Халява для раззявы - Кондратий Жмуриков

С порога, поинтересовавшись, дома ли супруга, Козлодоевский плотоядно улыбаясь, попросил горничную приготовить ему ванну. Уже это насторожило Филимона. Пока он до зеркального блеска надраивал ванную посудину, закрывшись на шпингалет, Филимон с точкой раздумывал как обезопасить себя от сексуальных домогательств Антона Генриховича. Филимон с тоской думал, о том как из таких ситуаций выбираются женщины. Фишка с больной головой не пройдет, не желание занимается сексом или жизненное кредо – не изменять жениху, вряд ли остановят любвеобильного Козлодоевского. В дверь деликатно постучали.

– Фаиночка, не хотите ли составить мне компанию, поужинать? – противнейшим голоском, полным сладострастия произнес за дверью Антон Генрихович.

Филимон поежился. Поужинать, что б подавиться и умереть от асфиксии. Все равно дверь пришлось открыть, не будешь же сидеть в ванной, пока вода не нальется. Филимон вышел, озираясь по сторонам, в надежде незаметно проскочить. Но увы! За углом его поджидал Козлодоевский.

– Фаиночка, не могу есть в одиночестве. У меня комплекс. Не могли бы вы посидеть со мной.

Филимон понял, что его сопротивление, только усилит желание Козлодоевского. Он покорно кивнул головой и побрел. Но не на кухню. От этого стало еще неприятнее. Господин Козлодлоевский привык соблазнять своих горничных в кабинете. В камине полыхал огонь. На огромной шкуре белого медведя (Филимон твердо был уверен, что раньше ее здесь не было, видимо, хозяин кабинета доставал ее в особо «торжественных» случаях) стоял поднос с бутылкой шампанского, двумя хрустальными фужерами на длинных ножках, вазой с виноградом, большой шоколадкой и бананом. «Намекает», – подумал Филимон, густо покраснев.

– Присядьте, чаровница, – попросил Антон Генрихович, опускаясь на шкуру и похлопывая рядом с собой.

Филимону пришлось подчиниться, но сесть он постарался на самый краешек шкуры. Хотя это краешек был на расстоянии вытянутой руки от господина Козлодоевского. Хозяин откупорил шампанского бутылку и разлил пенящийся напиток по фужерам.

– За прелестнейшую девушку, с чарующим именем Фаина, – произнес тост Антон Генрихович.

Филимон изображая дикое смущение, потупил глаза и начал теребить пальцем край шкуры. Это смущение только подстегнуло господина Козлодоевского. Он пригубил напиток и глядя на горничную произнес:

– А теперь, Фаиночка, давайте на брудершафт.

Филимон вскочил, задел фужер, опрокинул бутылку шампанского и отскочил к дверям кабинета:

– У меня это, вода,… там ванной… Молоко на плите… убежало…

С этими словами Филимон рванул по коридору и заскочил в ванную, закрыв дверь на шпингалет, он попробовал прочность запора. Запор был так себе, хиленький. А вода в ванной, между прочим, уже набралась. Филимон прислушался. В коридоре вроде никого не было. Уф, теперь бы осторожненько пробраться в свою комнату, которая стала самым желанным местом на земле, запереться на задвижечку и пересидеть, дожидаясь возвращения мадам Козлодоевской. Лишаться невинности Филимону Аркадьевичу совершенно не хотелось, да тем более от… рук господина Козлодоевского.

Филимон тихонечко приоткрыл дверь, огляделся. Никого… Затем крикнул громким голосом, так, чтобы его было слышно в кабинете:

– Антон Генрихович, ванная набралась.

Не дожидаясь ответной реакции Филимон галопом помчался в свою комнату. Успокоился он только тогда, когда запер за собой дверь и для страховки подвинул к ней тумбочку. Если бы Филимон Аркадьевич умел молиться, он бы сейчас молился. Но, к своему сожалению, бывший октябренок, бывший пионер и комсомолец этого делать не умел. Он сел на кровать и зарыдал, размазывая по лицу, скупые мужские слезы.

Филимон просидел в комнате часа два, в полной тишине, без света. Он сидел и прислушивался, не стукнет ли входная дверь. Филимон слышал как по коридору разгуливал, уже пьяный, Козлодоевский, который всюду искал Фаину. Временами Антон Генрихович напевал песню из репертуара «Наны»:«Фаина, Фаина, наина-ниана-нан-на»… Подходил к двери и ласковым шепотом уговаривал открыть дверь. Но Филимон был крепок как кремень, как дамасская сталь, на провокации и уговоры не поддавался. Наконец Антону Генриховичу надолго уговаривать и он затих у двери Филимона. Лоховский прислушивался минут пятнадцать, пока не сообразил, что хозяин просто спит. Из-под дверей раздавалось мерное посапывание «Хр», «Хыр» «Хр». Филя лег на пол и попытался рассмотреть, что происходит по ту сторону двери, через щель, между полом и дверью. Вроде что-то лежит, и лежит без движение. Филимон посидел еще минут пять и осторожненько приоткрыл дверь.

Козлодоевский спал на шкуре белого медведя, которую принес из кабинета. В руке у него была пустая бутылка водки. Видимо Антон Генрихович, после шампанского, догонялся напитками покрепче. Филимон аккуратненько переступил через хозяина и бросился звонить Максу:

Трубку взяли не сразу:

– Макс, Макс, забери меня от сюда, сейчас же, – закричал Филимон в трубку. Его силы были на исходе.

– Фил, ты знаешь который час? Тебя, что мама не учила, после десяти вечера людей беспокоить неприлично.

– Да, а бросать друзей в беде прилично? – срываясь на крик ответил Филимон. Меня можно сказать здесь сейчас…

– Успокойся. Марки нашей среди этих нет. Завтра утром я тебе верну их, положишь на место и уйдешь.

– Ага, уйдешь. Ты знаешь, кто сегодня сюда приходил?

– Филимон, ты издеваешься? Я тебе ночью загадки разгадывать буду. А может тебя псина покусала и ты взбесился? – рявкнул в трубку разозленный Максим.

Филимон услышал, как звонкий девичий голосок капризным тоном, что-то потребовал, обращаясь к Максу. Понятно, теперь, почему он злиться.

Лоховский постарался взять себя в руки и спокойным тоном произнес:

– Максим, понимаешь, здесь была Нина Михайловна, теща моя. Она приходила сюда с кобелем. И интересовалась журналами. Я боюсь, что она меня узнала.

– Ладно, не суетись, узнала или нет ты это завтра поймешь. А сейчас иди спать. А утром собирай вещички и в путь. Я к Козлодоевским с утречка загляну и мы подумаем, что сделать, чтоб тебя выгнали из дома.

* * *

После вечера, проведенного в обществе Михеича, Нина Мхайловна чувстовала себя просто великолепно. Она летала по комнате, напевая свою любимую арию из «Кармен»: «Меня не любишь, ты так чтож… Так бер-ррригись лю-ююбви мо-ооей…» В исполнении мадам Мерзеевой песнь любви напоминала скорее боевой марш или песнь воинствующих аборигенов, однако такая вольность в трактовке музыкального произведения совершенно не смущала Нину Михайловну. Испуганная Машенька весь вечер наблюдала за бурной аткивностью матери, боясь спросить чем вызвана приподнятость настроения.

Мерзеева легла спать рано, сны ей снились исключительно приятные и эротические. Утром она поднялась все с тем же хорошим натсроением. И впервые за несколько лет не сбросила помятый чайник Сивухина со своей конфорки. Пропустила вперед себя в ванную комнату Борьку-балбеса, спешащего в школу и даже сказала «Доброе утро» Козябкину. Соседи были в шоке. Одно из двух. Либо Мерзеева замыслила новую пакость, либо она сошла с ума. Второй вариант коммунальщики считали более предпочтительным.

Машина за Ниной Михайловной приехала к двенадцати, водитель принес свои извинения, за маленькую задержку, вызванную поломкой, Передал букетик цветов, который преподнес от имени Георгия Михеича. Нина Михайловна благоухая дорогими французскими духами, подаренными на днях Михеичем села в машину. Окна кухни выглядывали во двор. Мерзеева, садясь в машину, подняла глаза и увидела чуть сплюснутые сткелом носы любопытных соседей, которые с изумлением разглядывали новенькую машину, шофера…

Все бы ничего, если бы не противная псина. Киллер почуял знакомых запах и все время норовил положить свою голову на коленки Мерзеевой. С его полураскрытой пасти капала длинная стекляннообразная слюна. Мерзеева все время пыталась отвернуть собачью морду в другую сторону, но безрезультатно. Наконец, устав от беслподных попыток, сдалась. Киллер устроил свою голову на больших удобных коленях женщины, закрыл глаза и довольно заурчал.

Будущая невеста Киллера обитал в одном из престижных районов. Нина Михайловна сама бы не оказалась от уютного гнездышка в этой части города. Проживание на улице Советской означало, что вы достигли высокого положения на лестнице богатства, благополучия и достатка. И не важно как вы этого добились: отмывали «черный нал», тянули бюджетные деньги, отрывая от стариковских пенсий и детских пособий, торговали наркотиками, занимались киллерством или сделали супергениальную раскрутку конгениальной звезды попмузыки. Мерзееева на минуту погрузилась в пленительные фантазии на тему своего собственного обитания на этой улице.