Эссе о развитии христианского вероучения - Джон Генри Ньюмен

поздние времена, что это не было просто атмосферное явление или чувственное впечатление, но эта была материальная форма, надлежащая ангельскому присутствию или присутствие Ангела в той материальной оболочке, в которой благословенные духи обычно являются людям. С этого времени Ангел в Неопалимой Купине, голос, который говорил с Авраамом, и человек, который боролся с Иаковом, не определялись как Сын Божий, но как Ангелы-посланники, которых Он использовал, и через которых Он обозначал Свое присутствие и Свою волю. Таким образом, дискуссия с арианами сформировала наш взгляд на Посреднические действия нашего Господа, запечатлела их в их божественном, а не в их человеческом аспекте, и более тесно связала их с невыразимой славой, окружающей Престол Божий. Посредничество уже не рассматривалось само по себе, не стояло на том явно подчиненном месте, которое оно занимало когда-то в мыслях христиан, но представлялось как служение Единому Того, Кто, несмотря на то, что стал человеком, все же оставался Богом [16]. Действия и атрибуты, которые до этого времени были приписываемы Промыслу или Сыновству, были теперь просто отнесены к действиям и атрибутам человеческой природы. Кроме того, по мере продолжения дискуссии возникла тенденция более отчетливо созерцать нашего Господа в Его абсолютных совершенствах, чем в Его отношении к Первому Лицу Пресвятой Троицы. Поэтому, тогда как Никейский Символ веры упоминает об «Отце Вседержителе» и «Его единородном Сыне, Господе Боге от Бога, Свете от Света, Боге истинном от Бога истинного», и о Святом Духе, «Господе Животворящем», мы говорим в Афанасьевском Символе веры об «Отце Вечном, Сыне Вечном и Святом Духе Вечном», и что «нет никого, впереди или позади другого, нет большего или меньшего, чем другой».

4

Дискуссия с аполлинарианами и монофизитами, которая продолжалась в течение следующего столетия, имела тенденцию к развитию в том же направлении. Поскольку ереси, которые были обсуждаемы, поддерживали, по крайней мере, фактически, идею, что наш Господь не был человеком, было необходимо, в противоположность, настаивать на цитатах из Священного Писания, которые описывают Его тварную и подчиненную природу, и это имело непосредственный эффект интерпретации текстов о Его человеческом начале, в которых до тех пор усматривалось, главным образом, Его Божественное Сыновство. Поэтому, например, выражение «ибо Отец Мой более Меня»[106], которое было понято даже Святым Афанасием, что Христос есть Бог, применяется более поздними авторами, обычно, как выражение о Его человеческой природе; и таким образом, доктрина Его подчиненности Вечному Отцу, которая сформировалась как выдающаяся особенность Доникейского богословия, теперь отошла в тень.

5

И в соответствии с этими изменениями появился замечательный результат. Полемика Вселенской Церкви с еретиками, приняв во внимание ошибки ариан и монофизитов, по сути, стала естественным введением в культ Святых, ибо тексты, описывающие сотворенное посредничество, перестали иметь отношение только ко Христу, и стали местом, открытым для сотворенных посредников. Даже то, что касается примеров самих ангельских явлений, как Святой Августин объяснял их, если те явления были явлениями тварных существ, несомненно, эти тварные существа почитались Праотцами не сами по себе [17], а как знак Присутствия большего, чем они сами. «Моисей закрыл лице свое, потому что боялся воззреть на Бога»[107], он закрыл свое лицо перед сотворенным существом; когда Иаков сказал, «я видел Бога лицем к лицу, и сохранилась душа моя»[108], Сын Бога присутствовал там, но тот, кого он видел, с кем боролся, был Ангелом. Когда «Иисус [Навин] пал лицем своим на землю, поклонился и сказал ему: что господин мой скажет рабу своему?»[109] тот, кто был видим и слышим, был прославленным творением, если следовать Святому Августину, и Сын Божий был в нем.

В Ветхом Завете были прецеденты очевидной законности такого поклонения. Когда «видел весь народ столп облачный, стоявший у входа в скинию»[110], «и вставал весь народ, и поклонялся каждый у входа в шатер свой» [18]. Когда Даниил видел «мужа, облеченного в льняную одежду»[111] и «не осталось крепости»[112] в нем, «вид лица моего чрезвычайно изменился, не стало во мне бодрости»[113]. Он пал ниц, а затем остался стоять на коленях и руках, и долго «терпел дрожь», и говорил: «Господин мой! от этого видения внутренности мои повернулись во мне, и не стало во мне силы. И как может говорить раб такого господина моего с таким господином моим?» [19]. Можно было бы возразить, что поклонение, которое было допустимо в первоначальной системе, могло бы быть незаконным, поскольку «благодать и истина» пришли «через Иисуса Христа», но тогда можно было бы ответить, что эта первоначальная система была подчеркнуто противопоставлена идолопоклонству и была очень ревниво настроена ко всему, что могло бы претендовать на ее благосклонность. Более того, само значение, придаваемое в Пятикнижии учению о Творце, и относительное, в сравнении с этим, молчание об ангельском творении, и значение, придаваемое ангельскому творению у более поздних Пророков, взятые вместе, были отражением той ревности, и ее прекращения с течением времени. Также не может быть сделан какой-либо вывод из осуждения Святым Павлом поклонения Ангелам, так как грех, который он осуждает, состоит в «превратности ума» и поклонении творениям вместо Творца, источника добра. То же самое объяснение можно найти и в цитатах, подобных тем, которые есть у Святых Афанасия и Феодорита, где поклонение Ангелам не одобряется.

6

Полемика с Арием привела к другому развитию, которое предвосхитило исповедание веры, на которое указало учение Святого Августина. В ответ на возражения против Божественности Христа, выдвинутые на основании текстов, упоминающих о Его величии, Святой Афанасий настаивает на преимуществе, которое Божественность Христа предоставила человеку. Он говорит, что, по правде говоря, не Христос, но та человеческая природа, которую Он принял на себя, была возвышена и прославлена в Нем. Чем более правдоподобным был еретический аргумент против Его Божественности на основании этих текстов, тем более настойчиво Святой Афанасий возвеличивал нашу возрожденную природу, объясняя смысл этих текстов. Но действительно тесным должно быть родство между Христом и Его собратьями, и высокой должна быть их слава, если язык, который, казалось, говорит о Воплощенном Слове, на самом деле говорил о них. Таким образом, давление полемики выявило и развило истину, которая и до тех пор была у христиан, но осознавалась менее полно и не была публично признана. Освящение или, скорее, обожение человека — одна из главных тем богословия Святого Афанасия. Христос, возвышаясь, поднимает Своих Святых вместе с Собой к истинному могуществу. Они становятся интуитивно причастными к Его жизни, одним телом с Его плотью, божественными сыновьями, бессмертными