Господа офицеры и братцы матросы - Владимир Шигин

А вот несколько иной образ флотского вождя, сохраненный нам вице-адмиралом П. А. Даниловым в его мемуарах: «Главный командир Ревельского порта адмирал Спиридов (сын знаменитого победителя при Чесме Г. А. Спиридова – В. Ж) был человек весьма изнеженный, любил роскошь и всякий день занимался картами в большие (то есть играл по-крупному – В. Ж), а потому я не мог делать ему компанию и только был ему знаком издалека, друг у друга обедывали по зову. Жена его платила и моей жене визиты и ездила к нам без зова, а он никому из подчиненных не делал визитов, только был занят собою и ни в чем не упражнялся, кроме карт».

К сожалению, известны факты и нелицеприятного поведения некоторых из российских адмиралов. Из воспоминаний художника-мариниста лейтенанта А.П. Боголюбов: «А ловкий был человек наш морской министр (имеется в виду маркиз де Траверсе – В. Ж), я уже выше говорил, как он надувал царя на морских смотрах. То же выделывал он и на суше, когда Государь приезжал раз в зиму в Кронштадт, где ему представляли экипаж, идущий в караул по городу и крепости, а после обвозили по батареям и местам, вылощенным и вычищенным, тогда как рядом везде была мерзость и запустение. Ко дню этому, конечно, готовились целые месяцы, и из матросов комендант генерал-лейтенант делал важных солдат просто на диво. Но вот раз как-то Государь отложил свою поездку со среды на четверг.

В рапорте значился 18-й экипаж, на четверг, конечно, нельзя было показать тот же, а следовало идти в караул экипажу 3-й дивизии. Долго не думали, доложили князю о затруднении и получили приказ перешить погоны на мундирах, обменять номера киверов, офицерам эполеты. В ночь ее обделали. И все сошло как по маслу, царь благодарил. Дали полугодовое жалованье офицерам за муку четырехмесячную, а матросам по рублю». Что ж, недаром эпоха руководства российским флотом маркиза де Траверсе считается одной из самых драматических и печальных.

Порой от больших начальников не отставали и командующие эскадрами и портами. Так, не только трусливы в бою, но и нечисты на руку были два брата адмирала Фондезины, о которых императрица, не без самоиронии, говорила: «Тот бесконечно виноват перед Отечеством, кто двух Фондезиных в адмиралы вывел!» Известный участник Чесмы Иван Барш в чине контр-адмирала пытался обмануть высшее командование и «вычернить» из шканечных журналов информацию о посадке на мель одного из военных кораблей. Обман был раскрыт, и адмирал был навсегда отстранен от командования корабельными эскадрами.

Однако основу российского адмиралитета в парусную эпоху составляли те, кто всей своей жизнью доказал преданность России и флоту. Не зря, к примеру, офицеры ушаковской эскадры на Средиземном море за глаза именовали своего командующего «наш Федор Федорович». В этом и уважение не только как к начальнику и флотоводцу, но и как к человеку. Действительно, надо было быть настоящим флотовождем и отцом для подчиненных, как вице-адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин, которому офицеры его эскадры преподнесли в конце плавания памятный адрес с такими строками:

Начальник славой венчанный,Являет нам собой отца.Врагов России победитель,И счастья нашего творец,Надежда всех и покровитель,Муж незабвенный для сердец.

Имена этих истинных флотовождей Россия помнит и сегодня: Ф.М. Апраксин, Г. А. Спиридов, Ф. Ф. Ушаков, Д.Н. Сенявин, П.С. Нахимов, В. А. Корнилов и многие-многие другие. Вечная им за это слава и признание потомков!

* * *

В адмиральской среде также было не все тихо и ладно. Практически постоянно на флоте существовали противоборствующие партии. В разное время они именовались по-разному и возглавлялись разными лидерами, но суть конфликта всегда была приблизительно одинакова: неприятие русскими флагманами засилья иностранцев.

Одни из таких примеров. К концу 80-х годов XVIII века на Балтийском флоте сложились две противоборствующие партии. Первую – доминирующую – составляли иностранцы. Главой этой партии был адмирал Самуил Грейг, идеологом – наш посол в Англии граф Семен Воронцов. Покровительствовал ей и вице-канцлер Безбородко. Грейга флот особо не знал и откровенно не любил. После Чесменской экспедиции адмирал в моря почти не хаживал, а сидел в Кронштадте на должности тамошнего главного командира.

Англоман Воронцов вообще считал, что офицерами в русском флоте могут быть исключительно англичане или на худой конец русские дворяне, но обязательно прошедшие учебу в британском флоте. Остальных же надо просто разогнать. Граф лично подыскивал в Англии офицеров в наш флот, устраивал их в России на хорошие должности и оказывал всемерное покровительство. Каждое невнимание к своим протеже он расценивал как личное оскорбление. По этой причине карьера у нанятых англичан, в отличие от русских офицеров, шла стремительно. Особенно протежировал Воронцов вчерашнему английскому лейтенанту Джеймсу Тревенину, офицеру дельному, но не знавшему ни России, ни нашего языка, ни нашего флота. Тревенина, однако, Воронцов почитал разве что не гением и мечтал видеть в адмиралах. Куда уж тут тягаться какому-нибудь лейтенанту, о котором помнят разве что друзья-однокашники, да папенька с маменькой в деревне…

Во главе противной иностранцам русской партии стояли адмирал Чичагов и вице-адмирал Круз. Оба были своими, родными, но, увы, никакого покровительства им сверху не было. Кроме того, оба отличались непреклонным характером (что при дворе принималось за необразованность) и презрением к придворному холуйству (что воспринималось как невоспитанность). Все попытки адмиралов хоть как-то ограничить противостоять засилью англичан наталкивались на мощное противодействие. Наслушавшись советчиков, императрица с недовольством высказывалась о Чичагове с Крузом:

– Эти двое просто выкуривают моих иностранцев, на которых потрачена уйма денег, ну не разорители ли!

Со смертью Грейга расклад в противоборствующих партиях изменился. Почти сразу же закатилась карьера главного грейговского протеже – командира «Не тронь меня» Джеймса Тревенина. С Тревенином Грейга объединяли не только общие воспоминания о службе в британском флоте. Оба почитали Джеймса Кука, на сестре которого первый был женат, а второй участвовал в его кругосветном плавании. Слов нет, Тревенин был моряком дельным и деньги, получаемые из русской казны, отрабатывал на совесть. Однако нетерпеливый Грейг желал видеть сотоварища ни много ни мало младшим флагманом флота, а потому осаждал Безбородко просьбами произвести Тревенина в контр-адмиралы вне линии, что было в те времена делом весьма непростым. Хитрый Безбородко напрямую не отказывал, но и прямых обещаний тоже не давал, говоря, что займется этим самолично после окончания кампании. И вот теперь Тревенин лишился своего знаменитого покровителя. И хотя англичанину всей душой симпатизировали известные англоманы братья Воронцовы, помочь ему они уже ничем не могли. Пытались братья подобраться к Безбородко.

– Ах, Александр Андреевич, – говорили они ему, встречаясь во дворце, – у наших моряков одно вертопрашество и невежество, дурь да лень. У англицких же сызмальства культурность столь изрядна, что нашим и не снилась! Так что следует нам во флотоводцы двигать не какого-то там сиволапого Козлянинова, а настоящего мореходца Тревенина. За что, кстати, будет нам почет и уважение с островов британских!

Хитрый Безбородко монологи эти не перебивал, но и своего равнодушия к ним не скрывал. Эта игра его совсем не интересовала, и если с покойным Грейгом считаться он был просто обязан, то Воронцовым ничего должен не был. Теперь всех волновало, кто будет поставлен во главе флота: ежели англичанин, то вновь верх возьмет их партия, ежели природный русак – окрепнет и русская сторона.

Из воспоминаний адмирала П. Чичагова: «В это время (в 1789 году – В. Ш.) во главе иностранцев во флоте (имеется в виду гребной флот на Балтике – В. Ш.) был принц Нассау-Зиген. В России менее, чем где-либо, понимали, почему его именуют принцем; по крайней мере в Австрии отказывали ему в чести там называться принцем и, упоминая о нем в разговоре, говорили: «Тот господин, который желает быть принцем Нассау-Зигеном, не имея на то права по происхождению». Отец мой (адмирал В. Я. Чичагов – В. Ш.) совершенно справедливо называл его «темной личностью». Это был тип проходимца неизвестной национальности, так как ни одного языка не знал хорошо и ни на одном не писал правильно. Родиной его был весь мир, и он любил на словах ту страну, где ему больше платили. В последнее время он пристрастился к России, так как нигде ему не удавалось столь удачно обманывать людей, как русских, и получать незаслуженные награды. Целью своей жизни Нассау-Зиген поставил добиться власти, могущества и сделаться правителем народа или королем. Он и походил на сказочного короля-авантюриста, летающего из одного конца мира в другой…»