Князь Святослав - Николай Кочин

И она упала в обморок.

Царь остался один, позвал монахов и гадателей и стал вести беседу о возможностях провидеть будущее.

А царица Мария, придя в себя, удалилась в свои покои и одна, в тишине ночи, писала письмо ромейскому василевсу Никифору. На утро она отправила гонца в Царьград и не велела никому открываться, куда едет, зачем едет и что везёт. Царю тоже не было известно содержание её письма.

Глава XIV.

ПРОРОЧЕСТВО ФАЛАЛЕЯ

Никифор Фока получил письмо от болгарской царицы Марии как раз в момент своей самой тяжкой озабоченности государственными делами. Около Сицилии в то время мусульмане разбили его флот и взяли в плен самого командующего. А Оттон I захватил южные греческие владения в Италии. Население Константинополя сильно волновалось: хлеб дорожал, церковники, недовольные законами Никифора, ограничившего их землевладельческие притязания, возбуждали жителей. Кроме того слухи о завоеваниях руссов поселяли в умы ромеев беспокойство. Тем более, что на всякие слухи и сплетни ромеи были очень падки.

Царица писала, что болгарская «чернь» поддалась Святославу, что много бояр, забыв честь и совесть, перешли к нему на службу, что он выказал явное намерение навсегда осесть на Дунае и уже сейчас болгарского царя рассматривает как своего вассала, что этот неустрашимый варвар, прочно здесь обосновавшись, непременно наложит руку и на саму Византию. Царица слёзно умоляла Никифора забыть раздоры с её Петром, объединиться и дать отпор киевскому пришельцу.

Никифор, знавший коварный нрав царицы, не поверил ей. Полагая, что имеет в стане Святослава своего человека — Калокира, царь именно от него ждал самых верных сообщений. Он тут же послал к нему гонцов и велел тайно приехать в Константинополь, чтобы наместник Херсонеса лично сообщил о всех помыслах Святослава.

Царь ждал посланников к Калокиру с большим нетерпением. Наконец они прибыли и в Священных палатах молча открыли перед василевсом свои рты. Там шевелились кровавые обрубки языков. Калокир вырезал им языки, чтобы они не смогли донести Никифору того, что успели увидеть и услышать. Он послал с ними грамоту царю. Описывая все обиды, которые причинены были указами Никифора провинциальным чиновникам и бесконечными поборами — народу при непрерывных войнах; попрекая василевса пристрастием к военной знати азиатских фем, Калокир заканчивал послание так:

«Презренный узурпатор и ханжа, ненавистный всем урод на троне, ввергнувший империю в неисчислимые бедствия, не помогут тебе ни вериги, ни молитвы, ни твоя воинская доблесть; ты захлебнёшься в крови своих подданных, стон их услышан уже на небе. Пресвятая матерь божия покарает тебя и меч уже занесён над твоей короткой шеей мясника. Мерзостные твои помощники разделят твою участь. Ты предчувствуешь свою судьбу и дрожишь, постник, бесстыдно предаваясь ласкам отнятой у Романа жены, которая тебя презирает в душе. Терзайся, окаянный, да молись больше в бессонные ночи за тех, нечестивец, которых умертвил безвинными, ибо сила Всевышнего избрала меня своим орудием, а Святослава вершителем её воли. Бог воздвиг Святую Пречистую на прочных устоях учения добра и не поколебать её тебе, кровосмеситель, прелюбодей и кровопийца! Скоро ты не увидишь ни золотых орлов на башмаках, ни золотого оружия воинов, ни великолепного дворца, ни власти признанного василевса. В праведной мести исполнители возмездия отсекут тебе не одну кисть и ступню, выколют не один глаз, а ослепят тебя всенародно. И будешь ты посмешищем толпы, смердящим обрубком тела».

Никифор заболел от гнева и лежал несколько дней в постели с перерывами на молитву и не впускал к себе никого, кроме преданного евнуха. Самой ужасной и невероятной представлялась ему измена Калокира. Значит не верил этот новоиспечённый патрикий в его крепость на троне, если перебежал в стан врага. Как страшны люди, как неожиданны их поступки, как глубоко скрыты их тайные помыслы! Ведь каждый подданный должен был видеть воочию его бескорыстные подвиги, непрестанное усердие, попечение о всеобщем счастье. Он одевался скромно, кроме торжественных случаев, питался как монах, дворцовые траты свёл на нет. Зато широко благодетельствует, кормит нищих, ублажает сирот, калек, юродивых — всех «божьих людей». И даже прослыл скупердяем у царицы, у царедворцев и у всей синклитской знати. Да, урезал доходы завидущих шельм-епископов; прищемил хвост спекулянтам; перестал одарять вельмож-синклитиков, пощипал земельные угодья магнатов. Зато эти земли раздал старательным парикам-крестьянам, на которых обрушивались все тяготы войн. И этим василевс гордился.

Надо сказать, что и в самом деле он прилагал все усилия и к тому, чтобы улучшить аппарат управления, чтобы обновить состав его за счёт самых добросовестных чиновников. Всё это так. Но он — воин по натуре и опыту, не знал, что борясь с чиновниками силами самих чиновников, он только обогащает одних из них за счёт других, потому что борьба со взяточничеством, воровством была передана в руки высших чиновников, которые были ещё большими ворами и взяточниками, более корыстными, жадными, жестокими, неумолимыми. Но они могли искусно прятать концы в воду, ибо у них была круговая порука и изощрённое умение пресмыкаться перед василевсом, усыплять его бдительность и повышать себя в его глазах. Они с необыкновенной изобретательностью извлекали из добродетелей василевса, из его желания покончить с обманом, лихоимством, вымогательством, подлогами — огромные доходы и были лихоимцами в высшей степени. Таким образом борьба с лихоимцами была для крупных лихоимцев самой выгодной статьёй дохода, потому что василевс дал им самые чрезвычайные полномочия. Они имели право безоговорочно снимать с должностей всех, кого они заподозрили, выжав из него предварительно все соки, с тем, чтобы эту должность продать другому, из которого можно выжать ещё больше.

Никогда ещё не было опубликовано так много царских указов по преследованию мошенников, никогда ещё так много их не плодилось каждодневно. Кто принимал всерьёз царский указ и начинал действовать прямодушно и бескорыстно, обуреваемый одним только благородным побуждением искоренять зло, и таким образом становился поперёк дороги жадной высокородной титулованной своре, окружающей тесным кольцом всемогущего автократора, кто путал ей карты, тот скорее всего попадал в подозреваемые и преследуемые и под пытками, незримым никем, умирал в подземелье, теряя всё своё имущество и пуская по миру семью. Частые перемены и смены чиновников приводили к тому, что те, кто замещали должности предшественников, учитывая их оплошность, становились изворотливее в грабеже и преступлениях, солидарнее между собой. Они-то сильнее всех и кричали о борьбе с лихоимством, набивая сундуки и карманы.

Василевс не мог знать всех тайных пружин управления. Не догадывался, что мелочная регламентация граждан и опека, которой они подвергались, отдавала их в безраздельное владение чиновников. Отсутствие местной инициативы и самодеятельности городских корпораций не могли заменить никакими переменами в личном составе чиновного аппарата. Людей меняли, а основа управления оставалась прежней, источники злоупотреблений были непоколебимыми.

Тщетно царь искал источники эти в личном составе подчинённых, в недостатке у них совести и чести. Глубокая религиозность привязывала его к этому убеждению. И как это часто бывает, в запальчивости и гневе он подменял худшими лучших, во всем готовых угождать первому министру и брату царя Льву куропалату, которые злоупотребляли властью больше всех, и тем самым впадал в ещё большие ошибки. Так, он велел арестовать всех продавцов зерна и их допросил сам: хлеба не хватало в городе, хотя урожаи были прежние. И он добрался до причин: через агентов своих, зерно скупал сам Лев Куропалат, в личную пользу, чтобы создать искусственный голод, повысить цены и нажить на этом огромное состояние. Василевс пригласил брата. Едва тот вошёл в палаты, он схватил его за волосы и стал волочить по полу, ругаться и кричать:

— Мерзавец! — кричал он на брата, топал и яростно пинал его ногами. — Пьяница и развратник! Ты колеблешь мой трон и своё собственное благополучие! Как свинья подтачиваешь то дерево, плодами которого питаешься. Но ты ниже свиньи, потому что носишь звание куропалата и держишь в руках охрану всего дворца. Паршивец, безмозглый дурак!

Царь повалил брата, содрал с него одежду и, обнажив мягкие части тела, иссёк их ремнём до синяков и крови. Куропалат, полупьяный, с распухшим лицом, метался по спальне царя и орал так, что слуги и царедворцы в испуге вздрагивали. Царь велел куропалату принести деньги, вырученные от спекуляции хлебом. Когда тот принёс в мешке золото, царь высыпал его на пол, приказал сосчитать и отнести к эпарху и признаться, что он украл золото у народа.