История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Подобная концентрация богатств переходила из рук в руки, и я полагаю, это послужило приданию государству, теоретически основанному на военном покровительстве, но все больше и больше переходившему в сферу бюрократии, гражданского, демилитаризованного характера. При правильном управлении, когда империя находилась в состоянии мира и не требовалось постоянного присутствия войск, провинции все чаще управлялись монархом, а не просто использовались как базы для военных. Бюджетные расходы на наследственных военных сводились к минимуму, что позволяло серьезно увеличивать потенциальные ресурсы центральной власти и ее гражданских представителей. Однако по мере того, как финансовые ресурсы оказывались в руках гражданской власти, исчезала необходимость вкладываться в их перераспределение: пожалуй, как минимум номинально финансовая власть стала более сконцентрированной, порой поток ресурсов тормозился или задерживался в руках привилегированных лиц. Таким образом, в то же время свобода инициативы монарха в некоторой степени ограничивалась. В результате империя подвергалась классической опасности, которая угрожает аграрному абсолютизму. Если бы весь процесс оказался невыгодным и не соответствовал интересам масс, гибкость общества и его способность процветать даже при серьезном давлении со стороны центральной власти и при сосредоточении всех благ в Исфахане без сомнения снизились бы. И хотя центр, полагаю, не был стеснен в средствах, как это происходило во многих государствах, все же для него существовала реальная угроза внутреннего застоя.

Эта уязвимость возросла в результате династической политики, начатой самим шахом Аббасом; предположительно ее причиной стала личная подозрительность, и, без сомнения, ей способствовали гражданские чиновники, стремившиеся ограничить в действиях верховное военное командование. Чтобы предотвратить преждевременную междоусобицу среди наследников (вопрос по-прежнему касался споров о престолонаследии), Аббас ввел обычай, согласно которому принцы крови должны были содержаться на женской половине дворца. Там их удачно изолировали от возможных заговоров и практического опыта. Большинство его наследников были крайне кровожадны и не обладали особыми талантами. В то же время центральная бюрократия была достаточно сильна, чтобы управлять практически самостоятельно.

Первый наследник, шах Сефи (1629–1642 гг.) старался возвысить и укрепить свой трон. Именно при нем была введена практика зачислять все доходы с провинций напрямую в шахскую казну, а не оставлять большую часть местной военной администрации; на обустройство провинций оставлялся лишь минимум. Эта традиция распространилась на все внутренние провинции, которые при правлении следующего шаха Аббаса II (1642–1667 гг.) были в основном демилитаризованы. Аббас II оказался необычайно способным правителем и смог восстановить пошатнувшийся было престиж монархии. При Сулеймане (1667–1694 гг.) главный визирь, глава бюрократической системы, довольно успешно управлял государством за счет армии и привилегированных землевладельцев.

Во время правления шаха Солтана Хусейна (1694–1722 гг.) бюрократическая централизация государственной власти ослабла из-за некомпетентности и фанатичных разногласий в высших эшелонах власти. Как мы уже отмечали, развивающийся институт шиитских улемов стал полностью независим от аграрного государства; и теперь уже государство, охваченное сомнениями в легитимности шиизма, теряло независимость от улемов. Некоторые старались выразить свои претензии к правомерности шиизма в империи через жесткое доминирование самих улемов. При нестабильной монархии появилась возможность не просто уничтожить последние следы прежней религиозной поддержки династии, но и усилить вражду в рамках бюрократии, лишенной твердой руки монарха. Даже бюрократический аппарат, шариатского толка или нет, не мог больше существовать без посильного участия абсолютного лидера.

Так проявилась скрытая уязвимость системы. Ирак и его святыни действительно к 1638 году вскоре после смерти Аббаса I были захвачены Османской империей. При Солтане Хусейне участились восстания и набеги на границах, государство оказалось не в состоянии контролировать ситуацию. В свою очередь племенные войска афганских мятежников беспрепятственно проникли с востока, разграбили Исфахан (1722 г.) и положили конец династии.

Глава II

Империя Тимуридов в Индии: сосуществование ислама и индуизма, 1526–1707 гг

В отличие от Сефевидов две другие великие империи возникли преимущественно в немусульманских регионах, и этот факт обусловил как их силу, так и потенциальную слабость. Однако между ними существовали серьезные различия: я полагаю, что разница в отношении к немусульманскому населению в некоторой степени повлияла на различную судьбу этих двух империй.

Несмотря на то что в Европе мусульмане захватили одни из самых старых культурных центров, основная часть территорий с высоким уровнем культуры к северу и западу от него не попала под влияние ислама. Европейская цивилизация продолжала свое развитие независимо от мусульманской. В свою очередь исламское общество практически не принимало европейскую культуру в расчет. В Индии же, напротив, под влияние ислама попали не только классические культурные центры на севере страны, но и практически весь полуостров. Единственные независимые очаги санскритской культуры сохранились в глубине страны, однако мусульмане и не стремились установить тотальное культурное господство. В любом случае данные территории не сыграли для Индии такую же роль, как славянская или латинская культура в Европе. Основным центрам индийской культуры пришлось принять ислам. И все же индийское культурное наследие, как и европейское, даже в неблагоприятных условиях сохранило активность и творческое начало. Эта было характерно не только для индуистов, подчинившихся исламскому господству, но и проявилось во всех религиозных и интеллектуальных сферах и распространилось на новые области. В итоге мусульманам пришлось считаться с местной культурной традицией. Ранее индомусульманские правители порой поощряли развитие санскритской литературы посредством переводов на различные бытовавшие тогда языки. Впоследствии эта традиция получила развитие при дворе Тимуридов. Как бы то ни было, культурное наследие местных народов никогда не теряло своей актуальности.

Мусульманская культура нередко привлекала индуистов (в частности, принадлежащих к определенной клерикальной касте), даже если те и не принимали ислам. Это само по себе повлекло определенные последствия. Исповедуя разные религии, мусульмане и индуисты разделяли общие интересы в искусстве и образовании. Многие индуисты, главным образом в Северной Индии, читали на персидском языке (а некоторые мусульмане — на хинди). В высших кругах вне зависимости от вероисповедения стало естественным культивирование одинаковых вкусов живописи и в некоторой степени архитектуры, музыки, а также изящных манер, постепенно это стало нормой. Однако это единство (какие бы индийские элементы туда ни входили) определялось в рамках мусульманских норм и существовало за счет непосредственной преемственности культуры исламского мира. Мусульманская и индуистская знать воспринимали друг друга как равных (не без определенной доли соперничества). Даже обычаи такого независимого индуистского государства, как Виджаянагарская империя на юге субконтинента, испытали на себе влияние исламского мира[366]. Но, само собой разумеется, ни одна из сторон не забывала о решающем различии религий.

Высокая культура была исламской по своей сути, и ее развитие шло в рамках мусульманской традиции. Даже когда мусульманские индусы и их земляки индийцы с исламизированными традициями порвали с исламским миром, данный разрыв был обусловлен традициями прошлого. Это было интенсификацией диалога в рамках исламской цивилизации, а не началом чего-то кардинально нового. В то же время культура, без сомнений, была индийской, причем не столько в духе следования санскритским традициям (исламская культура использовала довольно много элементов санскритской культуры, но все они имели подчиненное значение), сколько в осознании новой формы индийской самобытности как одного из главных регионов Афро-Евразийской Ойкумены со своими местными особенностями, обусловленными не только культурными, но и природными ресурсами и способами взаимодействия с остальным миром. Культуру мусульманской Индии можно в равной степени расценивать как главу и индийской истории, и мусульманской в зависимости от того, на какие вопросы мы хотим получить ответ.

Межконфессиональная исламская культура в Индии развивалась на прочной основе процветавшего сельского хозяйства, вступившего в свою высшую стадию, сопровождавшуюся расцветом бюрократического абсолютизма. При таком положении дел можно было поднимать моральные вопросы о значении высокой культуры и о роли человеческого сознания в ней. В менее благополучный период эти вопросы могли показаться излишне академическими, если не крайне хилиастическими. Это время подходило и для утонченных духовных поисков, которые являясь свидетельством благополучия, одновременно укрепляли и обогощали его. Подобные вопросы и изыскания стоило свести к противостоящим культурным традициям, в рамках которых они возникли, а также к противоборствующим религиозным традициям, в пределах которых формировались эти взгляды. В итоге в данную эпоху свободно обсуждалось, какую роль играл сам ислам как ядро культурного комплекса.