Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина

снова повалился на мостовую, тряся головой, словно в ухо ему вода попала.

«Урсула, я сказал – соберись! – рявкнул Йен. – Быстро!»

Его образ возник передо мной, как наяву; электрически светлые глаза, лицо порочного художника, полные губы, розовый локон на лбу – и аромат олеандра, густой, живой, влажный.

Там, где есть один дурман, другому не место.

Когда я снова подняла взгляд, голова у меня была ясной, как никогда.

Итак, напротив нас – трое. И ещё чудовищные собаки перестали изображать дворняжек, роющихся в мусоре; скорее всего, они бросятся, если мы побежим, а зубы у них – будь здоров…

«Не думай о собаках, – оборвал меня Йен. – Наша проблема – эти трое, точнее всего один из них».

Ага, и я даже знаю кто. Вон тот тип в оранжевой куртке, который сверлит меня взглядом… Эло Крокосмия?

«"Крокосмия" означает "запах шафрана". Норма обладала особой способностью – ломать волю к сопротивлению и порабощать разум, не прибегая даже к чарам. Наверняка она передала её сыну. Однако эта способность была всего лишь неудачной копией. Тебе нечего бояться, Урсула, пока не начнётся настоящая битва».

Кажется, Йен улыбался, и от его призрачной улыбки меня морозом продрало по хребту.

…так кому же подражала Норма? Чью способность она копировала?

– Вот ты и обнаружил себя, Лойероз, – ощерился Крокосмия.

Его лошадиное лицо вытянулось, кажется, ещё больше и выглядело откровенно отталкивающим, и даже сообщники-чародеи явно старались держаться подальше, чтоб случайно не попасть под раздачу.

– Да вы что, правда, что ли? – пробормотала я. – И чем же, интересно?

Из подъезда выглянул облезлый кошак – то ли один из тех, кого Йен вытащил из каверны, то ли просто приблудный – и выгнул спину, вздыбливая шерсть. Может, из-за рокировок, а может, из-за всех этих чар и метаморфоз восприятие у меня начало трансформироваться, словно я снова вышла из своего тела – и видела не только то, что происходило передо мной, но и всё вокруг. Сама структура пространства изменялась. Оно сминалось, трескалось, и из разломов пялились выпуклые призрачные глаза и свешивалось что-то липкое и тягучее, как мёд. У дороги, на обочине, кувыркались в потоках невидимого ветра пушистые чёрные комочки, похожие на тот, что я подобрала в парке, а ещё один такой же, только белый и колючий, выглядывал из-под колеса роскошной красной машины на парковке.

Сумерки стали прозрачными, а небо отливало зеленцой – и, честно, это пугало даже больше, чем перекошенная физиономия какого-то там чародея.

– …ты меня слушаешь?! – проорал Крокосмия.

Похоже, не в первый раз.

– Нет, – честно призналась я, разглядывая подъезд у него за спиной. Кроме кошака, оттуда периодически выглядывало такое, что лично мне было бы страшновато поворачиваться к нему уязвимыми частями тела. – У меня тут очень увлекательные галлюцинации, всем рекомендую, отличная штука.

«Урсула? Ты в порядке?»

Вообще нет, но мне же по плану нужно просто перетягивать внимание на себя, чтобы развязать руки Хорхе, а с этим я справляюсь на все сто процентов. Наверное, если Дино сейчас поднимется, то сможет тихо слинять сам, и никто его не остановит… Но он был, к сожалению, ещё менее адекватен, чем я – так и стоял до сих пор на коленях и сверлил бессмысленным взглядом громоздкое тело мёртвой чародейки, над которой вилось едкое, липкое облако красного газа.

Или не газа?

Она ведь умерла? Как Тони?

– Всё-таки вменяемых медиумов не существует, – произнёс Крокосмия, внезапно успокоившись, и поскрёб подбородок-лопату. – Ладно, пакуйте эту девку, на месте разберёмся. А я схожу и проверю ещё раз её берлогу. Да, от нытика избавьтесь.

Пожалуй, мы все действовали на рефлексах.

Эти двое, что двинулись ко мне, не раздумывая; Крокосмия, который походя отпихнул с дороги кота прицельным пинком; и я, когда схватила тот клубящийся красный туман, скатала в комок и засадила этим комком Крокосмии по затылку, потому что будь ты хоть трижды чародей, но котов пинать нельзя.

– А-а-а-а-а!

Вопль был таким пронзительным, что я даже почти пришла в себя, и мир стал казаться более-менее нормальным. Оба чародея – кстати, похожие на немолодых культуристов – замерли на полпути ко мне и обернулись на Крокосмию. А тот продолжал орать и крутиться на месте, пытаясь отскрести со своей головы красный комок, но пальцы, конечно, проходили насквозь. Впрочем, скоро его мучения должны были прекратиться сами собой, потому что эта субстанция медленно растягивалась и стекала вниз, на мостовую, как детская игрушка-липучка.

«О, как интересно, – заметил Йен задумчиво. – Значит, просто швырнуть заблудшую душу в кого-то недостаточно, чтобы она оказалась внутри тела. Или это тело просто слишком уродливо? Никак не могу решить».

«Убивать сложно», – подтвердила Салли серьёзно.

Слушая их диалог, я почувствовала себя как дома. Фигурально выражаясь.

– Спасибо, мои дорогие, – растроганно произнесла я. – Наверное, без вас бы у меня давно уже поехала крыша. Чтобы я без вас делала?

– Полагаю, вы бы вели безмятежную, мирную жизнь, – предположил Хорхе с полуулыбкой, возникая в полушаге от меня. – Надо признать, я вас недооценил, Урсула. От вас требовалось только отвлечь немного эти хищные цветы, но вы почти что справились с ними и без моего вмешательства.

– «Почти» не считается, – откликнулась я, рассеянно наблюдая за тем, как монструозные собаки, так и не добежав до нас, рассыпаются пылью по мановению его руки. – Они просто не ожидали.

– Поэтому я и говорю, что знание определяет победителя, – согласился Хорхе легко и, скользнув между двумя мускулистыми чародеями, отвесил каждому из них по звонкой оплеухе; бесчувственные тела повалились одновременно, друг на друга. – О, а здесь будет сложнее…

Красная субстанция стекла наконец с Крокосмии, и тот обернулся, тяжело дыша. Куртка вокруг него вздыбилась шаром; воздух искрил и казался густо-оранжевым и мутным. Фонарь над подъездом мигнул и погас.

– Альосо-и-Йедра! Ублюдок! – рявкнул, как выплюнул, Крокосмия.

Хорхе вздохнул, с хрустом разминая кисть.

– Да, не хотелось бы к этому прибегать… Но нам нужно закончить быстро. Сожалею, Эло.

На ладони у него вдруг возникла книга в кожаном переплёте – не слишком большая, но увесистая. Выглядела она старой, но серебристые пряжки блестели ярко, как песком начищенные. Хорхе отщёлкнул замки –