Что играет мной? Страсти и борьба с ними в современном мире - Галина Калинина

И то же говорил авва Кир Александрий­ский: «Если ты и не имеешь помысла, то ты без надежды, — ибо, если не имеешь помыслов, то имеешь дело. Это значит: кто не борется с грехом в уме и не противится ему, тот совер­шает его телесно, а совершающий такие дела (по бесчувственности своей) не возмущается помыслами.

Некогда ученик великого старца боролся с похотью. Старец, видя его страждущим, го­ворил: «Хочешь ли, помолюсь Богу, чтобы Он облегчил твою борьбу?» — «Нет, — сказал уче­ник, — ибо я хоть и страдаю, но в самом стра­дании нахожу пользу для себя. А поэтому луч­ше попроси Бога в молитвах своих о том, чтобы Он даровал мне терпение перенести искуше­ние». Услышав это, авва сказал: «Теперь я знаю, что ты превосходишь меня».

ПРИЛОЖЕНИЕ

К. С. Льюис

Нравственность в области пола[49]

А теперь мы должны рассмотреть, как отно­сится христианская мораль (нравственность) к вопросу половых отношений и что христиане называют добродетелью целомудрия. Христиан­ское правило целомудрия не следует путать с общественными правилами скромности, прили­чия или благопристойности. Общественные пра­вила приличия устанавливают, до какого преде­ла допустимо обнажать человеческое тело, ка­ких тем прилично касаться в разговоре и какие выражения употреблять в соответствии с обыча­ями данного социального круга. Таким образом, нормы целомудрия одни и те же для всех христи­ан во все времена, правила приличия меняются. Девушка с тихоокеанских островов, которая едва­-едва прикрыта одеждой, и викторианская леди, облаченная в длинное платье, закрытое до само­го подбородка, могут быть в равной степени приличными, скромными или благопристойны­ми согласно стандартам общества, в котором они живут; и обе, независимо от одежды, кото­рую носят, могут быть одинаково целомудренны­ми (или, наоборот, нескромными). Отдельные слова и выражения, которыми целомудренные женщины пользовались во времена Шекспира, можно было бы услышать в девятнадцатом веке только от женщины, потерявшей себя. Когда люди нарушают правила пристойности, приня­тые в их обществе, чтобы разжечь страсть в себе или в других, они совершают преступление про­тив нравственности. Но если они нарушают эти правила по небрежности или невежеству, то по­винны лишь в плохих манерах. Если, как часто случается, они нарушают эти правила наме­ренно, чтобы шокировать или смутить других, это не обязательно говорит об их нескромности, скорее — об их недоброте.

Только недобрый человек испытывает удо­вольствие, ставя других в неловкое положение. Я не думаю, чтобы чрезмерно высокие и строгие нормы приличия служили доказательством цело­мудрия или помогали ему; и потому значительное упрощение и облегчение этих норм в наши дни рассматриваю как явление положительное.

Однако тут есть и неудобство: люди различ­ных возрастов и несхожих типов признают раз­личные стандарты приличия. Создается большая неразбериха. Я думаю, пока она остается в силе, старым людям или людям со старомодными взгля­дами следует очень осторожно судить о молоде­жи. Они не должны делать вывод, что молодые или «эмансипированные» люди испорчены, если (согласно старым стандартам) они ведут себя не­прилично. И наоборот, молодым людям не сле­дует называть старших ханжами или пуританами из-за того что те не в состоянии с легкостью при­нять новые стандарты. Подлинное желание ви­деть в других все хорошее, что в них есть, и де­лать все возможное, чтобы эти «другие» чувство­вали себя как можно легче и удобнее, привело бы к решению большинства подобных проблем.

Целомудрие — одна из наименее популяр­ных христианских добродетелей. В этом вопросе нет исключений; христианское правило гласит: «Либо женись и храни абсолютную верность супруге (или супругу), либо соблюдай полное воздержание». Это настолько трудное правило, и оно настолько противоречит нашим инстинк­там, что напрашивается вывод: либо неправо христианство, либо с нашими половыми инстин­ктами в их теперешнем состоянии что-то не в порядке. Либо то, либо другое. И конечно, буду­чи христианином, я считаю, что неладно с наши­ми половыми инстинктами. Но так считать у меня есть и другие основания. Биологическая цель сексуальных отношений — это дети, как биологическая цель питания — восстановление нашего организма. Если мы будем есть, когда нам хочется и сколько нам хочется, то скорее всего мы будем есть слишком много, но все-таки не катастрофически много. Один человек может есть за двоих, но никак не за десятерых. Аппетит переходит границу биологической цели, но не чрезмерно. А вот если молодой человек даст волю своему половому аппетиту и если в резуль­тате каждого акта будет рождаться ребенок, то в течение десяти лет этот молодой человек сможет заселить своими потомками небольшой город. Этот вид аппетита несоразмерно выходит за гра­ницу своих биологических функций. Рассмотрим это с другой стороны. На представление стрип­тиза вы можете легко собрать огромную толпу. Всегда найдется достаточно желающих посмот­реть, как раздевается на сцене женщина. Пред­положим, мы приехали в какую-то страну, где театр можно заполнить зрителями, собравши­мися ради довольно странного спектакля: на сце­не стоит блюдо, прикрытое салфеткой, затем салфетка начинает медленно подниматься; по­степенно открывая взгляду содержимое блюда; и перед тем как погаснут театральные огни, каж­дый зритель может увидеть, что на блюде лежит баранья отбивная или кусок ветчины. Когда вы увидите все это, не придет ли вам в голову, что у жителей этой страны что-то неладное с аппети­том? Ну а если кто-то, выросший в другом мире, увидел бы сцену стриптиза, не подумал ли бы он, что с нашим половым инстинктом что-то не в порядке? Один критик заметил, что, если бы он обнаружил страну, где пользуется популярнос­тью этакий акт «стриптиза», он решил бы, что народ в этой стране голодает. Критик хотел ска­зать, что увлечение стриптизом похоже не на половое извращение, но скорее на половое голо­дание. Я согласен с ним, что если в какой-то неизвестной стране люди проявляют живой ин­терес к упомянутому «стриптизу» отбивной, то одним из объяснений может быть голод. Однако сделаем следующий шаг и проверим нашу гипо­тезу, выяснив, много или мало пищи потребляет житель предполагаемой страны. Если наблюде­ния покажут, что едят здесь немало, нам придет­ся отказаться от первоначальной гипотезы и поискать другое объяснение. Так и с зависимос­тью между половым голоданием и интересом к стриптизу: мы должны выяснить, превосходит ли половое воздержание нашего века половое воз­держание других столетий, когда стриптиза не было. Такого воздержания мы не находим. Про­тивозачаточные средства резко снизили риск, связанный с половыми излишествами, и ответ­ственность за них и в пределах брака, и вне его; общественное мнение стало гораздо более снис­ходительным к незаконным связям и даже к извращениям по сравнению со всеми остальны­ми веками с после языческих времен. К тому же гипотеза о «половом голодании» не единственно возможное объяснение. Каждый знает, что по­ловой аппетит, как и всякий другой, стимулиру­ется излишествами. Вполне возможно, что голо­дающий много думает о еде. Но то же самое делает и обжора.

И еще одно, третье соображение. Немногие желают есть то, что пищей не является, или де­лать с пищей что-либо другое, а не есть ее. Ины­ми словами, извращенный аппетит к пище — вещь крайне редкая. А вот извращения сексу­альные многочисленны, пугающи и с трудом под­даются лечению. Мне не хотелось бы вдаваться во все эти детали, но придется. Делать это при­ходится потому, что в последние двадцать лет нас день за днем кормили отборной ложью о сексе. Нам повторяли до тошноты, что половое жела­ние в такой же степени правомерно, как и любое другое естественное желание; нас убеждали, что, если только мы откажемся от глупой викто­рианской идеи подавлять это желание, все в на­шем человеческом саду станет прекрасно. Это не­правда. Как только вы, отвернувшись от пропа­ганды, переведете взгляд на факты, вы увидите, что это ложь.

Вам говорят, что половые отношения при­шли в беспорядок из-за того, что их подавляли. Но в последние 20 лет их не подавляют. О них судачат повсюду, весь день напролет, а они все еще не пришли в норму. Если вся беда в подавле­нии секса, в замалчивании, то с наступлением свободы проблема должна бы разрешиться. Од­нако этого не случилось. Я считаю, что все было как раз наоборот: когда-то, в самом начале, люди начали обходить этот вопрос именно из-за того, что он выходил из-под контроля, превра­щался в чудовищную неразбериху.