Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире - Галина Калинина

В детстве, на определенном этапе становле­ния личности, ребенок начинает осознавать по­нятия «мое/чужое». Конечно, представление о собственности приходит от родителей, из их раз­говоров, из их бытовой жизни. Этот период жиз­ни ребенка сопрягается, как правило, с жаднос­тью, отчетливым нежеланием отдавать то, что принадлежит ему, и, напротив, за наибольшим количеством вещей утвердить название «мое».

Маленький мальчик приходит к маме и показывает ей катушку ниток, найденную под кроватью.

— Мама, это твое? — спрашивает он.

— Да, мое, — говорит мама.

—А подари катушку мне, — говорит маль­чик.

Ситуация эта выглядит по сути довольно абсурдной, поскольку мальчик не спрашивает разрешения поиграть катушкой или использо­вать нитки. Нет, он просит, чтобы мама признала вещь, пусть даже самую пустячную вещь, его собственностью. Вот на этом самом этапе и начинает свирепствовать страсть сребролюбия.

В принципе слово «сребролюбие» происхо­дит от слова «серебро», а, следовательно, разу­меется под ним прежде всего любовь к деньгам. Но действие страсти сребролюбия не ограничи­вается только стремлением к обладанию деньга­ми. Язвы этой болезни мы видим также в жажде любых материальных благ.

Сильная привязанность к материальным цен­ностям людьми осуждается. Издревле скупость считалась одним из самых презренных пороков.

Со страстью сребролюбия святитель Игна­тий Брянчанинов связывает следующие грехи: «Любление денег, вообще любление имущества движимого и недвижимого. Желание обогатить­ся. Размышление о средствах к обогащению. Мечтание богатства. Опасения старости, неча­янной нищеты, болезненности, изгнания. Ску­пость. Корыстолюбие. Неверие Богу, неупова­ние на его промысл. Пристрастия или болезнен­ная излишняя любовь к разным тленным пред­метам, лишающая душу свободы. Увлечение су­етными попечениями. Любление подарков. При­своение чужого. Лихва. Жестокосердие к нищей братии и ко всем нуждающимся. Воровство. Раз­бой».

Помнится, в одной из киноверсий «Гибели «Титаника» после крушения огромного кораб­ля, унесшего за собой под воду тысячи людей, какая-то богатая женщина переживала об ос­тавленной на судне одежде.

Любовь к деньгам. Очень, если задуматься, странное чувство. Деньги, конечно, являются прежде всего символом. Но в то же время неред­ко важны становятся они сами, а вовсе не то, что на них можно купить. Вот мы заработали стопку хрустящих бумажек и пребываем в размышле­ниях, что купить на них. Мы представляем себе то одно, то другое: можно пойти в ресторан, или накупить книг, или аксессуары для компьютера, или сделать кому-то подарок, или сделать ре­монт в ванной, или поменять колеса на машине... В конце концов мы тратим эти самые деньги так или иначе и постфактум не получаем уже боль­шого удовольствия от купленной вещи.

С этой точки зрения, расточительность, ко­торая также является грехом, можно считать одним из проявлений сребролюбия.

В современном мире стремление к богатству выглядит довольно естественным, а последними нестяжателями были, пожалуй, хиппи (как пра­вило, дети состоятельных родителей, уходившие из дома в коммуны и порицавшие родительскую буржуазность и обеспеченность). Эта романтика нестяжательства как-то совершенно умерла в последние годы для других. Герой, отказавшийся от мирских благ, не находит отклика в душе зрителя. Скорее наоборот, восхищение вызыва­ет человек, приобретший большое богатство, сумевший накопить, сколотить состояние.

Этот факт очень любопытен, поскольку по­добный образ вполне можно считать навязанным человеку извне. То есть, с одной стороны, жела­ние обогащения вполне свойственно греховной природе человека, с другой стороны, в последние годы желание это в такой степени культивирует­ся и повсеместно проявляется, что невольно задумываешься: а не создается ли этот ажиотаж вокруг денег искусственным образом?

Возможно, во многом этот фактор связан с американским влиянием, а точнее, с влиянием философии потребления. Если вспомнить в двух словах эту философию, то сведется она к следу­ющему: чем больше потребляет каждый инди­вид, тем больше становится товарно-денежный оборот страны, тем лучше развивается экономи­ка страны, тем богаче становится страна, тем лучше живется каждому отдельному индивиду. То есть чем чаще ты покупаешь новые машины, тем больше производится машин, тем больше людей получают деньги за производство машин, тем богаче они становятся и тем больше машин имеют возможность покупать.

Именно такой выход нашла для себя Амери­ка, оказавшись когда-то в экономической деп­рессии. И с тех пор каждый уважающий себя американец покупает определенное количество товаров за определенный промежуток времени, одним словом, по-честному играет в эту филосо­фию потребления.

Какие-то близкие идеи начали витать в воз­духе и в нашей стране. Эти принципы интересно формулирует писатель Виктор Пелевин: чело­век в экономике воспринимается как клетка, которая поглощает и выбрасывает деньги. По­глощает он деньги, «чтобы уничтожить страда­ние от конфликта между образом себя и обра­зом идеального «сверх-я», создаваемого рекла­мой. Заметим, что дело не в вещах, которые можно купить за деньги, чтобы воплотить это идеальное «я», — дело в самих деньгах. Дей­ствительно, многие миллионеры ходят в рванье и ездят на дешевых машинах — но, чтобы по­зволить себе это, надо быть миллионером. Ни­щий в такой ситуации невыразимо страдал бы от когнитивного диссонанса, поэтому многие бед­ные люди стремятся дорого и хорошо одеться на последние деньги». Поглотив деньги, клетка на­чинает выделять их, «чтобы испытать наслаж­дение при совпадении упомянутых выше обра­зов». «Поскольку два описанных действия — поглощение денег и их выделение — противо­речат друг другу, (...) то выделение денег проис­ходит в скрытой форме, и человек всерьез счи­тает, что удовольствие связано не с самим актом траты денег, а с обладанием тем или иным пред­метом. Хотя очевидно, что, например, часы за пятьдесят тысяч долларов как физический объект не способны доставить человеку большее удо­вольствие, чем часы за пятьдесят, — все дело в сумме денег»[57].

«Время — деньги», это от лукавого. Время есть начало святой вечности, сокровище неоце­нимое. Во всех земных делах и в самом времени открывается безграничный простор, обращен­ный к небу... Мгновение во благодати дороже тысячелетий: Люди все богачи, даже если им осталось земного времени только для одного покаянного вздоха (архиеп. Иоанн Сан-Францисский (Шаховской).

Многие психологи говорят о любви к трате денег как о психической зависимости, которая во многом сходна с зависимостью от наркотиков. Заметьте, как это засасывает. Стоит пожить не­которое время привольно, и уже так тяжело оказывается вернуться к скромному образу жизни. И совершенно непонятно, куда же эти деньги уходят. Вроде бы и не покупаешь ничего особенного. Ну, вот сегодня пообедал в рестора­не, а вчера пылесос для машины приобрел, а позавчера — цветы подруге. И куда только день­ги деваются?

Да даже бывает, не на себя деньги тратишь, а на друзей и подруг. То вечеринку устроишь, то прием, то кому-то подарок купишь. И испыты­ваешь от этого огромное удовольствие, при­нимая эти свои жесты за проявления щедрости. На самом же деле нередко мотивы такого пове­дения заключаются совсем в другом. Во-первых, здесь выражается стремление «быть хорошим» и даже где-то покупать чужую любовь. Во-вто­рых, все та же расточительность, которая не имеет с щедростью ничего общего, поскольку щедрость — это добродетель, а расточитель­ность — это проявление страсти. Разницу не всегда просто увидеть. Но можно попробовать наметить некоторые различия в ощущениях.

Во-первых, щедрость предпочитает действо­вать скрыто, тайно, так, чтобы «правая рука не ведала, что делает левая», и так, чтобы прини­мающий дар не знал, от кого дар этот исходит. Щедрость не ждет благодарности или восхище­ния. Щедрость дает тому, кто просит, а не тому, кто милее сердцу. Щедрость происходит от со­страдательности и любви к ближнему, а расточи­тельность — от тщеславия и самолюбия.

Пришедши же, одна бедная вдова поло­жила две лепты, что составляет кодрант. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищ­ницу; ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое (Мк. 12; 42—44).