Если однажды зимней ночью путник… - Итало Кальвино

возможных «ты». Кто осмелится приговорить тебя к утрате собственного «ты» – трагедии не менее ужасной, чем утрата собственного «я»? Для того чтобы повествование, обращенное ко второму лицу, стало романом, нужны по крайней мере два различимых и сопредельных «ты», отстоящих от массы прочих «он», «она», «они».)

И все же, взглянув на книги, собранные в доме Людмилы, ты успокаиваешься. Чтение – это одиночество. Людмила защищена створками раскрытой книги, как устрица створками раковины. Тень другого мужчины, предполагаемая или вполне отчетливая, помалу сглаживается. Ведь даже если нас двое, мы читаем в одиночку. Тогда что ты здесь ищешь? Ты хотел бы проникнуть в ее раковину, протиснуться меж книжных страниц, которые она читает? Или отношения между Читателем и Читательницей можно уподобить двум отдельным раковинам, сообщающимся лишь частично, как два самобытных существа?

С тобой книга, которую ты читал в кафе. Тебе не терпится продолжить чтение, чтобы передать книгу ей, чтобы продолжить общение с ней – по каналу, проделанному чужими словами. Именно потому, что их произнес сторонний голос – голос молчаливого никто, окрашенный типографской краской и оттиснутый типографским шрифтом, эти слова могут стать вашими, воплотиться в ваш язык, шифр, средство, благодаря которому вы будете обмениваться сигналами и узнавать друг друга.

В замочной скважине поворачивается ключ. Ты молчишь, словно приготовил Людмиле сюрприз, словно собираешься показать себе и ей: то, что ты здесь, – вполне естественно. Однако шаги не ее. В прихожую не спеша вступает мужчина. Сквозь портьеры ты видишь его очертания, кожаную куртку, уверенные, привычные движения, только крайне замедленные, как будто он что-то ищет. Ты узнаешь его. Это Ирнерио.

Нужно сразу решить, как себя вести. Оттого, что он входит в ее дом, как в собственный, ты испытываешь еще большую досаду, чем оттого, что сидишь тут чуть ли не тайком. Впрочем, ты прекрасно знаешь, что дом Людмилы открыт для друзей: ключ под ковриком. С того времени как ты вошел, тебя касаются безликие призраки. Ирнерио хотя бы знакомый призрак. Так же, как и ты для него.

– А, это ты. – Он заметил гостя, но ничуть не удивился. Естественность, о которой ты только что помышлял, совсем тебя не радует.

– Людмилы нет, – говоришь ты, скорее для того, чтобы утвердить свое преимущество на эту информацию. А заодно и территорию.

– Знаю, – отвечает он равнодушно.

Ирнерио прохаживается по комнате, берет с полок книги.

– Я могу быть тебе чем-то полезен? – продолжаешь ты почти вызывающе.

– Да вот ищу одну книжку.

– Я-то думал, ты вообще не читаешь.

– А мне не для чтения. Для дела. Я кое-что делаю из книг. Объекты. Ну, то есть объекты искусства: статуи, картины, называй как угодно. У меня и выставка была. Я скрепляю книги смолами, и они застывают как есть: закрытые или открытые. Иногда я придаю им разные формы, высекаю из них всевозможные построения, проделываю внутри книг отверстия. Книга – прекрасный рабочий материал: из него много чего можно сделать.

– А Людмила не против?

– Ей нравятся мои работы. Она дает мне советы. По мнению критиков, это серьезное искусство. Они хотят выпустить мой персональный альбом. Меня познакомили с господином Каведаньей. Это будет книга с репродукциями всех моих книг. Когда она выйдет, я использую ее для очередного объекта, многих объектов. Потом их снова соберут в одну книгу и так далее.

– Нет, я имею в виду, не против ли она, что ты берешь у нее книги.

– Да их тут вон сколько… Между прочим, она сама отдает мне книги, которые ей ни к чему. Но не подумай, что мне все равно, с чем работать. Вещь получается только тогда, когда я ее чувствую. Одни книги сразу наводят на нужную мысль, другие – наоборот: бьешься, бьешься – и никакого толка. Бывает, мысль уже есть, а подходящих книг не находится. – Он роется в книжном шкафу, вынимает книгу, пробует ее на вес, осматривает обложку, корешок и ставит на место. – Есть книги, располагающие к себе, а есть и совершенно невыносимые: они-то чаще всего и попадаются.

Вопреки твоим ожиданиям Великая Книжная Стена, призванная, казалось, надежно защищать Читательницу от набегов этого варвара, обернулась незатейливой игрушкой, которую он собирает и разбирает ничтоже сумняшеся.

– Ты небось знаешь библиотеку Людмилы как свои пять пальцев, – усмехаешься ты.

– Да они тут все одного покроя… Просто приятно видеть сразу столько книг. Я люблю книги…

– Как это?

– Ну, нравится мне, когда кругом книги. Поэтому у Людмилы так хорошо. Правда?

Плотная изгородь исписанных страниц опоясывает пространство, как густая листва в дремучем лесу или слоистая скала, разлинованная пластами сланца. Так, всматриваясь в глаза Ирнерио, ты пытаешься различить глубинный фон, от которого должен отделиться живой образ Людмилы. Если сумеешь завоевать его доверие, Ирнерио раскроет волнующую тебя тайну отношений между Нечитателем и Читательницей. Скорее задай ему вопрос на эту тему, не важно какой.

– А ты, – пока это единственное, что приходит тебе в голову, – что ты делаешь, когда она читает?

– Я не прочь смотреть, как она читает, – отзывается Ирнерио. – Ведь должен же кто-то читать, а? По крайней мере знаешь, что необязательно делать это самому.

Радоваться пока нечему, Читатель. Приоткрывшаяся тайна их близости состоит во взаимодополняемости двух жизненных ритмов. Для Ирнерио важна лишь сиюминутная жизнь; искусство значимо для него как предполагаемая затрата жизненной энергии, а не как долговечное произведение или наполнение жизни, выискиваемое Людмилой в книгах. Впрочем, накопленную энергию он так или иначе признает и без чтения. Ирнерио чувствует, что ее нужно прокручивать, используя книги Людмилы в качестве материальной поддержки тех произведений, в которые он вложит свою энергию хотя бы на миг.

– Вот эта подойдет, – говорит Ирнерио, засовывая в куртку одну из книг.

– Ее-то я сейчас и читаю. Так что вынимай. К тому же книга не моя, я должен вернуть ее Каведанье. Подбери что-нибудь еще. Скажем, вот эту. Они очень даже похожи…

Ты взял томик, перетянутый красной бумажной полоской: «Последний бестселлер Сайласа Флэннери». Поэтому они и схожи: романы Флэннери издаются в едином графическом оформлении. Но дело не в оформлении. На суперобложке крупно выведено название романа: «В сети…» Это два экземпляра одной и той же книги! Вот так неожиданность.

– Ого! Я и не думал, что Людмила уже…

Ирнерио отдергивает руку:

– Это не Людмилина. Мне такого добра и даром не надо. Надо же, а я решил, что их и след простыл.

– То есть? А чья же она? И что значит «след простыл»?

Ирнерио берет книгу двумя пальцами, направляется к маленькой двери, открывает ее