Вектор атаки - Евгений Филенко

– Пижон, – сказал Руссо с неудовольствием.

– Выводы! – потребовал командор. – И быстрее, Франц, вы же аналитик!

– Извольте. Эти надписи – сигналы, адресованные нам. Они возникают в каждой серии однажды и на минутах, кратных десяти, в убывающей последовательности. Они закодированы средствами земных языков, которые не являются родными ни для одного из нас. Я убедился несколько раз, что это правило соблюдается. Экзотические языки выбраны в рассуждении, что среди эхайнов не найдется ни одного специалиста по земной лингвистике.

– Но ведь и среди нас нет лингвистов, – вставил Оберт.

– Вот сейчас-то я почти уверен, что все делалось в расчете на меня, – сказал Ниденталь упавшим голосом. – Мне как-то и в голову не пришло, что эти сигналы могу прочесть только я. Я что, один это видел? Простите…

– Удовлетворение тщеславия – наивысшее наслаждение для людей, – ядовито проговорил Руссо, – но возможно оно лишь через сравнение себя с другими. Шопенгауэр.

– Будет вам, – сказал Оберт. – Как беден был бы человеческий дух без тщеславия! Ницше. Выводы, коллега Ниденталь, выводы! К нам уже идут…

– Это обратный отсчет, – сказал тот печально. – Он повторяется с постоянной периодичностью. И в День Ноль, то есть в день, совпадающий с сигналом на первой минуте серии, от нас ждут каких-то ответных действий.

– Не каких-то, – сказал де Врисс, страдальчески морщась. – А ответного сигнала. Чтобы знать, куда прийти на помощь. Информационные перехваты, право на просмотр которых эхайны любезно позволяли нам выигрывать, наверняка были нафаршированы сигналами. Отель «Тайкунер-Маджестик»… этот сериал дурацкий… Все это время спасатели висели в открытом пространстве на расстоянии броска от всякого эхайнского обитаемого объекта и ждали от нас хотя бы малейшей поддержки. А мы бездарно хлопали ушами. Лунки, изволите видеть, выкапывали для цветочков…

– Простите, – повторил Ниденталь, нахохлившись.

– Вы ни при чем, Франц. Вы обычный самодостаточный феномен, что с вас взять.

– Я обычный больной, – возразил тот. – Только недуг у меня особенный. И, чтобы уж у всех было скверное настроение, а не только у меня – в той серии, что вы, херр Оберт, выиграли у капитана вчера, сигнал был на десятой минуте.

Оберт окинул его медленным задумчивым взглядом.

– Я начинаю вам завидовать, – промолвил он. – Помнить все! Просто здорово. Должно быть, с вашими воспоминаниями вы никогда не испытываете одиночества.

– Еще бы, – хмыкнул Ниденталь. – До одиночества ли в окружении старинных металлических стеллажей с пыльными амбарными книгами в три ряда?!

– Получается, нам осталось дней пять, чтобы на что-то решиться? – спросил де Врисс.

– Получается так, – подтвердил Ниденталь.

– Я, конечно, не слишком верю в эту заумь, – сказал Оберт в некоторой растерянности. – Но что же мы теперь станем делать?

– Расходиться, – ответил командор Хендрикс. – Причем быстро. И думать, господа, думать!

– Ах, да, – сказал Оберт. – Вы это уже говорили. Кстати, добрый вечер, господин капрал!

– Я вас приветствую, – сумрачно откликнулся подошедший капрал Даринуэрн. – Что происходит? Почему вы постоянно нарушаете правила? Вам это доставляет удовольствие?

– Нисколько, – ответил Оберт. – Правила нужно соблюдать. Они придают нашей жизни иллюзию реальности.

– Что вы имеете в виду? – спросил Даринуэрн с подозрением.

– Не сердитесь, господин капрал, – сказал де Врисс. – Я почувствовал себя нехорошо, и друзья пришли мне на помощь.

– Тогда вам следует немедленно вернуться в свой дом, – строго сказал Даринуэрн. – И я, как обычно, приглашу доктора.

Он знаком подозвал привычно безмолвствующих громил из своего эскорта. Так же без единого звука те сцепили пальцы рук, соорудив нечто вроде висячей скамейки.

– Прошу вас, господин первый навигатор, – пригласил Даринуэрн.

– Не проще ли вызвать какой-нибудь транспорт? – спросил Руссо.

– Вы же знаете, – сказал эхайн. – Использование транспортных средств, равно как и других высокотехнологичных устройств, на территории поселка запрещено.

– Да, разумеется, – промолвил Оберт. – Вдруг мы попытаемся их захватить!

– Дирк! – одернул его командор Хендрикс.

– И вообще, – сказал капрал Даринуэрн, – время позднее, на сегодня развлечений достаточно. – И он зычно возгласил: – Оставьте инвентарь на поле и возвращайтесь в свои дома, досточтимые господа и дамы!

Де Врисс в это время трясся на руках у эхайнов, испытывая громадную неловкость от своей слабости и одновременно из последних сил одолевая приступы тошноты. «Не хватало еще осрамиться перед потенциальным противником», – думал он сконфуженно…

Вечером де Врисс не смог подняться на ужин. Вызванный капралом доктор Сатнунк застал его лежащим почти без чувств.

– Что же с вами происходит, господин первый навигатор? – спросил доктор. За отсутствием практики у него был жуткий акцент, хотя слова он подбирал достаточно точно. – Чем же вы больны?

– Я не болен, – не размыкая губ, прошептал де Врисс. – Я умираю.

Ледяная Дези

– А я все же уверена, что вам нужна моя помощь, – сказала Ледяная Дези и тонкой ладонью всколыхнула воздух в сантиметре от его лица.

«Словно птица крылом», – подумал Кратов. Ему неодолимо захотелось поддаться ее чарам, откинуться на спинку кресла и ни о чем не думать столько времени, сколько позволит эта колдунья.

– В другой раз, хорошо? – промолвил он, громадным усилием преодолев сладостный соблазн.

На тонком, казалось, – вырезанном из чистого льда лице мелькнула едва заметная гримаска неудовольствия. И сгинула. Доктор Дезидерия Вифстранд вновь обратилась в холодную статую, символ неприступности и отчуждения. За что, между прочим, и получила от коллег свое прозвище.

– Ваше право, сударь, – проговорила она. – Хотя на вашем месте я не сопротивлялась бы столь истово.

Кратов разглядывал ее, стараясь обнаружить и вычленить следы инаковости в ее безукоризненном облике. В конце концов, в кресле напротив него сидела сестра Харона. Какие-то трудноуловимые черты… немного птичий разрез широко расставленных глаз ведьмовского зеленого цвета… волосы слишком светлые и на его вкус слишком короткие, хотя сейчас этот стиль, «фар-винтаж», вошел в моду… чуть более обычного высокая переносица… странноватый рисунок губ… ничего существенного, чтобы заподозрить присутствие чужеродных генов в этом живом совершенстве. Если только означенное совершенство само не было результатом такого присутствия. «Удивительно, – подумал он. – А где же «волна страха», если в этой чаровнице таится тот же генетический коктейль, что и в Хароне?»

– Вы знаете, зачем я здесь, фрекен Дези? – спросил он.

– Нет. – Голос был негромкий, низкий, как показалось Кратову – избыточно вкрадчивый. Но при этом легко и сразу проникающий сквозь защитные барьеры, которые он мысленно вздымал на его пути. – Мой друг, доктор Стеллан… я привыкла называть его по имени с детства… просил меня сделать для вас все исключения из правил, какие я только в состоянии себе позволить. Он был чрезвычайно убедителен.

– Да уж, он умеет быть убедительным, когда захочет.

Дези закинула ногу на ногу, переплела пальцы на остром колене и обратила к нему взгляд ярко-зеленых глаз.

– Вот уж не ожидала, что однажды ко мне придет человек, который мне будет задавать вопросы, а не я ему, – произнесла она насмешливо. – Впрочем, я в вашем распоряжении, сударь.

…Досье доктора Дезидерии Вифстранд – по крайней мере, та его часть, что не составляла тайну личности, – являло собой занимательное чтиво, но лишь для компетентного читателя, для остальных же не более любопытное, чем мог бы составить о самом себе всякий человек, живущий активной жизнью и увлеченный работой. Любящие родители из технарей, люди вполне зрелые, с изрядной репутацией. Отец, инженер Отто Андерссон, конструировал сверхтяжелые энергонасыщенные сервомеханизмы, а мать, доктор Карин Вифстранд, исследовала свойства органических композиций. Спокойная, благополучная семья, образцовое родовое гнездышко, кстати – довольно большое. Все доселе известные ангелиды были единственными детьми у своих родителей, но здесь дело обстояло иначе. Дези была пятым ребенком, и довольно поздним. Вероятно, перспектива ее появления оказалась для немолодых уже супругов приятным сюрпризом. Но развитие плода протекало не слишком хорошо, и будущая мать принуждена была провести почти месяц в отделении женщины и ребенка Каролинской больницы в Стокгольме. Режим был щадящим, процедуры по приведению плода в благоприятное состояние – вполне комфортными. Хотя поначалу госпожа Вифстранд испытывала необъяснимые ночные кошмары, о чем поведала супругу и лечащему доктору… (Кратов – Носову: «Не слишком ли много неучтенных ангелидов с парадоксальным психоэмом для такого маленького региона? Что им в этой Швеции, медом намазано?! Локкен, Харон, Ледяная Дези… а о скольких мы не знаем?» Носов – Кратову: «Да-да, мы уже занялись этой больницей. Там вообще обнаружилось много любопытного… и не только в ней…») Впрочем, кошмары прекратились так же внезапно, как и начались, динамика же развития плода сделалась стабильно положительной, и все неудобства были объяснены эффектом лечебных мероприятий. Появление Дезидерии на свет было встречено остальными членами семейства с полагающейся радостью. В особенности был рад доктор Стеллан Р. Спренгпортен, как раз незадолго до счастливого события предложивший свои услуги в качестве семейного врача. Слегка хватив лишку по этому случаю в обществе господина Андерссона, он произнес странную фразу: «Человечек, хвала всевышнему – настоящий человечек!» На высказанное господином Андерссоном недоумение последовал уклончивый ответ: «Уж теперь-то все будет прекрасно! И я никому не позволю… ни-ко-му!..» Что именно и кому Стеллан не позволит, уточнить не удалось, поскольку ему вдруг на ум взбрела фантазия спеть «Три маленьких селедки», на каковой порыв господин Андерссон не откликнуться никак не мог, и о странных репликах было позабыто. Впрочем, прибавлению в семействе оказались рады не все, а именно – восьмилетняя Агнес, утратившая статус младшего и самого любимого ребенка. Да что там говорить: Агнес невзлюбила сестренку и с трудом справлялась с приступами жестокой детской ревности. Дошло до того, что взрослые опасались оставлять Дези без присмотра, если в доме находилась Агнес. «Что с тобой, дитя мое? – допытывался Стеллан. – Взгляни же на нее! Дези – сущий ангел, как ее можно не любить?!» – «Никакой она не ангел, вот, – сердито отвечала Агнес. – Она притворяется ангелом, а на самом деле…» И уходила, не докончив фразы, оставляя доктора в тревожном недоумении и ощущении педагогического бессилия. Все разрешилось само собой, когда Дези заговорила – а произошло это удивительным образом прежде, чем она толком научилась ходить. Получилось так, что малышку, занятую игрой, оставили без присмотра, и в детскую с недобрыми, как представляется, намерениями вошла Агнес… Спустя несколько минут родители вернулись, но обнаружили двери детской запертыми изнутри. Пока они спрашивали друг дружку, кто мог это сделать и зачем, Стеллан со словами: «Это Агнес, кто же еще…» – растолкал их и вынес дверь могучим плечом. Агнес стояла на коленях перед сидящей на полу Дези, закрыв глаза, а та с обычной своей улыбкой, которую трудно было назвать иначе нежели «неземная», гладила ее по щеке ладошкой. «Что здесь произошло?» – попытался было спросить строгим отцовским голосом господин Андерсон, но получился задушенный жалкий шепот. «Мы зайки», – ответила Дези радостно и непонятно. «Зайка Агнес, – эхом отозвалась сестра и шмыгнула носом. – Зайка Дези. Мы зайки…» – «Зайки хорошие», – резюмировала Дези и вернулась к игре как ни в чем не бывало, в то время как Агнес, обливаясь слезами, бросилась прочь. «Ступайте за ней», – велел Стеллан родителям. И, когда за теми закрылась дверь, убрал ногу в громадной тапочке с помпоном с валявшихся на полу ножниц… Добиться от Агнес удалось немногого: «Я все поняла, вот… Дези хорошая… она просто другая, вот… она мне объяснила… и я все поняла…» – «Ну, разумеется, дитя мое, – говорила госпожа Вифстранд, поражаясь и одновременно не слишком доверяя вдруг случившимся в Агнес переменам. – Вы все разные, но мы всех вас любим». – «Мама, – возражала Агнес, виновато глядя на нее снизу вверх. – Я знаю, ты любишь Дези сильнее меня. Она маленькая и беспомощная. А я уже взрослая, вот. Зато Дези любит всех одинаково, она мне объяснила. Она маленькая, но в ней океан любви, вот. Хватит всем поровну. Я едва не утонула в этом океане, мне столько не нужно…» Стеллан, присутствовавший при этом разговоре, был единственным, кто понял больше, чем было сказано. Что, впрочем, не мешало ему вскорости обнаружить себя полным идиотом. «Агнес, – молвил он, оставшись с девочкой наедине. – Ножницы». – «Да, я гадкая, – легко согласилась та. – Хотела отрезать у Дези прядку, чтобы сделать куклу вуду. Я знаю, что это чушь, но мне хотелось попробовать, вот. Не у себя же я стану отрезать! А вы что подумали, Стеллан?» В этой семье, как и во всех прочих, было принято обращаться к доктору по имени. Он запоздал с ответом, и несносная пигалица заметила, иронически качая головой: «Стеллан, вы насмотрелись ужастиков, вот». Он не спорил. Уж он-то предостаточно знал о девиантном поведении… Проверить свои выводы относительно «океана любви» Стеллан смог много позже, когда Дези подросла достаточно, чтобы вступить с ним в отношения сознательного сотрудничества. Как изысканный плод, она вызревала в атмосфере любви, которая возникала сама по себе, вне зависимости от того, что происходило в этом обществе, в этом помещении за мгновение до того, как она переступала порог. Люди могли ссориться, могли враждебно молчать, могли не замечать происходящего вокруг себя. Все менялось с появлением Дези… С годами она исполнялась странной, необъяснимой красоты, такой же отчужденной, как и ее улыбка, и самым простым, с ходу просящимся на язык определением этой красоты было «холодная». Так могла бы выглядеть Снежная Королева из сказки. Очевидно, поэтому Дезидерию Вифстранд продолжали обожать сверстники, но уже на расстоянии, как нечто слишком совершенное, чтобы дотрагиваться до него руками и уж наипаче приглашать на вечеринки или в походы. Дези не возражала. Семейный круг и одиночество за его пределами – этого достаточно. Доктор Стеллан уже сталкивался с чем-то похожим, и это сходство его пугало… но сейчас все было иначе, не столь безысходно, без печати злого рока, словно бы по взаимному согласию сторон. Не то океан любви сильно обмелел, не то Дези научилась управлять его стихией… не то его и не было никогда, а была лишь иллюзия, защитная реакция, сообщаемое вовне желание всегда получать то, в чем нуждаешься больше всего: ответную любовь. А в том, что сестра Харона от рождения наделена некими труднообъяснимыми способностями, доктор Стеллан Р. Спренгпортен сомневался менее всего. Равно как и обоснованно предполагал, чем именно займется Дези по вступлении во взрослую жизнь…