Господа офицеры и братцы матросы - Владимир Шигин

Только освоив корабельную, артиллерийскую и солдатскую службы становятся рекруты настоящими моряками.

Ваську определили в артиллеристы, и поэтому пушки для него – дело наипервейшее. Чин дали ему готлан-герский, а отвечать велено за фитили. Ох, и намучился Васька с ними!

Фитили – это тонкие пеньковые веревки, вываренные в дьявольском растворе из серы и селитры и по-хитрому закрепленные на деревянных штоках-пальниках, что втыкаются при стрельбе подле пушек в палубу железными остриями. Хранит их Васька в медном бочонке с двумя дырками по бокам. Бочонок – чтоб не отсырели фитили, дырки – чтоб вонь от них наружу выходила.

Васька уже пообвыкся малость. Корабль большой, народу тьма. Вечерами слушает Васька с замиранием сердца истории разные о прошлых войнах, о плаваниях и бурях морских, жутко, но интересно – страсть! Увидь его сейчас матушка – вот страху-то было бы. А он ничего, будто так и надо.

Домой тянет – это да. Собираются иногда рекруты кучкою, вспоминают деревеньки свои, и такая тоска тогда нападает, что хоть о борт головой бейся…

Офицеров Васька почти не боится, робеет только. Офицеры все красивые, важные, в бантах и перьях. Ходят по палубе туда-сюда. Сами ничего не делают, только командуют. Капитан – тот вообще Ваське не понятен. Выйдет на подъем флага, зыркнет по сторонам, соберет вокруг себя офицеров и водит их по кораблю за собой, везде пальцем тычет. Офицеры потом унтерам за нерадивость выговор учиняют, а те с матюгом и кулаками на матросов накидываются.

Кого боится Васька, так это унтеров. Они всегда рядом, все видят, все знают, от них не укроешься. Кричат, ногами топают, в дудки свистят, чуть щеки не лопаются, а ругаются – аж мурашки по спине бегут. Никогда еще не слышал Васька, чтоб мужики в деревне так ругались, куда им! Эти такие словеса вворачивают, что чертям в аду, наверное, тошно становится.

С рябым канониром Васька подружился. Многому научил его опытный канонир. Кроме работ корабельных, ежедневно с утра устраивались артиллерийские экзерциции. Ровно в восемь часов взрывались дробью барабаны, плечистые констапели кричали в надрыв:

– Готово!

– Люди, ступай в корабль! Бери с порохом рог!

Наступал самый ответственный момент. Канониры быстро протыкали затравками запалы, ссыпали в них черный искристый порох.

– Целься верней! – неслось по орудийным декам.

Щуря глаза, канониры руководили наводкой. Прислуга, обливаясь потом, приподнимала ствол, орудуя железными правилами.

– Готовься! Бей клин! – командовали канониры.

Правила быстро убирались, вместо них под казенную часть вбивали клин. Теперь пушку наводили по горизонту правилами деревянными.

– Левее… левее… – шептали канониры, – ишшо чуток… Во, теперь порядок!

– Готово! – докладывали они констапелям, поднимая руку.

– Пали!

От огня пальников разом воспламенялись запалы. Грохот наполнял корабль: то, изрыгнув ядра, рвались назад на откате пушки.

Общая артиллерийская экзерциция – вершина мастерства. Чтобы достигнуть ее, нужно долго и с толком учиться. Вначале артиллеристов обучают стрельбе из мушкетонов по неподвижной цели: как целиться, вернее, как мушку на цель наводить. Когда промахи исчезают, переводят матросов к качелям. На качелях мушкеты стоят в гнездах специальных.

– Пальба на качке! – объявляют офицеры.

Сначала раскачивают качели понемногу, затем все сильнее и сильнее и цель начинает двигаться. И только когда все пули летят метко, артиллеристов допускают к пушкам…

Любопытно, что, как правило, капитанов кораблей в новоприбывших матросах волновали, прежде всего, вопросы знания ими православных молитв (как свидетельство их положительной нравственности и преданности Отечеству) и компаса (как свидетельство их минимальной грамотности). Согласитесь, что и то, и другое весьма значимо.

Из наставления капитана корабля своим офицерам: «Господам вахтенным офицерам каждому своей вахты матросов освидетельствовать – которые не знают молитв, также и компаса, тех приказать обучить молитвам писарю и ему вспомогать в обучении тех молитв штурманским ученикам и унтер-офицерам матросским, а компасу потому ж приказать обучать тем же штурманским ученикам и унтер-офицерам, чего ради велеть для оного обучения начертить на бумаге компасы».

При всем при том как честь матросов – государевых людей, так и честь морского мундира в целом оберегалась. Из указа адмиралтейств-коллегии от 1746 года: «Коллегией усмотрено, что многие вольные люди… употребляют мундир матросский. В случаях же тех вольных людей непорядочных поступков, то тому матросскому мундиру не малые нарекания происходят на морских служителей… Канцелярии писать, чтоб наемным объявленного матросского мундира носить крепко ж было запрещено».

* * *

Весьма оригинальны были проводы матросов в плавание на Балтийском флоте. Спецификой парусного Балтийского флота было то, что более полугода его суда стояли в гаванях на зимовке. Объяснялось это ранним замерзанием Финского залива. Плавать в XVIII–XIX веках начинали не ранее мая, а в октябре флот уже бросал якоря в Кронштадте и Ревеле. Зимой команда съезжала в казармы, на судах снимали стеньги, выгружали припасы пороха и имущество, порты законопачивали. А палубы затягивали для лучшей сохранности парусиной. Весной суда начинали вооружать, опять ставя стеньги, загружая боезапас и всяческие припасы. Наконец наступал день переезда команды на судно, называвшийся «переборка команды». Так как на берегу матросам чарки не давали, многие всю зиму с нетерпением ждали начала кампании и положенных ежедневных чарок с пивом. Офицеров с началом кампании ожидала существенная прибавка к жалованию. По заведенной еще царем Петром традиции, день этот считался праздничным, и начальство позволяло матросам всяческие послабления. Дальние плавания матросы называют «безвестная», так как вестей из дома там не было и неизвестно, когда возвращаться.

Вначале команда отмечала «переборку» на судно в казарме, затем по дороге на судно и в кабаках. Офицеры смотрели на это сквозь пальцы – традиция есть традиция!

Из воспоминаний лейтенанта В. Максимова «Вокруг света. Плавание корвета «Аскольд»: «В казармах на нарах прощались с друзьями и женами. Муж, сильно подвыпивший, крепко обнимает свою сожительницу и ласково утешает ее. Жена хнычет и жалуется:

– Ваня, голубчик, на кого ты меня покидаешь! Хошь и жили как собака с кошкой, а все ж таки тошно расставаться!

– Эх, не плачь, Аксинья, душечка, може еще и свидимся! А что еду, на то царская воля, ей не перечь! Ну, коли много бил тебя, за то прости, Аксинья, душечка. За это самое четыре года бить тебя не стану! – утешает матросик, крепко обнимая дражайшую половину.

Последняя утешается этим непреложным выводом и перестает хныкать. Муж же, одолеваемый винными парами, понемногу склоняется и сладко засыпает на коленях своей нежной супруги.

В другом углу казармы муж читает своей жене нотацию:

– Ты у меня смотри, Акулина, с другими не валандайся, матросского имени моего не срами, а то как приеду, все твои косы повыдергаю. Хорошо жить будешь, ей-ей гостинцев заморских навезу!

– Я, Яков Матвеевич, – говорит Акулина, – буду жить как Бог велел и порочить имя твое не стану.

– То-то, – отвечает Яков Матвеевич, – ты у меня смотри!

И это «смотри» было сопровождаемо таким ужасным жестом, что Акулина со страхом попятилась назад.

– Не бойся, Акулинушка, не бойся! – успокаивает ее Яков Матвеевич, – Побью тогда только, когда баловать станешь, а не станешь, так и на што бить-то?»

Перед переселением команды на судно отправляли возы с матросским скарбом. За возами шла команда в строю под музыку, сопровождаемая земляками, друзьями, женами и детьми. Впереди команды вели традиционного козленка с выкрашенными рогами и бубенцами на шее. Все кричали «ура», горланили песни:

Ведут Фомку во поход.Фомка плачет, не идет.Вот калина, вот малина!Не хотит Фомка в поход!А хотит Фомка к девице!Вот калина, вот малина!Чтоб малось поприжиться,Каждый день опохмелиться!Вот калина, вот малина!На черта Фомке поход,Он бакштагом к девке прет!

По дороге уходящих матросов щедро угощали вином и пивом, порой угощений было столько, что до судна доходило меньше половины команды. Остальные добирались в течение дня, повиснув на плечах жен и друзей.

В. Максимов пишет: «Смешно было смотреть на подвыпившего матроса, который, подходя к корвету, бодрился, вырывался от своих вожаков и во чтобы то ни стало желал выказать твердость своих ног; но, сделавши два-три шага, ноги, несмотря на все усилия матросика найти для них надежную точку опоры, отказывались ему служить, и он с громким кряхтением падал в грязь.

– Земляк, – бормотал он, – ей-ей оступился, а то бы всенепременнейше прошел бы. Эка проклятая дорога. Да подымите же, голубчики.