Журнал Наш Современник 2006 #4 - Журнал Современник

— Мины! Мины давайте! — яростно прохрипел первый номер.

Мин не было…

Окружены! Этому не хотелось верить, но по краю лощины уже ползли танки с крестами на бортах. Остатки подразделения укрылись в лесочке. Ночью набили патронами карманы шинелей и двинулись к железнодорожной линии с надеждой вырваться из окружения. Многие полегли возле той линии под пулеметно-орудийным огнем, оставшиеся в живых попали в плен.

Бывший аэродром на окраине Дорогобужа, превращенный в концлагерь. Удачный побег, партизанский отряд и снова плен, снова колючая проволока. А потом длинные страшные дни в тюрьме на колесах. Их вывезли в Италию. И здесь итальянские подпольщики помогли вырваться на волю, добраться в бригаду партизан-гарибальдийцев. В бригаде уже действовал Русский ударный батальон. Слово его командиру Владимиру Переладову и комиссару Анатолию Тарасову:

— Иван Иванович Иванов пришел в наш отряд 30 мая 1944 года, а через несколько дней уже участвовал в боевой операции. К тому времени все горные дороги провинции Модена, по которым гитлеровцы подвозили к фронту живую силу и технику, находились в руках партизан. Чтобы очистить хотя бы одну из дорог, враг направил карательный отряд. Отборные, хорошо вооруженные эсэсовские подразделения стали теснить немногочисленные итальянские патрули. На выручку пришел наш батальон.

У деревни Пьянделаготти мы пошли в лобовую атаку. Иванов вместе с другими партизанами метким огнем из ручного пулемета прижал эсэсовцев к земле, а в момент решающего броска выскочил из-за укрытия и бежал в передовой шеренге, не прекращая посылать огненные очереди. В приказе по батальону в списке особо отличившихся в том бою бойцов и командиров есть имя Иванова И. И.

…В июне 1944-го гитлеровцы предприняли атаку непосредственно против партизанской Республики Монтефиорино. Партизанским силам, и в первую очередь штабу, грозила серьезная опасность. Решающий удар принял на себя наш ударный батальон. Враг не выдержал яростной контратаки, большая часть гитлеровцев была уничтожена. В этом бою большое мужество, храбрость и хладнокровие проявил И. И. Иванов. За эту операцию партизанское командование вынесло батальону благодарность…

Трудной была осень 1944-го. Обещанное наступление союзных войск на Северную Италию не состоялось. Наш батальон остался почти без продовольствия, одежды, боеприпасов. Тогда партизанское командование послало отряд вместе с итальянскими соединениями через линию фронта. Склоны гор покрылись льдом, оступился — покатишься в бездну. По ночам жестокий холод. А впереди нас еще ждали вражеские заслоны. Чтобы смести их, мы снова создали “ударный кулак” — в этот отряд одним из первых добровольцев вошел Иванов…

В победном 1945-м Гарибальдийская бригада соединилась с британскими войсками. Россиянам, желавшим вернуться на родину, англичане помогли добраться до Одессы. А здесь их ждали фильтрационный лагерь и долгая опасная процедура проверки. И всё же наконец-то он вернулся в родные места. Ветеран Второй мировой… без единой фронтовой награды. И так продолжалось до начала 1965-го.

А в феврале 1965-го телетайп “Белгородской правды” отстучал неожиданное сообщение: белгородец И. И. Иванов удостоен боевых наград Италии. Я в тот день дежурил в секретариате. Пробежав глазами по крупным телетайпным строчкам, схватил листок и, взволнованный, заспешил по длинному коридору в кабинет редактора. И седой Никанор Никанорович Вашкевич, в прошлом рядовой красноармеец Великой Отечественной, понял и разделил мое волнение. Уже на следующей утро с командировочным удостоверением газеты я добирался в занесенную глубокими февральскими снегами Вейделевку, а оттуда на санях (иной транспорт был просто невозможен) — в совхоз “Викторополь”. И там обнял невысокого, рано постаревшего человека в незатейливой крестьянской одежонке, рабочего второго отделения совхоза.

А потом мы сидели до глубокой ночи за накрытым у него дома столом. Давно уже разошлись и похрапывали в соседней комнате домочадцы, а Иван Иванович всё вспоминал, вспоминал. К я слушал, боясь упустить хоть один из эпизодов его необыкновенной боевой одиссеи…

В Москве вернувшийся из заграничной поездки комбат Переладов вручил Иванову две бронзовые медали Итальянского сопротивления. А потом пришла весть и о высшей боевой награде Итальянской Республики — Золотой Гарибальдийской звезде. Ее кавалер получал письма из далекой солнечной страны, боевые друзья звали его погостить на берегах Адриатики, побродить горными тропами, вспоминая славное былое. Не довелось…

Ивана Ивановича Иванова давно уже нет в живых. Но мне очень хочется, чтобы имя его долго еще помнили и в родной его Вейделевке, и в нашем Белгороде, и в огромной нашей России. Честное слово, он это вполне заслужил.

Виктор БЕЛОВ “Твой прах не здесь, а в солнечной степи…”

Воспоминания об А. Т. Прасолове

Об Алексее Прасолове я впервые услышал в Борисоглебске от Александра Сорокина. Это летчик, по состоянию здоровья рано вышедший в запас. В пятидесятых годах он служил в Заполярье. Кажется, даже сбил нарушителя границы. Живой, звонкоголосый, открытый и любящий раньше других сообщить всякую новость, он был своим везде, куда бы ни прикатил на неизменном, видавшем виды велосипеде. К тому же — Александр Дмитриевич писал стихи. В основном о летчиках и космонавтах. В них были строки, где лирический герой обещал возлюбленной ворваться в ее судьбу “на скорости звука”. А еще нам особенно нравилась строфа из стихотворения о погибшем летчике:

Стою один я у литой ограды

И говорю: “Спи, друг! Спокойно спи.

Я не жена. Обманывать не надо,

Твой прах не здесь, а в солнечной степи…”.

В редакции борисоглебской газеты, где я стал работать в 1965 году, на дню он появлялся несколько раз. С кем-то одним он не умел разговаривать, его слышали все, а потому и разговор через какое-то время становился общим. И — Россошь, Прасолов… Нет! Вы только послушайте… — эти слова звучали в его устах нередко. И точно помню, что прасоловское стихотворение “В редакции скрипели перья…” я прочел в книжке как уже давно знакомое.

Хорошо помню и летний послеобеденный час в 1966 году, когда Александр Дмитриевич вбежал в агропромотдел торжественный, светящийся, раскрасневшийся от спешной езды — с книжкой в руках. И, конечно же, объявил так, что все двери захлопали и комната наша мгновенно переполнилась:

— Вот, глядите! Алексей Прасолов! Только что вышла!

Книжка “День и ночь” пошла по рукам. Я открыл наугад:

Когда бы всё, чего хочу я,

И мне давалось, как другим,

Тревогу темную, ночную

Не звал бы именем твоим…

И тут Сорокин нетерпеливо выкрикнул:

— Олухи! Откройте тридцатую страницу. Белов! Ты слышишь, тридцатую!

Я открыл страницу тридцатую, все понял и развернутую книжку передал Анастасии Петровне Денисовой, заведующей отделом писем:

— Читайте вы!

Все притихли. Денисова внимательно всмотрелась в стихотворение и, сделав шаг в сторону, начала:

— “Над полигоном. Летчику Александру Сорокину. И страшен ты в карающем паденье…”.

То было начало четвертой строфы. Мы рассмеялись. Засмеялся и счастливый Александр Дмитриевич. И это стихотворение мы, конечно же, знали.

Когда все успокоились, Анастасия Петровна прочла его полностью. Хорошо прочла. Не торопясь, вдумчиво.

И — как-то уж так вышло — мы стали поздравлять Сорокина. Растерянный, он забрал книжку, помолчал, а потом опять выкрикнул:

— Вы все олухи! Прасолова поздравлять надо!

— Будешь писать ему, поздравь и от нас.

— Он у меня дома. В гости приехал.

— Что же ты не привел его в редакцию?

— Он спит сейчас. Завтра приведу.

И так же неожиданно, как и появился, Сорокин укатил. Портрета Прасолова в книжке не было. Каков он, я не представлял. Вернее, почему-то казалось, что в нем тоже что-то должно быть от летчика…

* * *

Утром следующего дня, направляясь в редакцию, я зашел на территорию рынка и тут услышал издалека знакомый оклик. От ларьков, где чуть свет начинали торговлю два заезжих грузина, Сорокин двигался не один. С ним шел товарищ небольшого роста, в берете, как бы немного запрокинув голову. Я удивился, потому что обознался, приняв незнакомого человека за другого, за одного тогдашнего преподавателя Борисоглебского пединститута. Но тот ходил с палочкой, теперь ее не было. А в остальном сходство поразительное. И вот тебе раз:

— Леша! Познакомься. Это журналист. Пишет стихи.

Мы назвались, пожали руки. Взгляд Прасолова мне увиделся тяжеловатым. Недоверчивым, что ли. И будто бы недовольным. Я вспомнил о книжке его, сказал, что видел вчера, поздравляю. И вся наша редакция поздравляет вас. Ответил:

— Спасибо.

Но не улыбнулся. Как-то даже посуровел.

— Вы (это относилось к редакции) еще не читали.