Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон

и без жалости наказывая за нее кнутом или клеймом, плахой или петлей, в зависимости от пола и возраста провинившегося. Ришье так и не узнал, за какой из своих ответов он был приговорен к последней прогулке – к прогулке, с которой никто не возвращался. Он не мог даже предположить, что именно нужно было соврать. А черный дьякон не удосужился сопровождать приговоренного на пути в сарай – в сарай, из которого не возвращаются.

В своих снах Ришье часто принимал мученическую смерть за веру, но та смерть была благородной, прилюдной: религиозный ритуал, совершаемый вместе с товарищами, подобно массовому самоубийству защитников Пигпуньента. А здесь его вели, будто овцу на бойню, и придавали этому ровно столько же значения.

Ришье снова попытался облизать губы шершавым языком, а два монаха-воина дернули за веревку, которой был связан пленник, и поставили его у двери мрачного строения без окон.

В своих поисках Святого Грааля дьякон Эркенберт придерживался того же самого принципа, который помог ему найти Святое Копье, точнее, последнего владельца этой реликвии. Принцип был прост: кто-нибудь да знает. Круг этих «кого-нибудь» нужно неуклонно сужать. «Кто-нибудь» уже находится внутри оцепления, скажем, на протяжении двадцати миль на юго-запад и юго-восток от Пигпуньента. Да, обитателей этих горных деревушек поймать трудно. Но это не относится к самым старшим и уважаемым из них, то есть к тем, кто, скорее всего, знает ответ. Вот с них и начнем.

Но прежде чем приступить к расспросам на главную тему, нужно подготовить почву. Составить списки: названия деревень, имена жителей, их занятия; имена супругов, детей и прочих родственников. Свидетельства о принадлежности к еретикам небезынтересны, но не это главное. Эркенберт полагал, что еретики здесь все, даже деревенские священники, если таковые имеются. Важно выявить истину, провести допрос так, так чтобы любое отклонение от нее, любая ложь сразу бросились в глаза. Значит, допрашиваемому есть что скрывать.

Это требовало времени, но Эркенберт вскоре заметил, что иногда ответы на его вопросы даются с легкостью и подтверждают друг друга. А иногда противоречат. Стало быть, нужно найти человека, хорошо осведомленного в открытых темах, и получить от него достоверные сведения по темам закрытым. А затем выявить центр, ядро этой закрытости тем. Даже названия деревень оказались полезны Эркенберту. Когда он составил список всех населенных пунктов в округе, стараясь проверять сведения у людей пришлых, у странствующих торговцев и погонщиков мулов, стало заметно, что названия трех из них почему-то удивительно редко встречаются в показаниях местных жителей, которые должны бы хорошо их знать, – это были «потайные деревни», так стал про себя называть их дьякон. А потом в самих потайных деревнях многих приметных людей удивительным образом забывали упомянуть даже их близкие родственники. Этих людей дьякон не смог бы выследить и найти. Но сами попытки отрицать их существование, совершаемые неопытными лжецами, указывали Эркенберту, за кем нужно вести охоту. Даже когда ложь была безобидной, лжецов наказывали, чтобы пресечь дальнейшие попытки обмануть дьякона. Те, кто попал под подозрения Эркенберта, рано или поздно отправлялись в сарай. Дьякон не верил в эффективность пыток, разве что, как в случае с Маури, было заранее известно, что жертва знает тайну, и притом известно, какую именно. Пытки отнимают слишком много времени, и допрашиваемые придумывают слишком много такого, что звучит правдоподобно, но не поддается проверке. Проще воспользоваться сараем.

Самообладание Ришье окончательно его покинуло, когда воины отворили дверь сарая.

– Что там? – хрипло спросил он.

– Заходи, сам увидишь, – ответил брудер ордена.

Секрет был очень прост, и Ришье раскрыл его с первого взгляда. Внутри вдоль всей длины строения шла толстая балка. С нее свисал десяток тонких веревок. На каждой висел исчезнувший в сарае человек, со связанными руками, а ногами иногда едва не касаясь пола. Некоторые трупы раздулись в душном запертом помещении и сделались неузнаваемы. У других, висевших день-два, на лицах был написан страх и смертная мука. Среди них Ришье узнал двух перфекти. Последний в ряду, самый свежий труп, принадлежал тому, кого Ришье знал как непримиримого врага еретиков, истового католика, хотя и из еретической семьи. Его не пощадили.

Монахи достали трехногий табурет, подняли на него связанного Ришье. Спустя мгновение шея еретика оказалась в петле. Ришье уже чувствовал, как веревка впивается в тело, и слишком живо воображал себе, как она затянется туже. И ведь шейные позвонки не сломаются. Он будет умирать долго и в одиночестве.

Один из монахов повернулся; лицо великана оказалось почти на одном уровне с лицом Ришье, хотя тот стоял на табурете.

– Слушай, – сказал монах. – Слушай внимательно.

Германца почти невозможно было понять из-за слишком грубого акцента. Было нечто ужасающее в том, что христиане не потрудились даже прислать переводчика, словно их совсем не заботило, скажет что-нибудь приговоренный или нет. Германцу было все равно, умрет Ришье или будет жить. Брудер выполнит приказ, закроет сарай на ключ и беззаботно выйдет на солнечный свет.

– Ты знаешь, где Грааль, ты говоришь мне, я привожу дьякона. Ты не говоришь мне, я вышибаю табурет. Ты не знаешь, где Грааль, я вышибаю табурет. В конце концов кто-то скажет. Веревок много, балка длинная. – Монах ухмыльнулся. – Табурета хватает одного.

Его напарник захохотал, произнес что-то на непонятном языке. Теперь засмеялись оба. Решив, что достаточно потратил времени на последнее напутствие, первый монах отвел ногу для удара, а второй уже двинулся к дверям. Он даже не собирался ждать, пока приговоренный закачается в петле.

– Я знаю, – выдохнул Ришье.

Германец застыл с поднятой ногой.

– Ты знаешь?

Он что-то крикнул через плечо. Его товарищ вернулся. Монахи коротко посовещались.

– Ты знаешь, где Грааль?

– Я знаю, где Грааль. Я скажу.

Впервые палачи выглядели растерянно, словно им не дали указаний на такой случай или они забыли, что нужно делать.

– Мы приведем дьякона, – наконец сказал первый. – А ты… ты стой здесь.

Юмор последней фразы тут же дошел до него, и он повторил ее напарнику, что вызвало еще один взрыв смеха.

Ришье остался в темном и зловонном сарае на табурете, стараясь, чтобы дрожащие ноги не подкосились под ним. Когда же внутрь снова проник свет и Ришье увидел обращенное к нему неумолимое лицо тщедушного дьякона, ясно было, что еретик сломлен навсегда.

– Снимите его, – приказал Эркенберт. – Дайте воды. А теперь ты расскажешь мне все, что знаешь.

И слова потекли из Ришье. Местонахождение. Необходимость иметь проводника, причем если проводник, то есть сам Ришье, умрет, им никогда не найти Грааль. Как он вытаскивал реликвии. Одноглазый, которого еретики сочли новым мессией. Его лживость,