Могильный червь (ЛП) - Каррэн Тим

Женщина с неизменным выражением лица вытащила пистолет. И Деннис Спирс, который был коллекционером оружия, узнал оружие в ее руке - пистолет .25 калибра. Пистолет абсолютно без дальнобойности, но смертельно эффективный вблизи.

- Подожди минутку, - сказал он. - Подожди минутку, черт возьми... я не знаю, в чем дело, но я богатый человек... я могу достать для тебя деньги... я могу достать тебе все, что ты захочешь, но, пожалуйста, не делай этого.

Она и глазом не моргнула. Ее глаза были огромными и страшными.

- Дело не в деньгах, мистер Спирс. Речь идет о моей сестре. Если я не убью тебя, он убьет ее. Я не хочу этого делать, но ты должен понять, что у меня действительно... нет... выбора...

Ясность пришла к Спирсу в последние минуты его жизни, и он точно знал, что он за человек, что он сделал, что ниже его достоинства, а что нет. И просить пощады не было ниже его достоинства, потому что у него было ради чего жить, у него были деньги и положение, сексуальная молодая жена и блестящее будущее.

Первая пуля попала ему в грудь, чуть левее сердца. Пуля пробила легкое, раздробив его, и отлетела от одного из ребер, аккуратно вонзившись в живот.

Он почти ничего не ощущал, кроме удара.

По крайней мере, до тех пор, пока не споткнулся и не почувствовал огонь в животе, в груди, не услышал влажный свист легких. Чистая животная паника пришла, когда эндорфины затопили его организм, и он вскочил на ноги, его глаза расширились и остекленели, жалкий хрипящий звук исходил из его залитого кровью рта. Его правая рука была плотно прижата к входному отверстию, и кровь, горячая и пульсирующая, расцвела на пальцах и окрасила руку в красный цвет. Он надавил сильнее, и кровь брызнула между его пальцами.

Выражение его лица было в основном удивленным.

Затем женщина выстрелила снова.

Вторая пуля попала ему в горло, пробила пищевод и раздробила сонную артерию. Удар повторился, но он простоял почти пять секунд, когда из его горла фонтаном хлынула кровь и ударила в стену. Затем, в шоке, он упал прямо, ударившись лицом о край стола и выбив при этом два зуба.

Женщина обошла вокруг стола, в воздухе стоял тошнотворный запах горячей крови. В ее глазах была боль, отвращение, как будто она увидела что-то, чего никогда не должна была видеть. Это сдвинулo что-то в мозгу за этими глазами, и ее губы оторвались от зубов, которые были плотно сжаты и скрежетали.

Спирс был почти мертв.

Казалось, он тонет в Красном море.

Его рот продолжал работать, вместо голоса из него вырвался влажный булькающий звук. Он задрожал, судорожно вращая руками и ногами, а потом замер, широко раскрыв глаза.

Издав странный хныкающий звук, женщина повернулась и вышла из кабинета.

Она закрыла за собой дверь, предоставив мертвецам делать то, что они делали в уединении.

Игра была в самом разгаре.

40

Третий день ада – хотя формально прошло чуть больше суток с тех пор, как все это началось, - начался для Тары Кумбс именно так: она въехала на подъездную дорожку, чувствуя одновременно холод и жар, а в голове шумело, как ветер в туннеле. Она заглушила машину, дыша так быстро и тяжело, что едва могла отдышаться. Пот струился по ее спине, а кожа была горячей. Через несколько секунд она уже дрожала. Горячая, потом холодная, холодная, потом горячая.

Она немного посидела, дрожа так сильно, что машина чуть не задрожала вместе с ней.

Наконец, зажав рот кулаком в перчатке, она беззвучно закричала.

Затем она вошла внутрь, заперев за собой дверь.

Она не была уверена в своих чувствах. Ни спокойствия, ни уверенности в том, что она сделала шаг, который приблизит ее к Лизе. В основном ее тошнило, и она была оскорблена тем, что только что сделала. А также отвращение... потому что что-то внутри нее, то самое чисто животное чувство, которое вело ее через этот кошмар, было на самом деле жирным и счастливым, удовлетворенным. Она почти чувствовала, как онo мурлычет, как кошка с набитым добычей брюхом.

Не зажигая свет, она поднялась наверх, прошла в ванную, разделась и встала под душ. Она простояла под горячими струями почти десять минут, прежде чем взяла губку и средство для мытья тела и начала скрести. Она не ухаживала за собственным телом, как в последнее время ухаживала за кухней, и мыла себя до тех пор, пока ее плоть не стала красной и нежной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Потом она вышла из душа, все еще в темноте, присела на корточки перед унитазом и ее вырвало. Ничего особенного из этого не вышло, потому что с тех темных и страшных часов, когда она нашла Маргарет Стэплтон зарезанной на кухне, она ничего не ела. Она очень много курила. Пила чашку за чашкой черный кофе, но не принимала никакой твердой пищи. То, что вышло наружу, было в основном острой на вкус желчью, которая брызнула в чашу. Когда то немногое, что было в ней, было извлечено, она мучилась от сухости в течение почти пятнадцати минут, пока ее живот не заболел, а в глазах не появились слезы.

В горле у нее пересохло.

Ее сознание заполнили постоянно вращающиеся и мутирующие образы трупов, крови и конечностей, упакованных в пластиковые пакеты.

В конце концов, она рухнула на пол, прислонившись спиной к стене и плотно втиснувшись между унитазом и раковиной. Она все еще не включала свет, потому что если бы она это сделала, то могла бы увидеть себя, и мысль об этом пугала ее так, что она даже не понимала этого. Она решила, что нечто вроде нее должно быть в темноте.

И в ее голове раздался голос:

Ты только что совершила хладнокровное убийство.

Ты.

Просто...

Совершила.

Хладнокровное.

Убийство.

И это было только начало того, что этот монстр запланировал для нее. Это ужасное присутствие в ней думало, что оно намного умнее Бугимена, но теперь она знала, что это не так. Бугимен был опытен в таких делах и, используя ее сестру как приманку, выкуп и влияние, он довольно умело и тщательно манипулировал ею.

Просто марионетка.

Здесь она думала, что была храброй и уверенной и делала только то, что должно было быть сделано, чтобы обеспечить выживание Лизы, но на самом деле ее жестоко использовали.

Какая-то глубокая, все еще человеческая часть ее души знала теперь, что ей следовало немедленно обратиться в полицию. Но теперь было уже слишком поздно.

Слишком поздно.

Она совершила убийство.

Ее руки были красными от крови.

Если она сейчас пойдет к ним, они ее запрут.

Бугимен знал, как глубока ее любовь, и воспользовался этим, чтобы добиться своего, и теперь Тара была в ловушке, она принадлежала ему так же, как и Лиза. Теперь ей придется сделать то, что он сказал, независимо от того, насколько отвратительными и гнусными были его требования. Свободной воли больше не существовало, и выбор был отнят у нее ее собственной рукой, не меньше.

Горе, которое она тогда испытала, было не только душевным, но и физическим. Руки душили ее, ножи вспарывали живот, ногти выковыривали глаза, а грязные, злобные пальцы гладили мозг. Вот каково это – быть собственностью. Быть рабом, подвергаться домогательствам, быть собакой, которую пинают, оскорбляют и травят из-за ее собственной неспособности делать что-либо, кроме как повиноваться. Слепое, неразумное повиновение. Она мылась, скреблась и дезинфицировалась, но никогда пятно от того, что она сделала и что еще сделает, не станет чистым.

Жизнь Тары была трагедией.

Зверством.

И в ее собственном сознании была зловещая правда: если Лиза умрет, то я убью его. Его кровь будет на моих руках. Я буду отвечать за это так же, как если бы убила ее сама.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И ты сдаешься?

У меня нет выбора.

И ты знаешь. Ты можешь играть в эту игру.

Совершать новые преступления?

Если это то, что нужно.

Я не могу.

Подумай о Лизе. Подумай о своей любви к ней. Что она значит для тебя, и как сейчас, в таком ужасе и отчаянии, как она должна существовать, как она должна знать, что есть только один человек в этом гребаном мире, который отдал бы свою жизнь, чтобы помочь ей, и этот человек – ты. Не подведи ее.