Лотерейный билет № 9672 - Жюль Верн

Глава XVII

Христиания, которая считается крупнейшим городом Норвегии, выглядела бы в Англии или во Франции совсем небольшим городком. Если бы не частые пожары, она и доныне сохранила бы свой облик XI века. Свое современное летосчисление она ведет с 1624 года, когда король Кристиан полностью перестроил ее, дав городу вместо женского имени Опселе свое собственное. С тех пор Христиания и носит имя своего царственного зодчего. Ныне это аккуратно распланированный город с широкими прямыми улицами и ровными рядами домов, сложенных из белого камня или красного кирпича. Посреди довольно красивого парка возвышается королевский дворец Оскарслот — обширное квадратное здание без определенного стиля. Там и сям высятся церкви, чье скромное внутреннее убранство вряд ли способно отвлечь верующих от их благочестивых мыслей. И наконец, здесь имеется несколько общественных зданий и заведений, а кроме того, огромный рынок под купольной крышей, куда свозятся все иностранные и местные продукты питания.

В целом городской ансамбль не вызывает особого интереса. Зато беспредельного восхищения заслуживает его местоположение в котловине, окруженной горными хребтами, столь разнообразными по красоте, что они являют собой поистине роскошную оправу для города. Если центральная часть Христиании с современными богатыми кварталами расположена на почти плоской равнине, то окраины, образующие род касбы,[109] карабкаются вверх по взгорьям; здесь обитает народ победнее, и домишки, деревянные либо кирпичные, отличаются грубой, кричащей раскраскою, скорее тревожащей, нежели чарующей взгляд.

Не следует думать, что слово «касба», привычное для африканских городов, не может быть приложимо к северной Европе. Взять Христианию: разве не походят ее портовые кварталы на тунисские, марокканские, алжирские? И хотя здесь не сыщешь тунисцев, марокканцев и алжирцев, все-таки местное пестрое, постоянно меняющееся население вполне стоит того, что обитает на севере Африки.

Одним словом, как и всякий город, чье подножие омывается морем, а голова высится над изумрудно-зелеными холмами, Христиания необыкновенно красочна. Не будет преувеличением сравнить ее залив с Неаполитанскою бухтой. Так же, как и берега Сорренто и Кастелламаре, ее побережье усеяно виллами и шале, полускрытыми темной зеленью ельников и той легкой дымкой, что придает им типичный «туманный» характер гиперборейских[110] краев.

Итак, Сильвиус Хог вернулся в родную Христианию. Правда, возвращение это произошло в условиях, которые он и предвидеть не мог, начиная свое путешествие. Ну что ж, не беда, если оно и прервалось столь необычным образом, — он довершит его в следующем году! А сейчас нужно было заняться делами Жоэля и Гульды Хансен. Он не поселил их у себя в доме, по его словам, лишь потому, что для этого требовалось подготовить две комнаты. Разумеется, его старые слуги Финк и Кэт оказали бы гостям самый радушный прием. Но для этого нужно было много времени. Вот почему профессор предпочел поселить их в гостинице «Виктория», особо рекомендовав хозяину этих постояльцев. А рекомендация депутата стортинга Сильвиуса Хога стоила того, чтобы оказать им исключительное внимание.

Однако, прося о таком обслуживании, какое предоставили бы ему самому, профессор поостерегся назвать в «Виктории» имена своих гостей. Сохранить их инкогнито казалось ему вполне благоразумным и в отношении Жоэля, и, главное, Гульды Хансен. Известно, какая шумиха поднялась вокруг девушки и как она могла досадить ей здесь, в городе. Лучше было никому не знать о ее приезде в Христианию.

Они договорились встретиться назавтра к обеду, иначе говоря, между одиннадцатью и двенадцатью часами дня.

Дело в том, что Сильвиусу Хогу предстояло уладить кой-какие проблемы, обещавшие занять все утреннее время, и он должен был прийти за своими юными друзьями, как только все закончит. После чего они уже не расстанутся до самого тиража, который состоится в три часа пополудни.

Проснувшись, Жоэль тотчас поспешил к сестре. Она уже оделась и ждала его в своей комнате. Решив отвлечь сестру от тягостных мыслей, которые нынче должны были особенно печалить ее, он предложил прогуляться по городу. Гульда, в свою очередь, не желая огорчать брата, согласилась, и они побрели наугад по улицам.

Было воскресенье. В противоположность чинной тишине, типичной для северных городов по воскресным дням, когда гуляющих почти не видно, нынче на улицах царило необычное оживление. Их заполняли горожане, отказавшиеся сегодня от поездки в деревню, и деревенские жители, хлынувшие в столицу из окрестных селений. По местной железной дороге, обслуживающей район Христиании, пустили даже дополнительные поезда, столько любопытных и прямо заинтересованных лиц привлекла популярная в народе Школьная лотерея.

Вот отчего люди шли по улицам города целыми семьями, даже целыми деревнями, — все с тайной надеждой, что поездка их не окажется бесплодной. Подумать только! Ведь распродан был миллион билетов: сколько же славных людей могли выиграть хотя бы сто или двести марок и, благословляя судьбу, вернуться обратно в свои жалкие домишки или на бедные хутора!

Покинув гостиницу «Виктория», Жоэль и Гульда первым делом спустились к набережной, которая полукружием огибала восточную оконечность бухты. Здесь, у воды, народу было поменьше, люди теснились главным образом в кабачках, где пиво и водка, подаваемые полными кружками и не менее полными стаканами, освежали пересохшие от постоянной жажды глотки.

Пока брат с сестрой пробирались между лавками, грудами бочек и штабелями ящиков самого различного назначения, глаза их были прикованы к кораблям, стоящим у причала и на рейде. Наверняка какие-нибудь из них приписаны к бергенскому порту, куда «Викену» уже не суждено вернуться.

— Оле!.. Бедный мой Оле!.. — прошептала Гульда.

Жоэль поспешил увести сестру подальше от гавани, в верхние кварталы города. Но там, на улицах и на площадях, посреди оживленно толкующих групп людей, им пришлось выслушать немало слов, прямо их касающихся.

— Ну как же! — заявлял один из беседующих. — За этот номер девять тысяч шестьсот семьдесят два им ведь предложили целых десять тысяч марок!

— Десять тысяч? — восклицал другой. — А я слыхал, будто давали не меньше двадцати!

— А господин Вандербильд из Нью-Йорка дошел аж до тридцати!

— Господа Беринги из Лондона — до сорока!

— А господа Ротшильды из Парижа покупали за шестьдесят тысяч!

Читатели знают, насколько достоверны все эти преувеличения, столь охотно распространяемые толпой. Еще немного, и цена билета превзошла бы размеры главного выигрыша!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});