Эртомикон: Энеральд Гаргонов - Borokudo

class="p1">— Б-благодарю… но я, пожалуй, откажусь…

Пока я дарил подарки, Древобор нашел трех молодцов и, выдворив меня из шатра, сбагрил им, чтоб я был под присмотром. Рюкзак хоть не отобрали. Там много чего интересного. Хе-хе.

Из шатра ещё долго, непомерно долго, доносилось что-то вроде:

— Да он конченый! Сумасшедший уёбок! Убить его надо! Связать и расчленить! Да я ему лицо обглодаю! Кожу сдеру и живьём закапаю!

Может быть, про конченого мне и послышалось, но всё остальное точно было. А может, и нет. Какая разница? Дождь ведь перестал идти? Перестал…

— Брр, — начал я замерзать с приходом полдня, продолжая посмеиваться над Древолюдьми, которые вздрагивали от каждого моего вздоха.

Выждав момент, я снова сделать морду кирпичом и хмыкнул. Воины почти не вздрогнули. Правда, ключевое слово: “почти”. Вероятно, они уже миллион раз прокляли свою удачу. А мне смешно. Хе-хе… Как же мне нравится смотреть как пугаются мои надзиратели.

Хитро улыбнувшись, решил поиграть по-другому. После нескольких месяцев тренировок, с помощью нанитов я научился контролировать свое зрение. Если у меня глаза выглядят как у обычного человека, то я и вижу как обычный человек, а если глаза начинают полыхать синим, то для меня наступает вечный день. Единственный минус, так это то, что любая эмоция, сразу же заставляет глаза светиться, что убивает во мне человека и пробуждает всем известного Каина, хоть сам я при этом никак не меняюсь. В лагере я ни разу не “гасил” свои глаза. Пусть думают, что я так не умею, но вот заставить посильней светиться… Хе-хе…

Смотря прямо на Ивара, так звали главу смотрителей, я увеличил яркость своих глаз. Тройка не везунчиков посильней сжала в руках копья, но ничего больше не сделала. А жаль…

Вскоре, мне надоело, и, сидя на табуретке возле лагерного костра, я уже откровенно докапывался до своих смотрителей, но они всё никак не хотели общаться.

— Какие вы скучные, — сокрушался я. — Вон, ваши бухтят на меня почём зря в своём сине-белом шатре, а вы…

И тут я задумался. Почему мне не было холодно, когда лил дождь, и я вымок до нитки? Сейчас я сухой, сижу у костра, но замерзаю… Ладно, хоть высох, да даже крови не так уж и много на мне осталось.

Повезло ли, что начался дождь, и он смыл с меня всю кровищу? Какая разница, надо с волосами что-то делать, или срезать их, или пытаться привести в порядок. Гуань Дао, так или иначе, нет, продолжать косплеить императора поднебесной я не смогу, значит, долой волосы.

В раздумьях, я достал золотую монетку и начал ею играть, как какой-то пират между пальцев гонять. Охранявшие меня воины поуспокоились и начали следить за монеткой, позже решили сесть на пеньки рядом со мной.

Быстро они перешли от страха к простому недоверию. Всё же, при них я вытащил из себя копья, от которых они бы в корчах загнулись, и мои раны исчезли прямо у них на глазах.

Наверно, я для них некая ожившая детская страшилка. А может и не детская. Есть ли у них вообще такое понятие, как детство? Или пятилетние дети — это просто маленькие слабенькие древолюди?

Я хотел снова пристать к одному из воинов и спросить про детство, но тут мимо нас вымаршеровывает орк. Коричневый бугай чуть больше двух метров ростом в штанах и с голым торсом, но в многочисленных украшениях и висюльках, преимущественно из костей, зубов и камушков, в очень коротком плаще с сантиметровыми желтыми иглами, больше похожем на игольчатую гриву на спине, еле прикрывающую вещмешок и мешающая темным дредам без чёлки.

Он значительно выше меня, удивительно, — подумал я.

Быстро приближающийся бугай что-то орал:

— Я гнорина в драке ударил по сраке своею большою ногой, и гнорин надменный упал убиенный за сраку держась рукой!

Шнырявшие тут и там древолюди, предпочитали не замечать орка, меня же волновала следующая цепочка вопросов: Гнорин — это сокращение от Гномотварина? Или Гномотвари? Это как человек, но люди? И почему кто-то говорит гномотварь, а кто-то гномотварин? Это диалекты?

Орк подошел совсем близко к костру, — ВО, — показал он пальцем на меня, — зенки синие… Крутой.

— А ты ещё что-то наподобие знаешь? — поинтересовался у него я.

— О-о-о, я про мишку знаю… Кхм…

Мишка злобный в лес пришел!

Мишка злобный хуй нашел!

Но не рад был мишка!

Мишка плакал и стонал!

Жопу лапой прикрывал!

— ГХА-ГХА-ХА-ГХАЭ, — громогласно начал ржать он от своих стихов.

Предчувствую нескучное начало вечера у костра, — подумал я.

— А ты мне по душе. Садись, — согнал я рядом сидящего охранника древолюда с его места, поймав недобрые взгляды остальных воинов стоящих неподалёку. — Может что-то вместе споём?

— А чё. Можно и спеть, — плюхнулся он на пень и стащил со спины поистине огромный вещмешок. Хорошо, что я сидел на табуретке, а мой охранник на пне. А то бы всё это добро могло полететь на меня.

— Тогда начинаю, а ты подпевай, — только я открыл рот, как перед моим лицом пролетела огромная ладонь.

— Пагодь, — её хозяин, не дав мне начать, быстро выуживает из вещмешка гитару. Гитару блять! Четырехструнную…

Я посмотрел на свой рюкзак, поставленный на сухую землю возле табуретки, и не решился доставать свою лиру, арфу, гусли или как там я этот огрызок назвал.

— Как тебя звать-то? — спросил я у орка.

— Дрог! — ударил он кулаком себя по груди.

— Случайно не штормовой?

— Хмм… А ведь звучит. Теперь я Штормовой Дрог! — Вскинув голову к небу, орк закричал-зарычал: — ВАААА!

Ой, бля. Теперь его имя не только название растения, но и херня крепящаяся к лодке во время шторма… Что я за человек… Ну дк, Нефилим.

Дрог перестал орать и начал бренчать что-то похожее на всё и сразу.

— Эй, как там тебя, — я окликнул одного из своих охранников, — да, неважно, в общем, принеси что-то выпить.

— А я не пью, — вклинился орк. — Я вдыхаю! — Он снова полез в свой безразмерный вещмешок и достал оттуда какую-то траву и длинную курительную трубку с мою руку, затолкал в чашу травку и поджог от костра. Хорошенько затянулся и дал мне. Я тоже вдохнул.

— Сильна травка… — оценил я вокруг поплывший мир.

— Ну дк, Вакх научил. Ты бы его вино попробовал. Ваще бы в небо улетел. Тебе надо будет как-нибудь побывать на Вакханалии, моём любимом празднике.

— Ну-у-у-э… — чувство бесконечного падения в никуда попыталось отрубить мои беспокойные шестерёнки, но они так просто не отдались, — я, пожалуй, начну пе-еть.

Если это, конечно, будет похоже