Тень каннибала - Андрей Воронин

"Но где-то этот парень прав, - подумал полковник о человеке, который сказал, что милиция не ловит мышей. - Мы опять сели в калошу. Мы действительно никого не ловим, а только сидим и ждем, когда эта сволочь сделает следующий ход, в надежде, что он наконец-то ошибется и даст нам шанс. Это тактика слабого, тактика, заведомо обреченная на провал. Черт бы побрал это дело!"

Что-то ритмично мигало на самом краю поля зрения. Это мигание раздражало одолеваемого мрачными мыслями полковника. Он сердито повернул голову и непроизвольно вздрогнул: у края тротуара стояла, мигая аварийной сигнализацией, черная "Волга". Поначалу Сорокин решил было, что это его машина, и уже начал лихорадочно соображать, что такое могло случиться, из-за чего его выследили даже здесь. Потом он увидел длинный ус антенны на багажнике, литые диски колес, о которых почему-то так мечтал его водитель, разглядел номер и понял, что машина чужая. "Ну, может быть, не совсем чужая, - подумал он с кривой усмешкой. - Серия номерного знака уж больно знакомая..."

- Разрешите присесть? - вежливо осведомился чей-то голос у него за спиной.

- Милости прошу, - отворачиваясь от машины и делая приглашающий жест, сказал Сорокин. - А я думаю, что это за нахал свое корыто в неположенном месте поставил?

- Фильтруй базар, начальник, - гнусавым "деловым" голосом произнес полковник Мещеряков, пожимая Сорокину руку и присаживаясь к столику. Чисто аварийная остановка, ты понял? У меня радиатор прохудился, трубы горят, охлаждающая жидкость во как нужна!

Он чиркнул по горлу ребром ладони.

- Охлаждающая жидкость здесь на уровне мировых стандартов, - похвалил местное пиво Сорокин. - Только не говори, что специально ехал сюда на служебной машине и совершенно случайно наткнулся на меня.

- Параноик, - обозвал его Мещеряков, жестом подзывая официантку. Кому ты нужен, чтобы за тобой охотиться? Ехал мимо, смотрю, сидишь, как на витрине, сосешь пиво и скучаешь. Давненько, думаю, я пива не пил в приятной компании. А ты мне с ходу - допрос с пристрастием...

- Да, - сказал Сорокин, - в смысле приятности компании я сейчас того.., не очень.

- Неприятности? - вскользь поинтересовался Мещеряков, благодарно кивая официантке, которая поставила перед ним длинный запотевший бокал со светлым пивом.

- Можно подумать, твоя работа - сплошной праздник, - уклончиво ответил Сорокин.

- Да, - задумчиво согласился Мещеряков и пригубил пиво. - Работа - это всегда головная боль. Особенно когда отвечаешь не столько за себя, сколько за других.

- Вот-вот, - поддакнул ему Сорокин. - А когда в лейтенантах ходил, небось, думал: погодите, вот стану полковником, вы у меня попляшете! Буду сидеть в кабинете и указывать: ты туда, ты сюда, а ты, морда, вообще ступай сортиры драить... Было дело?

- А как же! - улыбнулся Мещеряков. - Но должен тебе сказать, что сортиры в нашей конторе действительно чистые.

- У вас только сортиры и чистые, - не удержался Сорокин и немедленно устыдился: вряд ли стоило срывать на полковнике ГРУ свое дурное настроение.

Мещерякова, впрочем, было не так-то легко обидеть: он прошел отличную выучку, и немалая заслуга в этом, насколько было известно Сорокину, принадлежала Иллариону Забродову.

- А у вас зато и сортиры не блещут, - спокойно парировал Мещеряков. Сорокин вздохнул.

- Очко в твою пользу. Был я недавно в одном отделении... А, к черту, не будем о грустном. Ты извини, я что-то к вечеру стал уставать. На пенсию, что ли, уйти?

- Ага, давай, - язвительно подхватил Мещеряков. - И я с тобой. Пошлем всех подальше и будем жить в свое удовольствие. Помнишь, как в армии шутят? Снял портупею - и рассыпался. Не боишься?

- Забродов же не рассыпался, - зачем-то сказал Сорокин.

- Забродов рассыпаться не может, - наставительно произнес Мещеряков. Говорил он в бокал с пивом, и голос его звучал глухо, как в бочку. Забродов - не человек.

- Интересно, - сказал Сорокин, - а кто он, по-твоему?

- Забродов - беглец из какого-то романа, - сказал Мещеряков. - Фенимор Купер, Майн Рид... Да нет, даже не так. Не из романа, а из утопии. Идеальный человек в представлении какого-нибудь кабинетного философа.

- Гм, - сказал Сорокин. - Да... Ну, это ты, брат, загнул. Хорош идеальный человек! Идеальный солдат - это я еще понимаю.

- Говори потише, - попросил Мещеряков. - Тоже мне, идеальный солдат... Тебе бы такого подчиненного, ты бы его лично через неделю расстрелял перед строем. Потом бы, конечно, посмертно представил к ордену, но сначала все-таки расстрелял бы.

- Пожалуй, - подумав с минуту, хмыкнул Сорокин. - А все почему? Все потому, что в нашей грубой жизни ничто идеальное не приживается.

- Этот негодяй прижился очень даже неплохо, - заметил Мещеряков.

- Идеальная приспособляемость, - подсказал Сорокин.

- Очень смешно, - огрызнулся Мещеряков. - Что-то ты сегодня и в самом деле.., того. Колючий, как дикобраз. В чем дело?

- Сейчас, - проворчал Сорокин, - расскажу... Тебе как: полный доклад представить или только тезисы?

- Конспективненько, - усмехнулся Мещеряков, - вкратце. Впрочем, можешь не трудиться. Я, знаешь ли, иногда из чистого любопытства просматриваю газеты.

Сорокин шепотом произнес матерное ругательство.

- Целиком и полностью с тобой согласен, - не слишком сочувственно сказал Мещеряков. - Журналисты - это вечная заноза в наших с тобой задницах. Ничего не поделаешь - свобода печати... Слушай, а ты не пробовал их, скажем, расстреливать? Или сажать, а? Берешь кило героина, заряжаешь им редакционную машину, сажаешь всех до последнего курьера в кутузку, а потом тихо шлепаешь при попытке к бегству... Не пробовал? А ты попробуй.

- Смешно тебе, - проворчал Сорокин, с тоской заглянув в бокал с пивом. - А у меня, между прочим, какая-то сволочь людей ест.

- Ну, у меня людей тоже периодически едят, - сказал Мещеряков. Приходишь утром на службу и отдаешь приказ: такого-то ко мне в кабинет, А тебе отвечают: никак невозможно, потому как такого-то вчера съели. Вызвали наверх и сожрали с потрохами, а объедки отправили на Чукотку, в театральный бинокль за американскими разведывательными спутниками следить.

- Ну и что ты тогда делаешь? - с неожиданно вспыхнувшим интересом спросил Сорокин, - Ну а что в таких случаях делают? - вяло откликнулся Мещеряков. - Хватаюсь за свою задницу и щупаю: на месте она или половину уже кто-нибудь отгрыз? Тьфу! Хотел поднять тебе настроение, а получилось, что свое испортил. Девушка! Организуйте-ка вы нам коньячку... Граммов по пятьдесят для начала, хорошо?

- А что скажет госпожа полковница? - на всякий случай спросил Сорокин.

- А твоя?

- А моя уже все сказала и укатила на дачу.

- А моя, - со вздохом сказал Мещеряков, - в Париже. Франко-российская дружба - это тебе не хухры-мухры, понял?

- Понял, - сказал Сорокин. - Да здравствует свобода?

- Что ты называешь свободой? Вот это? - Мещеряков обвел нетерпеливым жестом уличное кафе. - Или это? - он раздраженно кивнул в сторону своей машины, которая терпеливо дожидалась его у бровки тротуара, мигая оранжевыми огоньками аварийной сигнализации, как новогодняя елка. - Слушай, а давай напьемся!

- М-да? - с некоторым сомнением в голосе сказал Сорокин.

- А что? Со старшими по званию пить приходится осторожно - вдруг что-нибудь не то ляпнешь. С младшими - сам понимаешь, еще хуже. А с тобой как раз, что называется, в уровень. И повод есть...

- Какой повод?

- Свобода, елки-палки!

Принесли коньяк. Сорокин задумчиво повертел рюмку в пальцах и вдруг спросил:

- Тебе Забродов, случайно, не звонил?

- А что? - быстро откликнулся Мещеряков, бросив на приятеля острый взгляд, которого тот, похоже, не заметил.

- Да так, вспомнилось почему-то. Наверное, по ассоциации со свободой. Никогда не видел более свободного человека. Не считая душевнобольных, конечно.

- Вот-вот. Да нет, не звонил, конечно. От него разве дождешься? Понятия не имею, где его носит. Судя по тому, как долго он отсутствует, занесло его довольно далеко. Это же Забродов! Он мог, например, отправиться прогуляться в Непал - поболтать с ламой и вообще развеяться... Одно слово чокнутый!

На столе зазвонил мобильник Сорокина.

- Да уж, - беря телефон в руку, согласился Сорокин, - что есть, того не отнимешь... Вот же чертова штуковина! - воскликнул он, имея в виду телефон. - Я его когда-нибудь растопчу, ей-богу!

Хоть бы раз сказали что-нибудь приятное, а то все норовят сообщить какую-нибудь гадость.

- А вдруг? - с философским видом предположил Мещеряков. - Вдруг это, к примеру, Забродов - легок на помине? Вернулся и горит желанием повидаться... А?

- Сомневаюсь, - буркнул Сорокин, поднося трубку к уху. - Слушаю! сердито бросил он в микрофон.

Слушал он совсем недолго. Видимо, ему рассказывали что-то интересное, потому что, несмотря на железное самообладание полковника, лицо его буквально на глазах менялось, приобретая, как в калейдоскопе, все новые выражения: от угрюмой озабоченности к удивлению, затем через недоверие к робкой надежде и наконец к огромному облегчению.