Однажды в Карабахе - Ильгар Ахадов

Мусаев, пристально смотря на меня.

Мозг усиленно работал. Окна без решеток… Впервые меня привели на допрос без наручников, и этот аспект подсознательно удержал меня от резкого поступка. А следующие слова военачальника вовсе выбили меня из колеи:

– А ты крепкий орешек, сынок, – вдруг устало произнес он. – Побольше бы таких ребят…

Я в недоумении уставился на него.

– Поздравляю, Гусейнов. Вы держались стойко. Мы прекрасно знаем, что вы доброволец и с честью служите Родине. Теперь можно с вами сотрудничать.

Он сделал шаг ко мне и протянул руку.

Я сконфуженно смотрел на эту руку, ничего не понимая. Машинально ее пожал. Вдруг военнослужащий, стоящий у окна, повернулся, и я узнал в нем… Человека с фингалом. Только без всяких признаков побоев на лице и чисто выбритого.

– Ну что, брат, – улыбнулся он, – теперь скажешь, за что сидишь? Кто же все-таки в тебя камень бросил?

– Что все это значит? – охрипшим голосом спросил я. Было такое ощущение, что все это происходит не со мной.

– Это значит, что следствие установило вашу невиновность. Убийство гизира Мамедова не ваших рук дело.

– Тогда зачем все эти… – я вспомнил, как меня били, и почувствовал нарастающую злость внутри. – Наверное, еще поблагодарить должен вас, что не добили и не посадили?

– А как же, сынок, – ехидно усмехнулся садист-опер. – Или ты никогда не слышал истории о безвинно убитых и погубленных?

Далее он почти вплотную подошел ко мне, дыша чуть ли не в рот:

– А заодно и запомни: личное оружие – это как любимая женщина, постоянно требует к себе ласки, заботы и внимания. Усек?

Я вспомнил. Толстозадый племянник комбрига гизир Салимов, начальник столовой, в тот злополучный вечер, когда я готовился поступать на дежурство и убили Мамедова, лично меня обслуживал на ужине. Все подлизывался, подхалимничал, пожирнее мясо подкладывал… С отвращением глядя в его масленые, обкуренные глаза, я подумал тогда, что это результат моей воспитательной работы…

Что-то подсыпали в чай. Он был с каким-то привкусом. Потому я и отключился. Но зачем!..

– Расулов, – недовольно вмешался начальник, предугадав мое еле уловимое движение к оппоненту, – выходите уже из роли! Хотя признаюсь, в отличие от Адылова, – кивнул он в сторону бывшего моего сокамерника, – вы свою роль сыграли безукоризненно.

– А что я? – обиженно заворчал Адылов. – Три дня сидел в этом крысятнике, блох кормил…

– Может, все-таки объясните, что происходит? – кое-как взяв себя в руки, я процедил.

Мне объяснили…

– Предлагаю изложить суть сказанного, – предложил Прилизанный. – Несмотря на то, что ваш рассказ обещает быть занимательным, мы устали…

– Это ты устал, – хмуро возразил Ветеран в тельняшке. – Меня лично дома ждет чифирь на старой плите, а его, – указал он на Бакинца, – соседская корова.

Тот аж поперхнулся и зло посмотрел на товарища.

– Во-во, – съехидничала Гюлечка, – пусть поторопится, а то бедняжка заждалась, еще молоко потеряет.

– Слушай… – обрушил негодование на “Тельняшку” Бакинец. – Причем тут корова? Зачем корова? Откуда ты взял, что меня дома ждет корова?

– А кто? – огрызнулся тот. – Может, соседская телка в мини юбке? Тебе корова и подходит.

– Ах ты…

– Прекратите зоологию! – возмутился Прилизанный.

– Тут уже не зоология, а зоофилия, – захихикала Гюлечка.

– Бесстыжая… – зафыркал Оператор и возмущенно дунул на свою крашеную челку.

– Хватит! – заорал Прилизанный. – Достали уже!

– Слушай, ты что, на сходке или в парламенте? – возмутился Ветеран в тельняшке. – Клянусь, даже там такого регламента нет. Сколько можно народу рот затыкать.

– Это ты что ли народ? – презрительно скривил рот Прилизанный.

– Нет, мой… – обнял свой зад Ветеран в тельняшке, но вовремя прикусил язык. После, резко схватив на груди тельняшку, заорал:

– Пролетарии всех стран, объединяйтесь! Смерть буржуям!

Ганмуратбек покачал головой:

– Пролетарии, буржуи… Дожили. Говорил мне один старец, что придет время, советскую власть в зад готовы будете целовать. Кажется, это время наступает…

– Ну воще!.. – возмутилась Аталай. – Ну вы сказали!

– А что, в точку попал… – мрачно произнес Бакинец. – Я лично готов…

– …

– …Неужели вы, олухи, не понимаете, что нас превратили в ничтожество! Наши мечты, будущее, идеалы! Всех! Всех! Всех!.. – он истерично начал тыкать пальцем в присутствующих и… застыл в неуклюжей позе.

Все ошарашенно смотрели на него и молчали. Каждый, наверное, о своем…

Ветеран в тельняшке обнял Бакинца за плечи.

– Ничего, братан. Придет еще наше время… – и пригрозил кулаком Прилизанному.

– Уже вряд ли, – вздохнул Длинный. – Поезд ушел, а мы отстали… Так мне продолжить? Или будем дальше петь “Марсельезу”?

– Валяйте. А то народ… – Прилизанный стрельнул взглядом в сторону кисло обнявшихся ветеранов, – хочет знать, почем фунт свободы?

– Напрасно так усмехаетесь, уважаемый. Все начинается с порванных тельняшек, – серьезно предупредил Арзуман.

– Ох, напугали! – огрызнулся Прилизанный. – Значит вы, – указал он пальцем на классовых оппонентов, – забулдыги, уголовники и бомжи – народ, а я, имеющий два высших образования, владеющий двумя иностранными языками, всю свою жизнь посвятивший укреплению государственной власти, законности и не раз достойно представляющий страну за рубежом, не народ, да-а?.. Да знаете, кто вы? – сняв вспотевшие очки, он привычно начал протирать их. – Вы… вы просто жалкие неудачники и олухи, понятно? Глупые, жестокие, самодовольные и никчемные! И мне просто жаль вас…

После наступившей паузы Ветеран в тельняшке заскрипел зубами:

– Так-так… Оказывается, враг дома. Мы его не там ищем.

– Если бы искали… – задумчиво произнес Длинный.

Прилизанный покачал головой:

– Знаете, почему военные годы для вас такое родное, существенное, чуть ли не главное в жизни?

Выждав короткую паузу, он сам же ответил.

– Да потому, что вы на большее и не способны. Для нажатия на курок Калашникова много ума не надо. Война и хаос дали таким, как вы шанс удовлетворить самые низменные свои страсти – убивать, разрушать, беспредельничать, упиваясь властью, подняться на вершину Олимпа, для которого вы ни умом, ни рылом не вышли. Потому и получили под зад, когда время вышло… Образ героя-ветерана хоть как-то оправдывает ваше настоящее, никчемное существование. Чем не романтика! Хотя бы Родину достойно защищали. Ведь не смогли! Прозевали, господа народовцы!..

Окончательно протрезвевший Режиссер в творческом возбуждении шепнул Оператору:

– Ты ведь снимаешь, правда?

– Конечно, милый. Ведь такой сюрр…

– Милый… – презрительно скривила рот Гюлечка.

– Я его убью! – зло прошептал Ветеран в тельняшке, зло уставясь на Прилизанного.

– Я тебе помогу… – угрюмо пообещал Бакинец.

– Жаль у меня нет оружия, – вздохнул Арзуман, – я бы вас на месте…

– Почему? – усмехнулся Прилизанный. – Правда колет, или инстинкты пробуждаются?

– Нет, – печально произнес Арзуман, – чтобы успокоить души погибших товарищей. Они искренне верили, что Родина священна, и жизнями пожертвовали, в том числе и ради