Комбинация (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— А сколько людей на ней работать будут?

— В смене по моим прикидкам человек тридцать пять. Один мастер, три подмастерья и рабочие невысокой квалификации.

— Семьсот пятьдесят тысяч монет в месяц… — медленно произнес царь. Эта была едва ли не годовая производительность всех его монетных дворов вместе взятых.

— Но это для дешевых монет. Серебряные нужно будет полировать. И гурт там делать отдельно. Чтобы качественнее выходило. Но тут тоже можно будет что-то придумать.

— Как быстро ты сможешь построить такую машину? — отмахнулся Петр, вернувшись к более насущному вопросу.

— Я?! Отец — я не инженер. Я хоть и изучаю сейчас механику, но мне безгранично далеко до инженера. Тем более, что по моим расчетам, чтобы точность работы механизмов выдерживалась, рамы нужно будет отливать из чугуна или даже ковать. Это, — он махнул рукой на листы, — только общая концепция. Идея, выраженная на бумаге.

— Я не это у тебя спрашивал. — холодно и излишне жестко произнес царь.

— Если ты мне дашь должных навыков инженера и несколько опытных, рукастых мастеровых подходящих, и пообещаешь подумать о том, что я ранее про деньги говорил, то… за полгода, думаю, управлюсь. Если в моих расчетах не будет каких-то фундаментальных ошибок.

— Полгода… — покивал царь. — Приступай.

— Отец, ты слышал меня? Мне будут нужны люди и…

— Я слышал тебя, — перебил его Петр. — И услышал.

— Тогда, если позволишь, я еще кое-что про деньги скажу.

— Опять про крестьян?

— Нет. Ты в Англии был в банке Англии?

— Разумеется.

— Тогда ты знаешь, что они выпускают бумажные деньги?

— У нас им доверия не будет. — отрезал Петр. — Дело интересное, но потом к нему вернемся.

— Если выпускать бумажные деньги под твердое обеспечение золотом да серебром, то это позволит решить вопрос с нехваткой крупных монет. Для внутренней торговли оптом.

— Если я говорю потом, значит потом!

— Потом это завтра? — с милой улыбочкой спросил сын.

Царь побагровел.

Заседание на этом и закончилось.

— Ты не кручинься, — тихо произнес Яков Брюс, подойдя к царевичу. — Ему подумать нужно.

— Ты распиши все, как обычно делаешь, — добавил Меншиков, также оказавшийся рядом. — Позже, под хорошее настроение, снова покажем.

— У Петра Алексеевича свои резоны. — добавил Брюс.

— А что, действительно так бы сборы увеличились бы, если в налогах порядок навести? — спросил Александр Данилович.

Царевич глянул на него и с трудом улыбнулся. Воровать из казны было сподручнее, чем по мелочам дергать. И увеличение сборов в нее были напрямую в его интересах.

— Зачем мне врать? Сколько посчитал, то и сообщил. Самое сложное будет заключаться в наведении порядка в сборе налогов и в подсчете точного количества людей. Прятаться будут. Воровать. Укрывать. Мы ведь для них враги. Да и с крепостными что-то делать нужно. Они тормозят все что можно. Их использование что собака на сене — ни себе, ни людям.

— Отчего же враги? — выгнул бровь Меншиков.

— Так грабим, — грустно улыбнулся царевич. — Каждый год грабим. Им что турок, что швед, что мы. Так-то может и выступят, если завоеватель резать их начнет. Но если с умом зайдет… тылы всколыхнутся и загорят.

— Любишь ты… нагнетать… — нахмурился Головин.

— Предусмотреть и предупредить.

— Как это не называй… каждый раз, как тебя послушаешь, в тоску и отчаяние тянет.

— Знаешь, кто самый счастливый человек в мире?

— Кто?

— Идиот. Он просто не знает, что у него какие-то беды и проблемы. Вышло солнышко? Улыбается. А то, что хата сгорела и завтра с голоду помрет — без разницы. Не зря мудрецы древности говорили, что великие знания — великие печали.

— Горе от ума… не иначе.

— Горе не от ума. — покачал головой Алексей. — От ума появляется понимание горя. Без ума то как раз то горе и творится…

Глава 7

1700 год, июль, 15. Москва

Алексей сидел в кресле и думал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Пить много чая или кофе в силу возраста организма он не мог. Хотел. Но не мог. Сдерживался. Тело то не казенное.

Поэтому он употреблял фруктовые чаи. Вроде тех, что были модными в XXI веке во многих кафе Москвы. Вроде имбирь-лимон-мед или иные сочетания. Он экспериментировал с доступными ингредиентами, подбирая варианты поинтереснее. И пил их.

Кофе тоже. Но не более одной чашечки в день. Да и то — своего капучино на сливках, которое здесь называлось белым русским. Чай тоже пил. Но в столь же небольших объемах. Правда уже без молока. Несмотря на все свои осторожности пить чай с молоком он не мог себя заставить. Для него это было каким-то кощунством над любимым напитком. Помоями. Нет, о пользе он знал. Но вкус… для него он был совсем неприемлем.

Алкоголь тоже хотелось. Но он держался. Хотя для тети Наташи и ввел моду на летнюю сангрию[34] и зимний глинтвейн[35]. В адаптированном варианте, разумеется. Ради сангрии пришлось «придумывать» содовую. Вода, сода, лимонная кислота. Ничего хитрого, но без опытов и напряжения измученной памяти не обошлось.

При этом царевич не жадничал и щедро делился с Натальей Алексеевной своими выдумками. Отчего маленький клуб, собиравшейся у нее, довольно быстро совместился с импровизированным кафе. А напитки, что там подавали, быстро разбегались по остальным состоятельным дворам Москвы. Само собой, обретая местные названия. И даже уезжая дальше. Потому что иностранцы тоже порой заглядывали к царевне…

Отхлебнув фруктовый чай Алексей встал.

Медленно прошелся по кабинету.

И уставился в окно.

Наконец-то ему доставили внушительную партию каучука. Целый корабль. Что-то порядка восемнадцати тысяч пудов[36]. И царевич размышлял над тем, как этим всем распорядится.

Первая мысль — попробовать делать презервативы.

Но он ее отмахнул. Сколько материала уйдет на опыты для того, чтобы научится — бог весть. Да и репутацию «повелителя кондомов» ему получить не хотелось. Хотя, конечно, резиновые презервативы, на фоне льняных и выделанных из кишок, выглядели бы очень выигрышно, давая куда лучше защиту от бушевавшего в те годы сифилиса. И, без всякого сомнения, принесли бы кучу денег. Потому как даже презервативы изо льна или кожи были доступны только сливкам общества из-за дороговизны. А если еще и виагру какую-нибудь начать производить, то и подавно — озолотится можно будет. Но с этим весьма хитровывернутым веществом он даже не пытался связываться. Даже если бы помнил его формулу. Слишком сложное и трудное для синтеза в полевых условиях. Но какой бы был эффект… какие бы деньги… если, конечно, он бы решился переступить через последствия для репутации.

Мда…

Делать плащи «макинтоши»?

Вариант.

Хотя было решительно не понятно — как это все продавать. Что англичанам — понятно. Но ведь они много не дадут, наверное. Да и совсем не факт, что это изделие будет модным. Одежда тех лет плохо сочеталась с прорезиненным плащом. Такая вещь очень зашла бы морякам, особенно в сочетании с вязанными свитерами или иной теплой одеждой. Но опять-таки за нее не стали бы платить много. Во всяком случае не столько, сколько бы дали за модный аксессуар.

Калоши?

Может быть. Но опять-таки имелись сомнения во взрывном успехе начинания. Да, покупать без всякого сомнения будут. Но можно ли будет на этом поднять быстро и много денег? Вопрос. Было бы неплохо действительно наделать калош и, вместе с валенками, применять в России. Потому как ни тех, ни других пока не наблюдалось в здешних «пенатах». Впрочем, это все выглядело благотворительностью. А Алексею хотел нащупать вариант этакой золотой жилы. И заказывая через Ромодановского каучук, он мыслил ее найти. Но потом отвлекся и толком ничего не продумал. Теперь же лихорадочно соображал. Ведь требовалось действовать.