Четырнадцать дней для Вероники (СИ) - Наталья Алексеевна Мусникова

но ведь надо же с чего-то начинать, верно?! Воодушевившись успехами, я с головой зарылась в бумаги, точно изголодавшаяся моль в шерстяные вещи, даже не заметила, как сумерки наступили. Эх, какая досада, что у меня сейчас магия заблокирована, а подсвечивать глазами, как оборотни или драконы, я не умею! Может, попросить стражника принести мне лампу или огарок свечи на худой конец? Надеюсь, моя просьба не напугает мальчугана ещё больше, мне бы всё-таки не хотелось настраивать стражника против себя. Я подошла к двери, прислушалась, надеясь, что бдительный страж мужественно бдит прямо за порогом и мне не придётся надрывать горло, зовя его из какого-нибудь отдалённого закутка. Увы, за дверью царила полная неподкупная тишина. И-их, какая жалость, что сама я не могу наколдовать даже крошечного огонька! Конечно, можно отложить чтение до утра и лечь спать, но, во-первых, я очень хотела помочь Тобиасу, да и себе тоже, во-вторых, читать записи травницы было весьма увлекательно, а в-третьих, впервые за долгое время я не просто жила, а искренне наслаждалась мельчайшими нюансами своего бытия. О, как завернула, даже самой понравилось!

Я постучала в дверь, сначала деликатно, а потом всё громче и громче. Никто не отзывался. Вот тебе и бдительная стража, глаз с ведьмы не спускающая! Я изо всех сил забарабанила в дверь, пока не услышала лёгкое дребезжание оружия и писклявый от страха и тщетной попытки звучать громче и увереннее голос:

— Кто там?!

Хм, как говорила погибшая во время чёрного мора трактирщица, а что, вы-таки видите тут большие варианты? Неужели юный страж не видел, как Эрик ушёл? Или мальчуган искренне верит, что гости могут попадать ко мне не только через дверь, но и окном? Ох уж эти сборники страшных историй про ведьм, я, помню, один такой прочитала, потом три дня спать без света не ложилась, боязно было! Проглотив вертящийся на кончике языка остроумный ответ (не с Тобиасом разговариваю, этот юный страж юмора может и не понять), я тоном благовоспитанной особы пролепетала:

— Будьте так любезны, не могли бы вы дать мне крошечный светильник или огарочек свечи? Я была бы вам чрезвычайно признательна.

В коридоре что-то грохнуло, бухнуло (очень надеюсь, что это был не сражённый наповал моей вежливостью мальчуган), на какой-то миг воцарилась гнетущая тишина, а затем ещё более писклявый и дрожащий голос вопросил:

— А вам зачем?

Зачем, зачем… Младенчиков не рождённых жарить собираюсь, в потёмках петрушку с перцем найти не могу! Поскольку ответить честно я не могла, арестованной превращать камеру в избу-читальню не разрешалось, шутить я по-прежнему не рисковала, то ляпнула первое, что пришло в голову:

— Я темноты боюсь.

Опять воцарилась тишина, надменная и равнодушная. Я досадливо вздохнула и вернулась к своему ложу, бережно убрала под него все бумаги и чернила. Что ж, значит, продолжу утром, прямо на рассвете, так больше будет времени на работу. Дверь отчаянно заскрипела (я даже подпрыгнула от неожиданности), явив стражника с небольшой лампой, крепко зажатой в левой руке.

— Держите, — мальчуган протянул мне светильник и, смущённо порозовев, прошептал, — я тоже с ночником всегда сплю.

От всего сердца поблагодарив раскрасневшегося от моих похвал стражника и вручив ему яблоко, я опять приступила к чтению. Когда за решёткой моего окошечка облака окрасились нежным предрассветным перламутром, я устало закрыла записи и упала на ложе, моментально погрузившись в крепкий беспробудный сон. Я смогла, прочитала записи травницы, но, увы, в них не было ничего, что могло бы навести на след неведомой злодейки. Рецепты, списки трав, заметки, кто приходил и о чём спрашивал и более ничего. Но, может быть, Тобиас сумеет в расшифрованных записях найти что-то, ускользнувшее от моего внимания?

День седьмой. Рутина службы инквизитора

Городской архив в Лихозвонье был построен по приказу градоправителя, дабы «список жителей иметь, а также вести учёт прибывающим и отъезжающим, не во имя тирании свирепой, а токмо для безопасности и комфорта». Хранитель архива, получивший сей высокий статус после службы писцом у господина градоправителя, к новым обязанностям отнёсся весьма ответственно и принялся дотошно переписывать жителей Лихозвонья, указывая не только имена, но и возраст, адрес, род занятий и даже основные приметы. С утра до позднего вечера хранитель шагал по улицам родного города с кипой листов, остро отточенными перьями в специальном футляре и небольшой, но вместительной, тщательно завинченной чернильницей. Жители Лихозвонья, встречаясь с неутомимым тружеником, одаривали его приветливыми улыбками, но долгими разговорами не отвлекали, понимали, что человек на службе, а значит, у него каждая минуточка на вес золота. Да и о чём с ним, если уж совсем-то откровенно, говорить? Сплетен он гнушается, скандалов избегает, новостями, те же сплетни, но с претензией на подлинность, поскольку звучали они из уст самых уважаемых жителей города, не интересуется.

Когда начался чёрный мор, хранитель городского архива так же педантично и скурпулёзно, как и прежде, принялся составлять списки умерших, не просто вычёркивая погибших из ранее составленных документов, но записывая, как и когда почивший отправился на встречу с предками. Любящая супруга, которая отчаянно боялась за жизнь своего мужа, со слезами на глазах умоляла его не рисковать собой, даже на колени становилась и в дверях замирала, за косяки хватаясь. Их сын, с нескрываемым восхищением взиравший на неподкупного и неустрашимого отца, который в эту пору суровых испытаний явил себя настоящим героем, поклялся, когда придёт его время, быть таким же отважным и ответственным. Мальчик не знал, что ему придётся исполнять данную клятву уже через неделю, когда отец, почуяв недомогание, верный признак смертельного недуга, ушёл из дома, оставив жене и сыну короткое послание и мешочек с монетами, своё последнее жалованье. Злые языки, которые не может сдержать никакое, даже самое страшное, бедствие, пытались было шептать, что верный-де муж на самом деле был не таким уж и праведным, под видом болезни сбежал к своей полюбовнице (в качестве разлучницы чаще всего называли именно Веронику), но все слухи разом пресекла целительница, сообщившая семье о смерти их отца и мужа. Городской архив опустел, любовно составляемые списки оказались никому не нужны, да и до бумаг ли, когда не знаешь, ложась в постель, сможешь ли проснуться, а утром нет никакой уверенности, что доживёшь до сумерек!

После того, как чёрный