Почтальон (Управдом-2) - Андрей Никонов

двоих полюбовался, ну ничего, ещё успеет.

Про то, что Лакоба видел Дмитрия Сомова, ни в одном протоколе не было, Матюшин не спросил, а таможенник на допросе говорить не стал. Матюшину не стал, а Травину рассказал, что пришёл как-то раз домой в обед и застал человека, который в их дверь стучался. И что этот человек принёс вещи для Глаши, Лакоба его в комнату затащил, расспросил хорошенько, пригрозил даже, и выяснил, что это родственник её, брат двоюродный. Лессер знал, что этот якобы брат — Дмитрий Сомов, и Екимовой он бывшим женихом приходится, он придвинул к себе папку с допросами вольнонаёмного работника погранотряда, нашёл нужный лист, где Сомов говорил, что два раза заходил домой к Екимовой.

Лакоба описал Сомова очень точно, и по тону Травина Лессер понял, что почтальон его тоже узнал. Он нарисовал на листочке кружочек, написал в нём «ломбард», в другом кружочке «Екимова» и соединил их, одновременно дополняя допросные листы новыми подробностями — Лакоба пел так, словно его на расстрел вели. Во что была утром одета, как себя вела, к кому ходила семнадцать раз, что цепочку с подковой он ей в торговых рядах купил и многое другое, то, что к делу относилось косвенно. Например, то, что до него у Екимовой были отношения с радиолюбителем Савушкиным, который на него, Лакобу, крысится и не здоровается.

Потом Травин отчего-то перешёл к родне Лакобы, стал расспрашивать, есть ли у него семья, как им живётся на Кавказе, про братьев и сестёр. Лакоба отвечал скупо, а потом и вовсе сказал, что на такие темы разговаривать не любит, потому что с семьёй поссорился из-за невесты. Травин не настаивал, и предложил ролями поменяться.

Таможенник допрашивал однокамерника вяло, его больше интересовало, не было ли чего между Травиным и Екимовой, и почтальону пришлось, как показалось следователю, самому строить ответы таким образом, чтобы появлялись нужные вопрос. Лессер поставил галочки против всех восьми граждан, которые получили письма и газеты, проследил хронологию — действительно, Екимова почему-то сначала зашла домой, и только потом пошла по адресам, хотя могла бы сделать по-другому. И про Савушкина отметил, что тот по крышам лазит как обезьяна, а значит, мог и в форточку попасть. Но не пролезть, телосложение у инженера было недостаточно хилое. И про Черницкую, про которую Травин не спросил, а мог бы.

Труп нашли на Алексеевской улице, в самом конце, там, где она заходила в слободу, чего почтальонша туда попёрлась, сама она теперь уже не расскажет. Время смерти установили — между пятницей и следующей пятницей, Сомов в своих показаниях утверждал, что видел её в субботу, Лессер поставил возле этой записи восклицательный знак, логично было предположить, что Сомов врал, а раз врал — виновен.

Екимова лежала на холодной земле, доктор считал, что это смазало результаты вскрытия. Ещё Травин вспомнил, как почтальонша была одета, Лессер сравнил его слова с отчётом милиционеров, забиравших тело, получалось, Екимова сменила заячий полушубок на драповое пальто, а Лакоба про такое пальто ничего не сказал, пропажи не обнаружил, и полушубка в шкафу тоже не видел. Оставалась серебряная цепочка с подвеской в виде подковы, в протоколе допроса Лакобы про неё ни слова не было, Травин её не упомянул, и тот, кто труп нашёл, тоже цацки не упомнил, Лакоба сам сказал, без напоминаний. Следователь, не прекращая слушать разговор, вызвал Семичева и попросил ещё раз комнату таможенника обыскать.

Наконец сокамерники угомонились, Лессер снял наушники, отдал их сотруднику милиции, который занял его место и приготовил карандаш, чтобы вести запись разговоров. Следователь подхватил папки с делами, и отправился вести допрос — Дмитрий Сомов поначалу проходил по 162-й статье, и грозил ему за вскрытие сейфа всего год, но после того, как он в ночь на воскресенье убил Прохорова и ранил Юткевича, статья сменилась на 136-ю и десять лет особого режима. Теперь у Лессера был отчёт криминалиста, ножик, который у Сомова нашли в камере, точь-в-точь совпадал с тем, которым зарезали милиционера в ломбарде. А это означало 167-ю статью, по которой и расстрелять могли.

Допрос получился коротким, Сомов в убийствах ни в какую не сознавался, утверждал, что нож ему подбросили, и что он рукой в гипсе никак не смог бы сильно ударить. В отчёте криминалиста ясно говорилось, что раны были нанесены левой рукой, так что подследственный снова пытался отбрехаться.

— Ты, Сомов, хорошенько подумай, может, есть что по прежним делам сказать? — Лессер и так уже понимал, что новых признаний не будет.

— Всё что было рассказал, гражданин начальник, — Сомов осторожно потрогал лиловый синяк на пол лица.

— Ну и ладно. Конвой, уведите подследственного!

Про то, что Екимову нашли мёртвой, Лессер решил не говорить, а отправить Сомова на опознание, и не одного, а вместе с двумя другими подозреваемыми, пусть ещё и друг на друга полюбуются, может скажут что интересное. А сам отправился к начальнику адмотдела Радзянскому.

— Чем порадуешь, Генрих Францевич?

Радзянский был не один, рядом с ним за круглым столом сидел Политкевич.

— Ничем, — Лессер уселся на стул, разложил бумаги, — утверждает наш Сомов, что что Прохорова не убивал, а сделал это Юткевич. То есть по словам его выходит, что Юткевич и охранника ломбарда записал, раз нож тот же самый. Вот отчёт по гипсу, только что получил, нашли на внутренней стороне вмятину, похожую на след ножа, только как его не заметили, не знаю. Может, передал кто, пока Сомов сидел, но это уже вопрос к нашей милиции.

— Юткевич в больнице, — Радзянский шпильку пропустил мимо ушей, — чуток крови потерял и возраст сказывается, врачи говорят, что не раньше вторника можно будет опросить.

— Думаю, это ничего не даст, все факты, доказывающие преступление, налицо. Свозим нашего мокрушника на опознание Екимовой, но если даже если это он её убил, хуже ему уже не станет.

— На опознание двое заявлены, — быстро сказал Радзянский, — для троих и машина другая нужна, или две, я на себя ответственность брать не буду пешком вести. Один из них, Травин, вообще бывший сотрудник уголовного розыска, я его дело по линии НКВД получил, выгнали за проступки.

— Личность тёмная, — согласился Политкевич, — но вины его доказательств вроде нет?

— Пока нет. Так ведь?

Следователь пожал плечами.

— И вообще, — Радзянский понизил голос, как бы не прибили этого Сомова по дороге, уж очень ребята на