Почтальон (Управдом-2) - Андрей Никонов

расстрелять надо, гниду, по кускам резать, и то мало будет.

— Не спеши, — старший агент попридержал младшего, — ты помнишь, что от него надо получить? Эти грешки уже известны, а вот старые — он нам про них поведает, да, Дмитрий? Как на духу расскажешь, потому что больше я товарища своего сдерживать не буду, а он человек простой, рабочий, политесам не обучен, зато таких, как ты, давить смыслом жизни считает. Так что ты до утра подумай, ночью-то мысли правильные в голову приходят, а как проснёшься, всё нам и выложишь, про контрабанду да как красноармейцев под нож подставлял, и не вздумай утаить, а то умолять будешь, чтобы тебя к монастырю поставили. Сеня, ложись, отдыхай, считай, мы тут в отпуске. Ты ведь в Ленинграде жил, расскажи, как там, в столице, что в театрах смотрят и в синематографе нового.

Пока не стемнело, агенты перебрасывались ничего не значащими фразами, с перерывом на ужин, и под это дело Митрич задремал, спать он старался чутко, вполглаза, но к полуночи его сморило окончательно. Проснулся Сомов от того, что какой-то предмет ткнулся ему в ладонь, инстинктивно он его сжал, и только тут понял, что в камере кто-то кричит. Он открыл глаза, пригляделся в тусклом свете лампочки — пальцы обхватывали рукоять ножа. Внизу Юткевич, весь в крови, колотил в дверь.

— На помощь, — орал он, — убивают.

Митрич перевёл взгляд на пол, там лежал Прохоров с перерезанным горлом, возле трупа натекла приличная лужа крови. Юткевич обернулся, стал виден порез на его груди, агент угро приложил палец к губам, усмехнулся, и опять заколотил в дверь. Сомов, поначалу ошарашенный, кое-как собрался, спрыгнул на пол, терять ему было особо нечего, где один жмур, там и два, но тут дверь в камеру распахнулась, и внутрь вбежали сотрудники милиции.

Глава 10

Глава 10.

Травина взяли в понедельник утром, прямо на работе, два милиционера вежливо, но настойчиво предложили надеть пальто и пройти с ними, руки вязать не стали. Вывели на улицу под встревоженными взглядами сотрудников почтамта, свернули к мосту Красной Армии, пересекли реку Великую, следя, чтобы задержанный не бросился в воду и не утоп, избежав советского правосудия, и завели Сергея в здание Псковского адмотдела НКВД со стороны Конной улицы.

В отделе милиции у задержанного взяли отпечатки пальцев, сфотографировали, отобрали верхнюю одежду и кошелёк, нашли кастет в кармане пиджака, но ничего на это не сказали, те, кто его оформлял, вообще мало говорили и причину задержания не озвучивали, а Сергей не спрашивал. По своему опыту он знал, что когда придёт время, ему всё расскажут и даже покажут, а до того арестант должен страдать от недостатка информации, чтобы к приходу следователя окончательно созреть и упасть тому в руки.

Что произошло, Сергей понял, едва его завели в камеру. Человека, который там сидел, он видел вживую один раз в жизни, когда тот наставил на него пистолет.

— Значит, нашли Глашу, — Травин уселся на нижнюю койку, подложив подушку под спину. — Давно сидишь?

Лакоба некоторое время сопел, глядя на Сергея с нескрываемым раздражением.

— С чего ты взял, что нашли? — наконец сказал он.

— Сам подумай, — Сергей встал, достал с верхней шконки ещё одну подушку, — ты — главный подозреваемый, вполне мог убить Екимову из ревности. Про меня следствие думает, что я тоже вроде как какие-то знаки внимания ей оказывал, а потом вдруг выяснил, что она от тебя уходить не хочет, да и прикончил её.

— Так это ты? — таможенник вскочил, сжал кулаки. — Да я тебя…

— А ну сядь, — резко сказала Травин, — что ты как мальчишка себя ведёшь. Не было ничего, но ты считал, что было, и они так же думают. Уяснил?

— Нет. Почему они её не спросят?

— Потому что мертва она, — Сергей поёрзал на двух подушках, покосился на ту, что лежала над Лакобой, — или без сознания, но это вряд ли, тогда бы нас рассадили по камерам. А так сейчас слушают, что мы друг другу наговорим. Тебя как звать-то?

— Леонтий, — нахмурился Лакоба, — эй, зачем такое говоришь? Женщина умерла, а ты спокойный такой. Значит, не ушла она?

— Не знаю. Следствие, Леонтий, должно фактами оперировать. А факты таковы, что её больше двух недель не было нигде. Думаю, что в ту же пятницу, тринадцатого, всё произошло.

— Плохой ты человек. Жестокий, разве можно сразу нехорошее думать.

— Ты из себя иститутку-то не строй, небось, в гражданскую не цветочки поливал, всякое в жизни случается. Нам с тобой, гражданин Лакоба, надо всё вспомнить, самые мелкие детали, чтобы следствие, когда спросит, могло настоящих убийц найти, потому что не должны эти гниды на свободе оставаться. Ты хочешь этого?

— Конечно хочу, — набычившись, сказал Лакоба. — Только меня уже два раза допрашивали.

— Тогда трупа у них не было. Погоди, не кипятись, вот как сделаем. Давай я тебя допрошу, а потом ты меня. Глядишь, кое-что выясним.

Лессер сидел в соседней камере и делал пометки, разложив листы дела на большом столе. Травин вёл допрос, словно раньше этим уже занимался, следователь поставил отметку на протоколе — «запросить личное дело», поморщился. Матюшин ещё неопытный, разве можно так опрашивать, столько всего упустил.

Во-первых, ни в одном протоколе не было сказано, что Екимова сначала зашла к себе, а точнее к Лакобе в комнату, и уже после этого пошла разносить письма, только восемь адресатов, которые появились в допросном листе позже — чернила почти незаметно, но отличались, значит, Матюшин потом их приписал.

Во-вторых, Лакоба помнил, что записку нашёл только утром в субботу, казалось бы, чего тут странного, ну упала и упала, но Травин вцепился в это и выяснил, что окно на ночь Лакоба всегда старается закрывать, потому что каждый день с рассветом мимо проходит кавалерийский эскадрон погранотряда, и от грохота подков по булыжной мостовой таможенник просыпается. Вот и в этот раз он точно окно закрыл, потому что холодно было, но как как утром открыл, не помнит. Ещё почтальон выяснил, что лист бумаги валялся за столом, а ветер сдул бы его, скорее всего, на середину комнаты.

— Вот субчик, подозрения от себя отводит, — Лессер скривился, поправил наушники. Плохо, что не научились пока изображение передавать, он бы на этих