Золотая кровь 2 - Ляна Зелинская

неестественно.

— От тебя зависит. Хотя… Ты просто можешь сразу рассказать мне правду: кто ты такой на самом деле? Или… правильнее будет сказать, кто ты такая? И что ты здесь делаешь?

Виго сидел, но все мышцы его тела были напряжены. Он не зря запер дверь на ключ. И не зря взял с собой пистолет. Ведь тот, кто прячется в образе Эмерта, может оказаться кем угодно, учитывая обстоятельства: убийцей, вором, отравителем. И, наверное, ему стоило бы позвать с собой Мориса, но было стыдно за то, как его одурачили. Он сам когда-то доказывал Морису, что первое впечатление самое верное. И так в этом ошибся! Хотя Доменик сказал: «Она хорошая девушка». Но Доменик не святой и тоже может ошибаться.

Поэтому Виго был готов к любому повороту событий: попытке бегства, лжи и даже нападению. Но к тому, что произошло дальше, он совершенно точно готов не был.

Эмерт закрыл лицо руками и тихо заплакал. Не попытался бежать, драться, притворяться и лгать, и только сквозь слёзы тихо пробормотал что-то вроде: «Простите, сеньор!», а потом отвернулся к стене.

И от этих горьких и искренних слёз Виго совершенно растерялся. Он ожидал вранья, упорства, изворотливости, чего угодно, только не этих тихих рыданий. А главное — он не был готов к тому, что вся его злость вдруг разом исчезнет, и ему внезапно захочется встать, подойти и утешить этого парня или девушку. Сделать что-нибудь, лишь бы погасить это отчаяние, исходившее вместе со слезами.

Чёрт! Да чего он так растрогался!

— Перестань рыдать, — произнёс он твёрдо, стараясь придать голосу спокойной серьёзности. — И объяснись. Кто ты такой… или такая? И с какой целью пробрался в мой дом обманом?

— Простите, сеньор де Агилар! Я… не обманом. Я Эми, сестра Эмерта, — раздался в ответ тихий голос.

И это был совсем другой голос, более женственный и мягкий, хотя и похожий на тот, которым обычно разговаривал Эмерт.

— Сестра?! Святой Ангел Скорбящий! — воскликнул Виго и встал. — Скажи, бога ради, зачем весь этот маскарад?!

— Простите, сеньор! — снова пробормотала девушка и шмыгнула носом. — Вы позволите, я умоюсь?

— Уж давай, покажи своё настоящее лицо! — взмахнул рукой Виго.

Он был ошарашен.

Сестра?!

Вот об этом он как-то не подумал.

Эми проскользнула за занавеску и там какое-то время гремела рукомойником и шмыгала носом, а Виго наблюдал и всё думал: может, это тоже какая-то уловка? Может, она тянет время, надеясь сбежать? Но дверь была заперта, а путь к окну преграждала кровать.

Но девушка никуда не убежала, вытерла лицо, робко вышла из-за занавески и остановилась на другом конце комнаты, потупив глаза и явно смущаясь собственного преображения.

Она стояла у стены, недалеко от лампы. Тёмные волосы рассыпались по плечам, и теперь, когда на ней не было кепки и этого дурацкого парика со спутанной чёлкой, нависавшей на брови, Виго увидел, что Доменик был прав — это она, девушка с его картины. Изящная, тонкая, растерянная и смущённая. И совершенно беззащитная.

Он смотрел на неё, жадно разглядывая черты лица в тусклом свете лампы, и не знал, что именно чувствует сейчас: злость или радость?

Она была красивой. И это была какая-то утончённая, хрупкая красота, какая бывает у весенних цветов, пробившихся сквозь толщу снега.

— Так значит, ты Эми? Та самая сестра, которая заболела? И ты назвалась Эмертом? Зачем? — спросил он, продолжая внимательно её разглядывать. — С какой целью ты проникла в этот дом обманом?

— Нет, сеньор! Не обманом! То есть обманом, да, но я не хотела ничего дурного! — воскликнула она. — Простите меня! Это была моя идея! Просто, в тот день, когда на вас напали возле сената, Эмерт пришёл домой, и он сильно хромал, сказал, что упал, когда в вас стреляли, и сильно подвернул ногу. Сразу не почувствовал, а потом… Его нога опухла, и пришлось звать лекаря, — девушка говорила быстро, перескакивая с одного на другое и размахивая руками, — и лекарь сказал, что в кости трещина, наложил повязку и велел три недели не наступать на ногу. Но как же нам тогда быть? Ведь тогда бы Эмерт потерял работу, он ведь только к вам устроился! Вы бы не стали ждать так долго и нашли бы кого-то другого! А нам очень нужны деньги! Очень! — она приложила ладони к щекам, готовая снова расплакаться, и покачала головой. — У нас ведь ничего нет, только то, что мы зарабатываем. И ещё лекарь… Ему тоже пришлось заплатить! И я подумала… Мы с братом ведь очень похожи, мы и раньше так делали: он работал днём, а потом ещё брал ночные смены в типографии, а я переодевалась в его одежду и шла работать за него наборщиком. Я ведь умею читать и писать, и я старательная и аккуратная. Но меня бы туда ни за что не взяли, зная, что я женщина! А потом… Потом я ещё так же подрабатывала разносчиком газет. Ведь к мальчишке никто не пристанет на улице, да и не спросит, а разве вы видели разносчиков-девушек? А потом он устроился к профессору Кордезо, и мне пришлось помогать, потому что платили там немного. Но это была уже совсем другая работа, она была нужна брату, ведь так мы могли с ним выбраться из Тиджуки! Но нам всё равно приходилось подрабатывать в типографии, и когда Эмерт выходил в ночную смену, я бегала по поручениям профессора. Так мы менялись и всё успевали, а иначе, как нам выжить?! Мы всё друг другу рассказывали, так что я всё знаю и всё умею, сеньор! Вот я и убедила Эмерта, что две-три недели, пока он не ходит, я за него поработаю, а потом он вернётся в ваш дом, и всё будет, как раньше. Ведь вы такой хороший хозяин и платите так, как никто другой. А я всё умею, сеньор! У вас же не было на меня жалоб! И мы же ничего плохого не хотели, простите! — она приложила ладонь к губам, и у неё на глаза снова навернулись слёзы.

— А твоё лицо? Что с ним произошло? Оно изменилось, — спросил Виго, наблюдая за ней во время этого рассказа.

Её лицо действительно немного изменилось, и дело было вовсе не в парике. Оно теперь отличалось от лица Эмерта−помощника.

— Это театральный грим. Простите, сеньор, — пробормотала Эми, тиская край пиджака. — Чтобы лицо было менее… симпатичным. Чтобы… не привлекать ненужного внимания.

Она ужасно смутилась, отвела взгляд, и Виго просто кожей ощутил волну жара, исходившую от этого смущения.

— Простите, сеньор