Тайна архивариуса сыскной полиции (СИ) - Зволинская Ирина

Милевский покосился на меня, поправив брюки, наклонился. Поднял с пола платье и, недовольно оглядев меня с головы до ног, подал.

Я встряхнула его и, надев через голову, сунула руки в рукава. Алексей придержал мне волосы и сквозь зубы сказал:

– Я не намерен больше, как ты выразилась – «пытаться» в отношении тебя.

Я вздернула подбородок, разворачиваясь к нему лицом, но промолчала, давая Милевскому закончить свою мысль.

– Мне больно смотреть на то, как ты отощала с болезни!

– Бьешься о кости? – склонив голову к плечу, понятливо протянула я.

– Твоё чувство юмора, бесспорно, очаровательно, – поморщился князь, – но в этот раз мне, увы, не смешно. Я достаточно терпел твои прихоти, Мари. С меня довольно, – жестко закончил он.

Другой… нет, я ошиблась. С бородой или без, он всё тот же Алексей. Я вцепилась в ворот платья.

– Не томи! – не выдержала я.

Милевский поджал губы и, чеканя каждое слово, сказал:

– Я запрещаю тебе возвращаться на Гороховую, я запрещаю тебе работать, запрещаю любые контакты с кем бы то ни было без согласования со мной!

За окном зеленело лето, ярко светило солнце, но мне стало холодно, и силы разом покинули меня. Я обхватила себя за плечи и, бедром опираясь об умывальник, прикрыла глаза:

– Алёша?

Он шумно выдохнул и тихо ответил:

– Да?

–  А теперь, пожалуйста, объяснись.  

Шаль легла мне на плечи, и на лоб опустилась теплая ладонь.

– Я здорова, – заверила его я и как на грех кашлянула в кулак.

– Что-то не похоже, – вздохнул он и, прижав меня к груди, поцеловал в висок. – Пожалуйста? Объяснись? Что это за грипп такой? Тебя подменили? Неужели ты действительно готова меня услышать?

– Это уколы, – серьезно поведала я. – Ответь мне, прошу тебя.

Милевский хмыкнул:

– Пожалуй, стань ты перечить, было бы даже проще.

Я подняла на него глаза, молчаливо требуя пояснений.

– В день убийства Дмитрия, если ты помнишь, случилась… – он запнулся, потемнел лицом.

– Массовый расстрел, – подсказала я.

– Верно, – нахмурился князь, взгляд его замер на закрытом кране. – Не буду утомлять тебя деталями, скажу только, что несмотря на гибель наследника, государь не изменил решения относительно войны с турками. Мобилизацию объявили следующим утром, и общее недовольство, и без того долго назревающее, выросло до невиданной величины. Положение крайне серьезное. Рабочие бастуют, приказы правительства рвут, не давая наклеить на доски. Председатель Государственной думы умоляет императора пойти на уступки!

– И ты, – догадалась я.

– И я, – устало подтвердил Алексей.

– Государь, как я понимаю, остался глух к этим просьбам. Ты поэтому побрился? Полагаешь, без растительности на лице твои доводы долетят ему в уши? Без преград?

– Где ты раньше была со своей логикой? – буркнул князь.

– Умывалась, – со смешком созналась я.

Он подбородком потерся о мои волосы:

– Черт с ней с бородой. Знал бы, что тебе так понравятся мои гладкие щеки, избавился бы от неё еще до отъезда в Москву. Может быть, ты сменила бы гнев на милость уже тогда?

– Это вряд ли. Я всё еще злюсь.

– Знаю, – согласился он. – Всё это полбеды, Маша. В столице … объявился пророк.

– Пророк?

– Некая Зинаида Благая. По её утверждению, ровно в тот миг, когда на Дворцовой стреляли в студентов, к ней явился пылающий синим пламенем кровавый ангел. И ангел этот, поставив метку на  её челе, благословил её на оглашение воли господней. Случилось это в Никольском. Свидетель происшествия – калечный пьяница, побирающийся милостынею у храма. Метку я видел на фото, обычная ссадина на лбу, но для юродивой она – крыло ангела.

Алексей до боли сжал меня в руках и снова замолчал.

– И чего же, по словам Зинаиды, хочет господь? –  холодея, спросила я.

Он погладил меня по щеке и, криво улыбаясь, ответил:

– А как ты думаешь, чего может хотеть перепачканный кровью ангел? Он хочет крови виновных. Он требует сжечь Зимний вместе с Михайловыми и их правительством, и призывы эти находят поддержку у населения, с каждым днем звуча всё громче и громче.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Меня затрясло, ледяными пальцами я вцепилась в кисти шали.

– Я … плохо помню тот день. Всё будто сгорело в гриппозной лихорадке. Я точно знаю, что наказала извозчику ехать к тебе. Возможно, я передумала на полпути. Возможно, мой воспаленный разум решил, что вместо встречи с тобой мне следует молить господа о заступничестве и прощении. Но я была в Никольском тогда, и, кажется, кто-то рядом со мною … кричал ангела.

– Признаться, я надеялся, что всё это только раздуваемые революционерами бредни дурной бабы… но и такой вариант тоже предполагал. Перевороту нужен символ, и его станут искать. Описать ангела в красном не составит труда, да и что там искать? Ты на виду, под носом,  – князь оборвал себя на полуслове. – Не заставляй меня говорить очевидных вещей…   

– Хорошо. Я не буду, – я высвободилась из его объятий и отступила на шаг.

На виду. Под носом государя. Сестра той, что носила синее пламя. Та, кто видел смерть его высочества Дмитрия на вокзале. Барышня в красном. Перевороту нужен символ. Одни станут рыть землю в поисках ангела, вторым лучше бы сделать так, чтобы некого было искать.

Милевский накинул на плечи домашний халат и, потерев лицо, хмуро на меня посмотрел.

– Прихоти, Мария. Чертовы злые шутки! И я, который потакает твоим обидам, как дурной юнец. Красные платья? Всё как ты просила, милая! Надеюсь, ты осталась довольна моим подарком?

Я расправила плечи.

– Нет. Мне не идет красный цвет.

Он фыркнул, выругался по-французски и вышел из ванной, мне оставалось только следовать за ним. Князь сбросил халат на кровать и, достав из гардероба рубашку, уже спокойно сообщил:

– К обеду придет портной. Будь любезна, выбери что-то на свой вкус. Траур по Дмитрию будет длиться три месяца, по его окончанию мы заключим морганатический брак. Я хочу, чтобы всё это время ты не выходила из дома без серьезной надобности.

– И какую надобность можно считать серьезной? – холодно поинтересовалась я.

– Никакую, – отрезал Алексей.

– Политическая обстановка не меняет ничего меж нами. С каких это пор я стала походить на комнатную собачку? Я не понимаю, с чего бы должна соглашаться на ненужный ни тебе, ни мне мезальянс!

– Не понимаешь? – на шее князя дрогнул кадык. – Сейчас поймешь. В ту ночь, когда я привез тебя в особняк, задушили еще одну Марию с Гороховой. Тело нашли вечером следующего дня. На собачку ты не похожа, ты похожа на ту девушку. На твоей ладони точно такой же шрам. Или это она на тебя похожа, как и все остальные жертвы до неё, тут уж сама решай!

– О господи… – меня качнуло, закрыв веки, я присела на широкую кровать.

Алексей бросился ко мне.

Прозрачная зелень взгляда, лишающий воли поцелуй. Безумный страх!

– Значит … это не Дмитрий… – прошептала я, пряча лицо на его груди.

– Нет, – сказал Милевский. – Убийца кто-то другой.

Глава 17

В столовой пахло сиренью. Скупое северное лето радовало необычно жарким солнечным днем. Ни облачка. За окном туманом стояла пыль, песком оседала на зубах, и вместо воздуха заполняла легкие. Прохожих. Не мои. В особняке было комфортно.  

Князь завтракал, а мне кусок не лез в горло. Я сидела напротив и портила ему аппетит своим постным лицом, односложно отвечая на вопросы. В конце концов ему надоело меня тормошить и он уткнулся в свежую газету.

Мой экземпляр лежал рядом со мной, на столе, но городские новости более не вызывали у меня интереса. Информации из уст Милевского мне было достаточно. No news – good news.* Сегодня я сполна прочувствовала эту поговорку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Хватит тревог, Мария!

– Как чувствует себя Анастасия Алексеевна? Она в порядке?

– В порядке. Рвется тебя проведать, – не отрываясь от новостей, ответил Алексей.

– Я буду рада видеть её.