Монашество и монастыри в России XI‑XX века: Исторические очерки - Коллектив авторов

Но присутствует и дополнительный аргумент, в котором можно увидеть еще один акцент, а именно осуждение практики отдачи серебра «в рост»: «а еже даяти просящим и заемлющих не отвращати — сие на лукавых повелено есть, глаголеть Великый Василей, не име- яй бо излишне нужныа потребы не должен есть таковаа даяниа творити» (с. 6). Именно термин «заемлющеи» позволяет предложить такую интерпретацию.

«Милостыня» со стороны скитника должна ограничиваться духовной сферой («Милостыня… иноческаа еже помощи брату словом в время нужди и утешити скорбь разсуждением духовным»). Отрицая милостыню, он не отвергает страннолюбия: странника надо «упокоити… по силе нашей, и по сих, аще требует, даяти ему благословения хлеба и отпущати его»; «приносити словеса братиям и странным» (с. 6–8).

10. «О церковном украшении».

«Съсуди злати и сребрени не подобает имети, такоже и прочая украшениа излишня, но точию потребная церкви приносити» (с. 8). Здесь тот же принцип отказа от богатства и всего «излишнего». То же относится и к предметам повседневного обихода («многоценный и украшены не подобает имети». С. 9); они должны быть «повсюДУ обретаемый и удобь купуемы» (с. 9), т. е. дешевы. «Нестяжание» личное в скиту Нила было менее полным, нежели в общежитиях, так как скитники, обеспечивая себя сами, вынуждены были иметь лич- нЫе вещи, в том числе и хозяйственные.

11. В заключительной части излагаются кратко другие правила монашеской жизни и пребывания в скиту (с. 9).

Трактат «О мысленном делании» посвящен «духовной брани», жизни «внутреннего человека», «обители безмолвия» (с. 89). В заключительной части один из фрагментов дает обобщенную характеристику того, что сказано о монашеском «устроении» и в «Предании», и в самом трактате. Акцентирован принцип меры, отказ от излишнего, осуждение участия монахов и монастырей в «бранях и ко- торах», т. е. тяжбах, судебных разбирательствах и прочем, а главное — «сила внутреннего человека»:

«…приобретающе нуждную потребу от трудов своих. Аще ли ни, то мало вземлюще милостыня, откуду усмотрит благость Его, излишних же всяческы ошаатися. Брани же и тяжа и которы телесных ради лихоимств, яко яда смертнаго, отбегаем. И деланна творяща, яже суть угодна Богу, пение, молитва, чтение и поучение о духовных, рукоделие и аще кыа работы служение и Богови приобщающе- ся, елико по силе в внутреннем человеце» (с. 90). Понятие «меры» является одним из основных: в скиту все подобает совершать «в подобно время и среднею мерою» (с. 87); добро превращается в зло из- за «безвременства и безмерия» (с. 85).

Дополнительные данные о Сорском ските содержатся в «Завете» (завещании) Иннокентия Охлябинина, тоже основателя монастыря, в Повести о Нило–Сорском ските начала ХУП в. В «Завете» подробно изложены, в частности, правила распоряжения кельями. Монах мог поставить или купить себе келью (или несколько келий), но она не была его собственностью, в случае ухода из обители он не мог ее ни продать, ни отдать никому, она оставалась в собственности игумена и братии, которые могли продать «избыточные кельи». В случае возвращения монахи уже не имели власти над прежними кельями, но предоставление их ему зависело от воли братии[414]. В Повести подробно описаны особенности приема в обитель. Принимались лишь те, кто уже прошел школу в киновиях, так как пребывание в скиту сурово. Пострижение в скиту не совершалось. Новых пустынников принимают настоятель и вся братия, собравшись в одной келье и испытывая, сможет ли он жить с ними в келье наедине: ведь сначала не сладко ему будет. И делают так не от злобы, но испытывая его терпение. Сначала он живет в келье настоятеля, пока свою келью не приустроит, но не «от основания»; приходящим «готовые кельи даются, с святыми иконами, книгами, посудой и орудием келейным».

Другая особенность приема состояла в том, что принимали лишь гРамотных; неграмотным в приеме отказывают, даже если они знат- HbI· Упоминание среди необходимых келейных вещей, наряду с иконами и предметами быта, также и книг свидетельствует, что скит

Нила Сорского предполагал передачу не только устной, но и письменной аскетической традиции[415].

Подводя итоги анализу Сорского скита, следует сказать следующее. Если исходить из классификации монастырей в Стоглаве (общие и особь сущие), то сам Нил рассматривал свою обитель как «особь сущее житие», называя ее также скитом и пустынью. Но эти определения — отнюдь не синонимы и не могут быть распространены на другие монастыри. Е. В. Романенко писала: «проблема, что можно считать скитом, остается в историографии нерешенной»[416]. Думается, решение состоит в том, чтобы исходить из терминологии источников и считать скитами только те обители, которые именно так именуют себя сами. Для этого необходимо тщательное исследование терминологии источников, прежде всего житий (а также других нарративных памятников) и актового материала. Только после этого может быть воссоздана адекватная картина состояния русского монашества и типов подвижничества. Разумеется, терминология должна анализироваться во всей ее совокупности и в связи с историческим контекстом.

Если исходить из классификации типов монашества в Лествице, то скит Нила соответствует среднему, царскому пути. Дополнением к тому, что известно о нем из источников XV‑XVIII вв., служит характеристика, данная учителем Паисия Величковского старцем Василием Поляномерульским. Ему принадлежат «надсловия» (т. е. предисловия) к сочинениям писателей–аскетов, создателей аскетической традиции Восточной Церкви, и сделанные им самим подборки фрагментов из них. Среди этих авторов (Григорий Синаит, Филофей Синайский, Исихий Пресвитер) находится и Нил Сорский[417]. Из его сочинений Василий Поляномерульский выделил характеристику трех типов монашества и дал более подробное толкование и разъяснение среднего, царского пути. При этом, в отличие от самого Нила, который противополагал его общежительству, распространение которого в Северо–Восточной Руси в XV в. сопровождалось ростом монастырского землевладения, разнообразными недостатками в монашеской среде, некоторым «обмирщением» монастырей (т. е. нарушением заповеди «нестяжания»), Василий Поляномерульский противопоставил его отшельничеству–анахоретству, точнее, ложному отшельничеству, в котором нарушалась заповедь смирения и послушания. Святые отцы, писал Василий, говорили о разделении монашеского жития на три типа: «первое — общество; второе — царским путем и средним нарицают, еже в двух или трех живуще, общее стяжание нуждных, общую пищу и одеяние, общий труд и рукоделие, я всяко промышление житию имети, над вся же сия, отсекающе свою волю, повиноватися друг другу в страсе Божии и любви. Третье же уединенное отшельство, еже есть совершенных и святых мужей Де~ ло». Далее автор перешел к современной ему практике, говоря об изобретении «четвертого типа»: строят себе кельи, уподобляясь от- ^ельникам, «подобны самочинником и самопретыкателем; сами бо себе изобретше житие, сами и на нем и претыкаются». Это критика ложного отшельничества, самовольства, нарушения заповеди смирения[418]. То же «бесчиние» внутри монашества ранее осуждал и Иннокентий Охлябинин (Василий использует, возможно, его термин «самочинники»), и Стоглав, и многие учители монашества.

Для понимания типа Нилова скита здесь важно то, что совместное проживание и подвижничество двух или трех монахов в одной келье, т. е. особножитие, Василий сблизил с общежитием, которое он оценивал весьма высоко. Это находит аналогию в описании афонских монастырей Максима Грека, который сообщал, что на территории Карейского скита расположены «кельи, столпы и ка- фисматы, сиречь малые общины».

Сказанного достаточно, чтобы понять внутреннюю связь учения и практики Нила Сорского с его выступлением на Соборе 1503 г. Пути преобразования, точнее, совершенствования монашества, которого он желал, как и его современник Иосиф Волоцкий, Нил Сорский видел прежде всего в усилиях самих монахов. Внешняя же сторона могла быть реализована (или организована), с его точки зрения, не просто с помощью государственной власти, но лишь согласованным соборным решением (по принципу симфонии между священством и царством)[419]. В этом смысл его участия в Соборе 1503 г.

6. ТИП МОНАСТЫРЯ НА СОБОРЕ 1503 г. МАКСИМ ГРЕК ОБ АФОНСКИХ МОНАСТЫРЯХ

Противостояние уставов Нила Сорского и Иосифа Волоцкого первоначально не имело принципиального характера и вполне укладывалось — по принципу дополнительности — в русло двух древних сосуществующих аскетических традиций. Но вмешательство третьей силы — государственной власти — вывело его из монашеской кельи на кафедру церковного Собора 1503 г., поставившего вопрос о Церковном и монастырском землевладении. Это было начальным этапом длительной борьбы по поводу монастырских имуществ, главным образом недвижимых, завершившейся секуляризацией XVIII в. Не вполне ясно, кто был инициатором постановки вопроса на Соборе — великий князь или белозерские пустынники во главе с Нилом, но они выступили в союзе, хотя и с разных позиций. Если Для Нила главным был поиск путей духовного совершенствования и спасения, а тип монастырского устройства должен был обеспечивать внешние материальные условия, то светская великокняжеская власть была заинтересована в ограничении монастырского землевладения.