Хорнблауэр и «Отчаянный» - Сесил Форестер

— Хорошо, сэр, коли вы просите. На этом судне команда шестьсот пятьдесят человек. Каждый день опорожняются тринадцать пятидесятифунтовых мешков из-под сухарей. Весь секрет в том, как обращаться с этими мешками.

— Но как же? — воскликнули разом несколько голосов.

— Прежде чем вынимать сухари, надо постучать по мешкам и потрясти их. Не так, чтоб сухари понапрасну крошились, но все же довольно сильно. Потом быстро вынимаем сухари, и вот! — на дне каждого мешка оказывается множество жучков и личинок, вытряхнутых из привычных убежищ и не успевших обрести новые. Поверьте мне, джентльмены, ни на чем цыплята не жиреют так быстро, как на откормленных сухарями жучках. Хорнблауэр, ваша тарелка все еще пуста. Угощайтесь.

Хорнблауэр как раз собирался положить себе курятины, но последние слова Пелью почему-то отбили у него аппетит. Пирог с говядиной пользовался большим успехом и почти уже исчез, а Хорнблауэр знал, что младшему офицеру лучше не перехватывать у старших вторую порцию. Свиное рагу с луком стояло на дальнем конце стола.

— Я попробую вот это, сэр, — сказал он, указывая на стоявшее перед ним нетронутое блюдо.

— Хорнблауэр всех нас заткнул за пояс, — заявил Пелью. — Этим лакомством мой шеф-повар особенно гордится. К нему вам понадобится картофельное пюре, Хорнблауэр.

На блюде лежало что-то вроде студня с темными комочками. Хорнблауэр отрезал умеренно большой кусок. Это было действительно необычайно вкусно. Порывшись в памяти, Хорнблауэр пришел к заключению, что темные комочки, должно быть, трюфели — он знал о них понаслышке, но никогда не пробовал. Картофельное пюре не походило на то, что ему доводилось есть на борту корабля или в дешевой английской харчевне. Оно было приготовлено мастерски — если ангелы едят картофельное пюре, им следует обращаться за ним к шеф-повару Пелью. Особенно вкусно было есть его со шпинатом и молодой морковью — и того и другого Хорнблауэр жаждал безмерно, — а вместе со студнем получалась и вовсе пища богов. Хорнблауэр заметил, что набросился на еду как голодный волк, и одернул себя, но, оглядев собравшихся, успокоился: остальные тоже ели с волчьим аппетитом. Разговор стих, и лишь редкие фразы мешались со стуком ножей и вилок:

— «Вина, сэр?» — «Ваше здоровье, адмирал», — «Не передадите ли вы мне лук, Гриндэл», — и так далее.

— Почему вы не пробуете галантин, лорд Генри? — спросил Пелью. — Вестовой, чистую тарелку лорду Генри.

Вот так Хорнблауэр узнал, как называется студень, который он ел. К нему придвинулось блюдо с рагу, и он положил себе от души; стоявший позади вестовой в мгновение ока переменил тарелку. Хорнблауэр насладился дивным вареным луком, плававшим в божественном соусе. Потом стол как по волшебству очистился, и появились новые блюда — пудинг с изюмом и коринкой, двухцветное желе (пришлось потратить немало усилий, чтоб выварить говяжьи ножки и затем уварить бульон до желатина).

— На пудинг муки не хватило, — извиняющимся тоном произнес Пелью, — но на камбузе что-то соорудили из сухарных крошек.

Это «что-то» было превосходно. К нему подали сладкий соус, приправленный миндалем. Хорнблауэр поймал себя на мысли, что если он когда-нибудь сделается капитаном и разбогатеет, ему придется тратить уйму времени и сил на покупку деликатесов. А от Марии в этом проку не будет, мрачно подумал он. Он все еще думал о Марии, когда стол вновь очистился.

— Кэрфильский, сэр? — прошептал голос ему на ухо. — Уэнслдэльский? Красный Чеширский?

Это предлагали сыры. Хорнблауэр выбрал наугад — названия ничего не говорили ему — и сделал эпохальное открытие, что Уэнслдэльский сыр и марочный портвейн — пара божественных близнецов, Кастор и Полукс, триумфально завершающие славную процессию. Отяжелевший от еды и двух бокалов вина — больше он себе не позволил — Хорнблауэр гордился своим открытием, затмевающим Колумба и Кука. Почти одновременно он сделал еще одно открытие, весьма его позабавившее. На стол поставили изящные серебряные чаши для мытья рук. Последний раз Хорнблауэр видел нечто подобное еще будучи мичманом, на обеде у губернатора Гибралтара. В каждой плавал кусочек лимонной кожуры, но, споласкивая губы, Хорнблауэр обнаружил, что вода в них — обычная морская. Это его чем-то даже успокоило.

Голубые глаза Корнваллиса смотрели прямо на него. — Тост за короля, — произнес адмирал. Хорнблауэр вынырнул из розового блаженного тумана. Надо взять себя в руки, как тогда, когда он уводил судно от преследования «Луары». Надо выбрать подходящий момент привлечь внимание собравшихся. Он встал и поднял бокал, во исполнение древнего ритуала, согласно которому тост за короля провозглашает младший из присутствующих офицеров.

— Джентльмены, за короля, — сказал он.

— За короля! — хором подхватили офицеры, а некоторые добавили еще «Храни его Бог!» или «Долгих лет правления!». Потом все сели.

— Его Высочество герцог Кларенс, — сказал лорд Генри, — как-то говорил мне, что, служа на флоте, так часто стукался головой о палубный бимс — вы ведь знаете, он высокого роста — поднимая бокал за своего отца, что всерьез подумывал обратиться к Его Величеству с просьбой позволить Королевскому Флоту в виде особой привилегии пить за августейшее здоровье сидя.

В другом конце стола Эндрюс, капитан «Флоры», продолжал прерванный разговор.

— По пятнадцать фунтов призовых денег на брата получили мои матросы, и мы были в Каусендском заливе, готовы к отплытию. Женщины уже покинули корабль, поблизости не было ни одной маркитантской лодки, и вот мои ребята — не забывайте, речь идет о простых матросах — так и остались со своими пятнадцатью фунтами на человека.

— То-то они порадуются, когда представится наконец возможность их прокутить, — сказал Марсфилд.

Хорнблауэр быстро прикинул в уме. На «Флоре» должно быть около трехсот матросов, они разделили между собой четвертую часть призовых денег. Одну четвертую получил капитан, значит Эндрюсу в результате какой-то удачной операции досталось около четырех с половиной тысяч фунтов. Возможно, операция эта была вполне безопасной, возможно, не стоила ни единой жизни — Эндрюс мог просто захватить в море французское торговое судно. Хорнблауэр с горечью вспомнил последнее письмо Марии и подумал, на что он сам употребил бы четыре с половиной тысячи фунтов.

— Весело будет в Плимуте, когда вернется Ла-Маншский флот, — сказал Эндрюс.

— Я кое-что хотел бы объяснить вам, джентльмены, — вмешался в разговор Корнваллис. Говорил он ровным, бесцветным тоном, и его добродушное лицо было совершенно бесстрастно. Все глаза обратились на него.

— Ла-Маншский флот не вернется в Плимут, — сказал Корнваллис. — Сейчас мы должны это обсудить.