Шкатулка с бабочкой - Монтефиоре Санта

Сэму практически нечему было учиться в школе. Он был намного умнее любого из прочих учеников и смотрел на них как на заторможенных или просто тупоголовых школяров. Он редко читал книги, которые следовало читать по программе, предпочитая им французских классиков девятнадцатого века, таких как Золя, отец и сын Дюма и Бальзак, поставляемых дедушкой Нуньо. Тем не менее он ухитрялся оставаться лучшим по всем предметам, включая и математические дисциплины, в которых не считал себя особо сильным. Со своими светло-песочного цвета волосами, большими, полными ума серыми глазами и затаившейся в уголках рта усмешкой он производил впечатление харизматической и высокомерной личности, знающей себе цену. Он был твердо убежден, что совсем не такой, как все остальные.

Итак, Федерика влюбилась в него. Он удивленно улыбнулся про себя этому известию и сразу же забыл о нем. Многие девушки были влюблены в него, чего не могли осознать другие парни, не понимающие простой истины, состоящей в том, что девушки любят тех, кто выделяется среди других. Где именно они выделяются — не имеет значения, будь то игровое поле или учебный класс. Девушкам нравятся уверенные в себе юноши, которые командуют другими и которые блистают на фоне остальных.

Сэм блистал. Ему не нравился ни футбол, ни регби — он терпеть не мог коллективных действий. Зато он недурно играл в теннис, но только в одиночку, у стенки. Парные игры раздражали его. Он любил изрядно побегать до полного изнеможения. Девушки его тоже легко утомляли. Но он не был жестким человеком. Если девушка ему нравилась, он вел себя как романтик, звонил ей, писал послания. Его намерения всегда были самыми искренними. Но дальше все происходило как с новой книгой, прочитав которую он переходил к следующей.

Мать говорила ему, что такое поведение является совершенно естественным для молодого человека его возраста. Нуньо вообще высказывался в том смысле, что женщины не стоят того, чтобы он тратил на них свое время, и продолжал усердно снабжать его новыми книгами. «Увы! Женская любовь! Как известно, она может быть прелестной и ужасной», — говаривал он, на что Сэм с готовностью отвечал: «Байрон, "Дон Жуан"». Его отец в те редкие моменты, когда отрывался от своих философских творений, советовал ему обратить внимание на более зрелых женщин, поскольку нет ничего менее привлекательного, чем мужчина, не понимающий сложностей женского тела, а более опытная женщина сможет научить его искусству любви.

Таким образом, Сэм преисполнился решимости найти себе умудренную годами и опытом женщину. Знакомые ему девушки были слишком юными, чтобы можно было рассчитывать получить от них нечто большее, чем поцелуй, а он уже, в определенном смысле, дозрел до большего. Проблема состояла в том, что он стал испытывать неудобства от постоянно неудовлетворенного сексуального желания, что отвлекало его от занятий и его любимой французской литературы девятнадцатого века. Он ловил себя на том, что думает о сексе в самые неподходящие моменты, например в автомобиле или в поезде. При этом он обычно находился не один, так что не мог дать волю своим интимным фантазиям. Если ему не удастся в ближайшее время найти женщину, то вскоре он может сойти с ума от неудовлетворенности, думал Сэм.

Федерика провела утро с дядей Тоби и его другом Джулианом в их лодке, названной в честь ее матери «Элен». Море было спокойным, как озеро, что позволило им проплыть несколько миль с помощью сильного, но теплого южного ветра, заставлявшего лодку резать воду со скоростью акульего плавника. Федерике очень понравился ее дядя. Он привел ее в свой дом и показал коллекцию насекомых. Он рассказал ей, как муравьи строят свои кучи и как здорово они трудятся, подобно маленькой армии очень дисциплинированных солдат, перенося в свои жилища куски пищи, иногда вдвое превышающие их размеры. Вдвоем они прятались ночью в кустах, чтобы понаблюдать за лисами и барсуками. Он построил для нее в саду родителей домик на дереве, так что она могла в засаде поджидать кроликов, пробиравшихся в огород и претендовавших на дегустацию капусты, выращиваемой Полли. В апреле они нашли потерявшегося птенца черного дрозда, вероятно выпавшего из гнезда, и немедленно доставили его в особняк Эплби к Ингрид для дальнейшего лечения. Тоби и Федерика после этого приходили к ней каждый день, чтобы контролировать его выздоровление. Федерика была слишком застенчивой, чтобы являться в одиночку, особенно по той причине, что боялась оказаться наедине с Сэмом и не найти что сказать. Он не проявлял к ней абсолютно никакого интереса. С чего бы это? Она понимала, что была для Сэма ребенком, но не могла выбросить из головы мысли о нем. Птицу наскоро окрестили Блэки — еще одно неоригинальное имя, вызвавшее недовольство Нуньо, но никакие уговоры не могли заставить ее улететь. «Жизнь слишком хороша», — произнес Нуньо, когда малютка Блэки уселся на кофейной чашке и стал лакомиться крошками хлеба из рук Эстер. После этого Эстер настояла, чтобы Федерика приезжала каждый день. Та вначале заколебалась, но вскоре стремление быть частью этого семейного клана намного превзошло ее робость, и она быстро привыкла к тому, что каждый день отправлялась на велосипеде к ужину с чаем.

Эстер, как заботливая няня, оказывала Федерике помощь во время ее первого семестра. Она сама была робким ребенком, но в течение этого семестра удивила учителей, на их глазах набираясь уверенности в себе. Благодаря усилиям Эстер, вовлекавшей ее во все свои дела, у Федерики впервые в жизни появились друзья. В Чили она всегда предпочитала находиться в одиночестве, но сейчас все изменилось. Она нуждалась в Эстер, и, к ее удовольствию, Эстер тоже нуждалась в ней. Но никто не мог заменить ей отца, никто, даже дядя Тоби.

Когда Федерика вернулась домой после морской прогулки под парусом, то обнаружила, что мать плачет, сидя на диване в гостиной.

— Мама, что случилось? — спросила она, ощущая, как сердце наполняется ужасом. А вдруг что-то случилось с Хэлом или с дедушкой и бабушкой.

— Пришло письмо от твоего отца, — засопела Элен, вручая дочери залитый слезами листок бумаги. — Извини, что я открыла его, дорогая. Я ведь подумала, что оно предназначено мне.

Она солгала. Она просто не могла сдержаться. У нее не было вестей от Рамона с тех пор, как они уехали в январе. Когда она узнала его почерк, то вскрыла письмо, ощутив внезапный приступ ярости и желания. Оно пришло из Индии, было написано на почтовой бумаге отеля и находилось в пути в течение месяца. Он написал такой чарующий рассказ для Федерики, что слезы наполняли глаза Элен до тех пор, пока не хлынули по лицу бурным потоком ревности и обиды.

— Я ненавижу Рамона за то, что он вынудил меня стать той, в кого я превратилась, — объяснила она позднее в тот же вечер матери, когда Федерика отправилась в постель. — Я ревную его к собственной дочери, потому что он написал ей, а не мне. Он любит ее. Он любит ее в своей собственной безнадежной манере. Меня дико возмутила его жестокость, пусть и ненамеренная. Написав это письмо, он дал ей надежду. Но ведь он не собирается возвращаться. Все кончено для нас всех. И для Федерики тоже. Однако это письмо только усугубило ситуацию. Он воскресил ее надежды лишь для того, чтобы растоптать их позже. Он всегда был таким импульсивным. Охваченный внезапным раскаянием или тоской по дому, или еще бог знает чем, он написал это послание любви, но сейчас уже наверняка позабыл о нем. Вот это и мучает меня. Он такой чертовски безответственный. Если бы он поступил честно и попросил ее забыть его, она не находилась бы постоянно на грани нервного срыва. Это просто невыносимо. Он не приписал мне даже нескольких слов в конце письма. А Хэл, ведь он и ему тоже отец. Будто мы для него вообще не существуем.

* * *

Федерика читала письмо, и ее сердце парило, как счастливый воздушный шарик, наполняя грудь радостным возбуждением. Очевидно, что это означает его скорый приезд, подумала она, прикусив губу, чтобы не закричать от радости. Затем она стремглав побежала в кабинет деда, чтобы определить положение Индии на карте. Это не было слишком далеко от Англии. Вообще недалеко, решила она, поворачивая глобус, чтобы найти Чили. Чили находилось на другой стороне земли, но Индия оказалась близко. Достаточно близко, чтобы он заехал к ним на пути к Сантьяго. Она несколько раз перечитала письмо, прежде чем положить его в шкатулку с бабочкой, стоявшую на ее прикроватной тумбочке. Когда она прислушалась к тихому перезвону крошечных колокольчиков, ее наполнила уверенность, что он любит ее и думает о ней. Это письмо так своевременно нарушило четырехмесячную тишину, когда она почти потеряла надежду на то, что он вообще еще помнит о ней.