри, у которой начались регулярные мигрени. Боль охватывала виски и лоб, долбилась в темя — не разобрать, снаружи или изнутри, — глаза, казалось, готовы были выпасть от неосторожного движения головы. Она мужественно терпела, жаловаться считала ниже своего достоинства, но отвязаться от въедливого русского врача не было никакой возможности, и сразу по окончании очередного заседания ее под надежной охраной переправляли в госпиталь. Существование между госпитальной палатой и залом суда приводило ее в ярость, смешанную с отчаянием, казалось, еще немного, и она попросту сойдет с ума. Немного помогали гипнопедические уроки русского, но только немного… И вдруг все закончилось. Только что вопль Скримунта «Ваша честь, я протестую!» в очередной раз вонзился в мозг раскаленной иглой, и вот уже Маккормик встает и объявляет перерыв для вынесения приговора. Она сунулась было к пепельнице, и тут-то ее и поймал за рукав Дейв Карнеги, добравшийся наконец до главной участницы событий. Чтоб ему, проклятому щелкоперу…

Екатерина Зарецкая, в девичестве Сазонова, почти никогда не смотрела новости. Еще в те поры, когда она носила своего первого ребенка, ее врач непререкаемым тоном заявил, что если она хочет, чтобы дитя родилось здоровым, новости следует исключить из обихода. Да, на все время беременности. Уж больно много глупостей, зачастую — жестоких и кровавых, демонстрируют галактические сети вещания. Куда катится этот мир?! А вот ее муж, полковник Василий Зарецкий, новости смотрел регулярно. Не то чтобы с удовольствием, просто работа в службе безопасности обязывала его быть в курсе всего, что происходит в Галактике. Официальные сводки — официальными сводками, донесения агентов — донесениями агентов, но практика показывала, что крупицы необходимой информации зачастую вылавливаются в репортажах таких желтых, что глазам больно. Вот и сейчас он удобно устроился в уголке просторной гостиной, одним глазом поглядывая на экран, а другим на супругу, на разные голоса рассказывающую младшему сыну сказку о Петушке — Золотом Гребешке. «Несет меня лиса за темные леса…» — честное слово, он был готов поверить, что в комнате действительно голосит похищаемый петух. Кто бы мог подумать, что капитан-лейтенант, которую он впервые увидел двадцать лет назад на балу в Офицерском собрании — скучающую, язвительную, отшивающую всех кавалеров — станет нежной женой ему и великолепной матерью их пятерым детям. Что ни говорите, а кровь есть кровь. Она все-таки Сазонова, не кто-нибудь. Правда, Василий тут же с некоторым раздражением вспомнил Лидию, среднюю из трех сестер. И в кого она такая уродилась? Лидия, единственная из всех детей Николая Петровича и Ольги Дмитриевны походила лицом на мать, что автоматически делало ее одной из первых красавиц Новограда, столицы Империи, но характер… Красота ей, что ли, в голову ударила? Так сегодня ты числишься в красавицах, а завтра нет, тем более, что стервозность не красит никого. Если бы спросили Василия, он бы сказал, не колеблясь, что спокойное достоинство Екатерины и Татьяны делают их красавицами в куда большей степени, чем Лидию — точеное личико. Кста-ати о личиках. Это еще кто?! Ну-ка, ну-ка, сделаем погромче… Запись включить…