Русские и государство. Национальная идея до и после «крымской весны» - Михаил Ремизов

3. Отказ от системы позитивной дискриминации по этническому признаку (хозяйственных, образовательных и иных льгот). Многие действующие преференции, например льготы, связанные с традиционным хозяйственным бытом народов Севера, должны в целом остаться в силе, но предоставляться по социальным признакам, связанным не с происхождением как таковым, а с образом жизни (например, ценз оседлости в поселениях охотников, рыболовов и т. д.). Это коренным образом дестимулирует «этническое предпринимательство».

4. Опора на русскую культуру и историографию как основу общегражданской социализации. В частности, этим следует озаботиться, составляя единый учебник истории России. В настоящее время существует тенденция писать этот учебник по аналогу ряда зарубежных пособий – как историю территории. В этом случае выпадает главное – то связующее звено, благодаря которому эта обширная и разнородная территория стала единым государством. Это связующее звено есть «государствообразующий по факту» русский народ[113]. В целом, попытка переосмыслить изначально этноцентричную русскую историографию как историю всего российского «пространства» чревата рассыпанием страны на региональные географические образы. В процессе переосмысления выясняется, что пространство нынешней России как таковое не было и не является чем-то изначально, «органически» единым. На первый план выступают пласты дорусской истории земель (Урала, Сибири, Северо-Запада), в которой «московская» колонизация выглядит как преходящий исторический эпизод. Вероятно, она таковым и окажется, если не удастся преодолеть центробежных тенденций на уровне исторического самосознания общества.

В целом, чтобы удержать от распада и дестабилизации этническую периферию России, придется приложить немало усилий. Но это окажется невозможным и бессмысленным без решения главной задачи – укрепления ее этнического ядра.

Замещающая миграция: последствия и альтернативы

«Колоссальные миграционные потоки – а есть все основания полагать, что они будут усиливаться, – уже называют новым «великим переселением народов», способным изменить привычный уклад и облик целых континентов»[114]. Эта цитата из статьи Владимира Путина «Россия. Национальный вопрос» довольно точно характеризует масштаб проблем, которые ставит перед нами массовая иммиграция. И масштаб угроз, с которыми мы столкнемся, если эти проблемы так и не получат надлежащего решения.

Процессы массовой иммиграции в мировой истории, в том числе новой и новейшей, как правило, приводили к серьезному росту социальной напряженности, а иногда и к краху социально-политической системы, вплоть до уничтожения «принимающих» государств и геноцида коренного населения (Византия, Косово).

Безусловно, есть в этой сфере и общеизвестные истории успеха – примеры стран, созданных иммиграцией и использовавших ее на протяжении всей своей истории как важный фактор развития. Это страны переселенческого капитализма – США, Канада, Австралия, Новая Зеландия и другие.

Однако при всей необходимости учета их в целом позитивного опыта он не может быть в сколько-нибудь существенной мере спроецирован на нашу страну. Массовый приток иммигрантов в Россию, в его существующем и ожидаемом виде, будет кардинально отличаться от иммиграции, сформировавшей страны Нового Света, в частности США. На протяжении большей части истории США население страны росло за счет культурно близких (англосаксонскому переселенческому ядру) иммигрантов, вплоть до 60-х годов там действовали серьезные ограничительные меры в отношении иммиграции из неевропейских стран. В России же, как сегодня, так и в перспективе, основную массу прибывших составят культурно чуждые иммигранты из беднейших стран ближнего и дальнего зарубежья (причем с высокой вероятностью, – наименее квалифицированные и образованные представители этих стран).

Имеющийся и ожидаемый в долгосрочной перспективе иммиграционный приток в Россию по структуре наиболее близок к притоку инокультурных иммигрантов в страны Западной Европы. Опыт этих стран, прежде приводимый энтузиастами иммиграционных процессов в качестве образца, теперь выглядит откровенно неудачным. Инокультурная иммиграция в этих странах привела к множеству социальных проблем и теперь рассматривается как одна из главных угроз социальной стабильности и национальной безопасности и по своему масштабу заметно превосходит экономические дивиденды от привлечения иммигрантов.

Кроме того, неоднозначен и сам опыт стран переселенческого капитализма. Успешные сплавления разных этносов с образованием единых наций наблюдались в них тогда, когда исходные компоненты отличались высокой степенью культурной близости. После нескольких веков взаимных притирок, иногда кровопролитных, члены диаспор, имевшие общий цвет кожи, одинаковую религию и схожие жизненные ценности, смешивались друг с другом во втором-четвертом поколениях.

В тех же случаях, когда иммигранты по культуре, традициям, религии и внешности значительно отличались от доминирующей социальной группы, успешной интеграции не наблюдается даже на протяжении нескольких веков. Наличие разнородных общностей становится причиной социальной напряженности и конфликтов, которые тем значительнее, чем больше культурная дистанция между ними. Даже в самих «иммигрантских» странах, приводимых в качестве примера взаимной ассимиляции, одного существенного отличия от базового этнокультурного типа (религия, тип культуры, расово-антропологический тип) оказывается достаточно для формирования автономных общностей населения, имеющих широкий спектр проблем во взаимоотношениях с остальным обществом (негритянская община в США, взаимоотношения черных и белых в ЮАР, конфликт между арабами и евреями Израиля).

Количественные и качественные характеристики миграционного притока

В России миграционный прирост начался еще в позднесоветское время – с середины 70-х годов въезд в РСФСР из советских национальных республик стал превышать выезд. В 80-е годы эта тенденция усилилась. После распада СССР внутренняя миграция в одночасье превратилась во внешнюю, а для большей части переселенцев – в репатриацию. В 90-е годы речь шла преимущественно о переезде в страну русского и русскоязычного населения. Ситуация существенно меняется в худшую сторону на рубеже 90-х – 2000-х годов – волна постсоветских трудовых мигрантов, прибывающих в Россию на протяжении последних пятнадцати лет, принципиально отличается от мигрантов 90-х этническим составом, более низким уровнем образования и квалификации, низким уровнем знания русского языка. По данным обследования населения по проблемам занятости, проводимого Росстатом, среди иностранных трудовых мигрантов доля имеющих профессиональное образование существенно ниже, чем среди россиян. В существенной мере это выходцы из сельской местности (в Таджикистане доля сельского населения – 73 %, в Киргизии – 65 %). Представление об этнической структуре миграционного потока может дать статистика по выдаваемым патентам. В 2012 году 47 % патентов куплены гражданами Узбекистана, 22 % – Таджикистана, около 9 % – Киргизии, по 5 % пришлось на граждан Азербайджана и Украины, 4 % – на граждан Молдавии.

Количественные оценки миграционного притока дать не так просто из-за весьма несовершенной системы статистического учета. Существует два основных источника информации по данному вопросу. Это текущий учет населения и переписи населения. Ни один из них на сегодня нельзя считать полным и адекватным. Статистика ФМС осуществляет текущий учет мигрантов по выдаваемым ею разрешительным документам на трудовую деятельность. Соответственно, целый ряд категорий мигрантов, легально находящихся на территории страны, но не оформляющих трудовую деятельность, заведомо не попадают в эту статистику. Например, члены семей мигрантов. Между тем тенденция к «воссоединению семей» сегодня отмечается многими исследователями и явно набирает обороты. Согласно российскому законодательству, вместе с мигрантом могут находиться «члены семьи», что, в случае мигрантов из Средней Азии, означает возможность дополнительного появления в стране порядка пяти человек (так, по имеющимся данным выборочных обследований мигрантов из Киргизии, 55 % из них женаты и имеют средний размер семьи – 5,3 человека).

Отдельная проблема – статистические данные по «нелегалам», т. е. мигрантам, нелегально осуществляющим трудовую деятельность и/или нелегально пребывающим на территории страны. Понятно, что точный учет этой категории мигрантов по определению невозможен. Но учитывая, что на ФМС возложены не только контрольные, надзорные, административные, но и аналитические функции в сфере миграционной политики, наличие вполне официальных методик оценки неофициального сектора, в первую очередь трудовой миграции, – возможно и необходимо. На сегодня такую задачу ФМС не решает – по крайней мере, на уровне открытых и доступных данных.