Крушение - Рабиндранат Тагор

Джогендро сорвался с кресла.

— Ну, Окхой, я пошел! Ты с ума свести можешь! — воскликнул он. — Это уж чересчур! — и выбежал из комнаты.

Глава сорок вторая

Раньше, когда Оннода-бабу чувствовал себя хорошо, он постоянно испытывал на себе всякие лекарства — и европейские и индийские, но теперь он утратил всякий интерес к пилюлям. В настоящее время, когда здоровье его пошатнулось, он не только не говорил о нем, но даже, наоборот, старался скрыть свою слабость.

Сегодня он неожиданно задремал в кресле. Услышав на лестнице шаги, Хемнолини сняла с колен вышивание и направилась к двери, чтобы попросить брата не шуметь. Тут она увидела, что Джоген не один: вместе с ним пришел Нолинакха-бабу. Она хотела было убежать в другую комнату, но Джогендро окликнул ее:

— Хем, Нолинакха-бабу пришел, я хочу тебя с ним познакомить.

Хемнолини осталась. Нолинакха подошел к ней и, не поднимая глаз, поздоровался.

— Хем! — позвал Оннода-бабу, который к этому времени уже проснулся. Девушка подошла к нему и шепотом сообщила, что пришел Нолинакха-бабу.

Едва Джогендро с гостем вошли в комнату, как Оннода-бабу торопливо встал им навстречу.

— Для меня большое счастье видеть вас сегодня У себя в доме, — сказал он. — Хем, дорогая, куда ты уходишь, посиди здесь. Нолинакха-бабу, это моя дочь, Хем. Вчера мы вместе с ней слушали вашу речь и получили большое удовольствие. Как вы говорили: «То, что действительно принадлежит нам, мы никогда не можем утратить. Лишиться можно только того, что на самом деле тебе не принадлежало», — ведь в этих словах глубокий смысл, правда, Хем? «Только тогда проверяется, что принадлежит нам всецело, а что — нет, когда данная вещь ускользает из наших рук». У меня к вам есть одна просьба, Нолинакха-бабу. Вы оказали бы нам большую услугу, если бы иногда заходили побеседовать. Мы почти нигде не бываем. Поэтому, когда бы вы ни пришли — всегда застанете меня и мою дочь дома.

— Не принимайте меня за серьезного человека из-за того, что я наговорил в своей речи на собрании всяких умных вещей, — взглянув на смущенное лицо Хемнолини, ответил Нолинакха. — Студенты настойчиво упрашивали меня выступить, а я совершенно не умею отказывать людям в просьбах, но теперь я могу быть уверен, что меня не попросят выступить вторично! Студенты прямо говорят, что три четверти моей речи остались для них непонятными. Вы тоже там были, Джоген-бабу, не думайте, что моего сердца не тронули нетерпеливые взгляды, которые вы бросали на часы.

— Если я чего и не понял, — ответил Джоген, — то в этом повинен мой скудный ум, так что пусть это вас не тревожит.

— Все понять можно лишь в известном возрасте, Джоген, — заметил Оннода-бабу.

— По-моему, вообще нет необходимости понимать все когда бы то ни было, — проговорил Нолинакха.

— Однако, Нолин-бабу, мне хотелось бы вам сказать кое-что, — обратился Оннода-бабу к юноше. — Когда всевышний посылает на землю таких, как вы, для выполнения определенной миссии, они не должны пренебрегать своим здоровьем. Следовало бы напоминать тем, которые призваны наделять, что если лишишься капитала, то исчезнет и возможность одарять.

— Когда-нибудь вы узнаете меня лучше и убедитесь, что я вообще ничем на свете не пренебрегаю, — ответил Нолинакха. — В мир я пришел, как самый последний нищий, не владея ничем. С большим трудом, благодаря доброте многих людей, мало-помалу окрепло мое тело и развился разум. С моей стороны было бы слишком самонадеянно пренебрегать чем-нибудь. Человек не вправе разрушать то, что он не может создать сам.

— Совершенно верно. Вчера в своем выступлении вы говорили о чем-то в этом же духе.

— Ну, вы оставайтесь, а я пойду: у меня дело, — сказал, наконец, Джоген.

— Простите меня, пожалуйста, Джоген-бабу, — воскликнул Нолинакха, — уверяю вас, что надоедать людям не в моем характере! Я тоже ухожу. Идемте, мне с вами немного по пути.

— Нет, нет, не обращайте на меня внимания. Это я нигде не могу долго усидеть.

— Не беспокойтесь о Джогене, Нолин-бабу, заметил Оннода-бабу, — ему быстро все надоедает, трудно удержать его на одном месте.

Когда Джогендро ушел, Оннода-бабу спросил Нолинакху, где он живет. Нолинакха рассмеялся.

— Не могу сказать, чтобы у меня было какое-нибудь определенное место жительства. У меня много знакомых, каждый приглашает к себе, вот я и кочую от одного к другому. Мне это нравится, но иногда все-таки возникает потребность побыть одному. Поэтому Джоген-бабу снял для меня квартиру как раз в соседнем с вашим доме. Этот квартал, кажется, действительно очень тихий.

Оннода-бабу изъявил свою особую радость при таком сообщении, но будь он наблюдательнее, он заметил бы, как на мгновение исказилось от боли лицо Хемнолини, когда она услышала об этом. Ведь здесь жил раньше Ромеш.

Тем временем доложили, что чай подан, и все спустились в столовую.

— Хем, дорогая, — обратился Оннода-бабу к дочери, — налей Нолину-бабу чашку чая.

— Нет, Оннода-бабу, — проговорил Нолинакха, — я не буду пить чай.

— Ну, что вы, Нолин-бабу, хоть одну чашку, а не хотите, то отведайте хоть сладкого.

— Прошу меня извинить, но не могу.

— Вы же сами доктор, не мне вам объяснять, что выпить немного горячей воды под предлогом чаепития через три-четыре часа после полуденной трапезы для желудка очень полезно. Конечно, если вы не привыкли, то можно вам приготовить совсем слабый чай.

Нолинакха в нерешительности посмотрел на Хемнолини. По выражению ее лица он понял, что ей кажется, будто она разгадала причину его страха перед чаем, и возмущена. Тогда, глядя прямо на девушку, он заговорил:

— Это совсем не то, что вы предполагаете, не думайте, что я брезгаю садиться за ваш стол. Раньше я постоянно пил чай, да и теперь еще люблю его аромат: мне приятно смотреть, как его пьете вы. Но вы, вероятно, не знаете, что моя мать очень ревностно относится к соблюдению обрядов, а у нее, кроме меня, никого нет, и я хочу быть как можно ближе к ней, поэтому и не пью чаю. Но я вполне разделяю то удовольствие, которое испытываете сейчас вы во время чаепития, и, следовательно, пользуюсь вашим гостеприимством.

Вначале разговоры Нолинакхи задевали Хемнолини. Ей казалось, что Нолинакха не раскрывает перед ними своего истинного «я», а лишь пытается укрыться за потоком слов. Хемнолини не понимала, что при первом знакомстве Нолинакхе было очень трудно преодолеть свою застенчивость, поэтому очень часто он становился резок, что не было присуще его характеру. Даже когда он начинал высказывать то, что действительно думал, в его интонациях было что-то неестественное, и он сам понимал это. Вот почему, когда Джогендро не выдержал и собрался уходить, он почувствовал угрызения совести за свои речи и попытался сбежать.

Но стоило Нолинакхе заговорить о матери, как Хемнолини стала смотреть на него с уважением. Ее трогало то, что при одном только упоминании о ней лицо юноши озарялось светом глубокой и чистой любви. Ей хотелось еще поговорить с Нолинакхой о его матери, но она стеснялась.

— Вот как! — поспешил откликнуться Оннода-бабу на объяснение Нолинакхи. — Знай я это раньше, я никогда не стал бы предлагать вам чаю. Извините меня, пожалуйста!

— Зачем же из-за того, что я не пью чаю, лишать меня той любезности, с которой вы предложили мне его, — слегка улыбнувшись, ответил Нолинакха.

Когда Нолинакха ушел, Хемнолини с отцом поднялись в гостиную. Девушка стала читать ему статьи из бенгальского журнала, но вскоре отец уснул. С некоторых пор такие приступы слабости стали для него обычными.

Глава сорок третья

За короткое время знакомство Нолинакхи с Оннодой-бабу и его дочерью выросло в настоящую дружбу. Сначала Хемнолини думала, что с Нолинакхой можно говорить только о вопросах сугубо отвлеченного характера, она и не предполагала, что с ним, как с обыкновенным человеком, можно беседовать на житейские темы. И все-таки среди шуток и веселых разговоров он всегда сохранял какой-то отсутствующий вид.

Однажды, когда Нолинакха беседовал с Оннодой-бабу и Хемнолини, в комнату вошел Джоген и возбужденно заговорил:

— Ты знаешь, отец, члены «Брахмо Самадж» стали теперь называть нас учениками Нолинакхи-бабу. Из-за этого я сегодня поссорился с Порешем.

— Но я не вижу в этом для нас ничего обидного, — слегка улыбнувшись, заметил Оннода-бабу. — Я чувствовал бы стыд, если бы состоял в обществе, где нет ни одного ученика, а есть только учителя. Там из-за шума желающих поучать невозможно было бы чему-нибудь научиться.

— И я присоединяюсь к вам, Оннода-бабу, — поддержал его Нолинакха. — Давайте создадим общество учеников и будем отыскивать, где есть возможность получить знания.

— Довольно, тут нет ничего смешного, — нетерпеливо сказал Джогендро. — Никто не может стать вашим другом или родственником, Нолин-бабу, без того, чтобы его не обозвали вашим учеником. От такого прозвища шуткой не отделаешься. Перестаньте заниматься подобными вещами.